За его спиной прозвучал тихий смех, такой знакомый, что сердце защемило.
– Или просто ножны, на его взгляд, достаточно древние, что им самое место в некрополе. Вот он и хочет их туда отнести.
Царевич не вздрогнул и подчёркнуто невозмутимо продолжал своё занятие.
– Я ждал тебя каждый день, но ты не отзывалась.
– Я не приходила к тебе с той нашей встречи… Сочла, что так будет для нас лучше.
– Вот как, – он усмехнулся, кладя лезвие на руку и придирчиво оглядывая. – А что изменило твоё мнение теперь?
– Верховный Жрец сказал, что я должна попрощаться с тобой.
В её голосе звучала нескрываемая печаль.
– Возможно, он прав, – прохладно согласился Хэфер. – Я не вернусь прежним.
– Могу я узнать, что предстоит тебе?
– Своего рода посвящение, к которому я пока не знаю, как подступиться. Каждый встречает там что-то своё.
– Посвящение?
– В пустыне.
«Владыка Первородного Огня, возвышенный и далеко шагающий, обитающий за пределами нетленных звёзд…»[36]
– Сатех… – чуть слышно проговорила жрица. – Ты ищешь встречи с Сатехом, тогда как Ануи изменил твоё тело?
«Каждое живое существо и каждое Божество трепещет пред Тобой, когда раздаются раскаты Твоего грома в небе…»
– Ты уверен? – переспросила она.
«Один Твой шаг, один удар Твоего копья приносит погибель врагам бытия, безликим и не знающим имён.
Ты лишаешь их силы. Ладья Амна сможет продолжать свой путь в мире…»
– Уверен я был бы, когда б возвращался в Апет-Сут со взводом верных мне воинов, – сухо ответил Хэфер. – А пока… я осознаю опасность, поверь.
«Пусть Твой могущественный лик будет милостив ко мне…»
Отрывки гимна вспыхивали в его сознании огненными росчерками. Говорить с ней об этом, о грядущем ритуале, о своих тревогах он просто не мог.
Хэфер вернулся к очищению меча, хотя лезвие уже и так блестело, как зеркало. Это занятие умиротворяло его. Он был рад приходу жрицы, но вместе с тем и сердился на неё за внезапное исчезновение. Уж сколько всего он успел передумать в эти дни, не имея возможности объясниться! Её игра была ему совсем не по душе.
Услышав её неуверенные шаги позади, царевич напрягся в ожидании.
– Пожалуйста, закрой глаза, – тихо попросила жрица.
Хэфер вздохнул и подчинился, опуская меч на колени и сжимая рукоять. Девушка подошла к нему и некоторое время просто стояла за спиной. Под её взглядом ему не было неуютно. Его чудесная целительница по-прежнему вызывала в нём абсолютное, безусловное доверие. А когда её родные руки легли ему на плечи, остатки гнева истаяли бесследно, уступая место сладостной неутолимой жажде и тоске.
«Она пришла попрощаться», – мысленно напомнил он сам себе, отрезвляя разум.
– Если ты действительно пойдёшь в пустыню, чтобы провести ритуал, я пойду за тобой, – прошептала она совсем близко – так, что Хэфер чувствовал кожей её дыхание. – Я буду рядом, насколько позволено, на случай беды. Отвести гнев Сатеха мне не по силам, но если кто-то попытается напасть, застав тебя врасплох…
Его сердце пропустило пару ударов. Не веря себе, он сильнее сжал рукоять клинка, чтобы удержаться от искушения коснуться её в ответ.
– Я не могу обещать, что в песках всегда смогу держать тебя за спиной, – мягко заметил царевич и опустил голову, прижавшись щекой к её руке.
Она не отстранилась – осталась рядом и даже как будто прильнула к нему теснее.
– Я положусь на то, что ночь ритуала призыва будет темна, – шепнула жрица – кажется, с улыбкой. – Когда мы покидаем храм?
– В первую ночь Сезона Жары.
– Хорошо.
– Ты не боишься идти со мной в охотничьи угодья Сатеха… и при этом боишься выйти на свет передо мной. Неужели я страшнее Владыки Каэмит? – Хэфер тихо рассмеялся, стараясь не двигаться, чтобы не спугнуть её ненароком.
– Встретить твой взгляд и своё отражение в нём страшно, да, хоть и по-своему желанно.
– Какой подвиг я должен совершить, чтобы ты доверилась мне?
– Просто исполни свой долг… и останься жив, мой царевич.
– Тебе известно моё имя.
– Я не смею произносить его даже наедине с самой собой с тех пор, как перестала читать исцеляющие молитвы.
– Сегодня, когда ты прощаешься со мной… или не прощаешься?.. я бы хотел, чтобы ты позвала меня по имени. Твоё ведь мне вряд ли будет позволено узнать.
Он почувствовал, как дрогнули её руки. И всё же жрица не отняла ладони.
– Тэра, – выдохнула она чуть слышно.
– Благодарю тебя, – тихо ответил Хэфер и чуть коснулся губами её прохладной руки. – Тэра, моё воплощение Золотой.
– Я не хочу прощаться с тобой, – её прекрасный голос, воплощавший в себе музыку жизни, дрогнул. – Живи, мой Владыка Хэфер Эмхет.
И имя его тоже звучало музыкой жизни в её устах. Он позволил себе чуть податься назад, чтобы отчётливей ощутить тепло её тела – так близко и так недосягаемо.
– Любое испытание будет мне по силам, пока я знаю, что ты стоишь за моей спиной.
Четыре дня неторопливого марша занял их путь до города. Ренэф не гнал воинов, сберегая их силы для боя и посвящая достаточно времени тому, чтобы кратко переговорить со старостами примкнувших к Таур-Дуат селений. Он действовал как управитель земли, а не как захватчик. Он обещал защиту, а не сыпал угрозами, и уже доказал, что обещания его не были пустыми. Он не грабил селян, а поручал офицерам снабжения договориться о справедливой цене на урожай, если воинам понадобится больше пищи, – так, как договаривался бы с полноправными жителями Таур-Дуат. Впрочем, теперь эти люди и были подданными Империями. Поистине, Сафар сделал больше для государства рэмеи, чем предполагал. Вести о том, что произошло в его селении, разнеслись уже далеко вперёд, и люди встречали рэмейские отряды радушно. Ренэф стал для них героем, справедливым защитником, прибывшим поначалу отомстить за брата, а потом пощадившим и защитившим тех, кто принял его. Осведомители Императора и Великого Управителя Хатепера всячески поддерживали этот его образ, исподволь распуская необходимые слухи. Настроить людей должным образом оказалось несложно, учитывая, что сам царевич своими действиями этот образ, к счастью, укреплял, а не разрушал, как поначалу опасался Нэбвен.
Военачальник был несказанно рад видеть такую перемену. Царевич всё же пользовался его советами, несмотря на своё нетерпение. Вместо одного месяца они провели в Лебайе уже почти три, и за это время многое изменилось не только в ситуации, но и в самом Ренэфе.
Но впереди лежала Леддна, этот небольшой город, имевший так мало стратегического влияния, но получивший теперь так много значения для дальнейшей истории. Его захват станет последним росчерком на расторжении мирного договора. От того, как Ренэф возьмёт город, зависело слишком многое. Эта мысль не давала военачальнику покоя. Он отлично сознавал, что вся эта военная операция спровоцирована. Враг готов был пожертвовать целой областью, а значит, рассчитывал на награду куда более ценную. Пока им удавалось удерживать хрупкий баланс и даже обернуть ситуацию к собственной выгоде, но один неосторожный шаг мог разрушить всё.
Конечно же, прекрасно всё понимали и Император Секенэф, и его брат Хатепер. Нэбвен надеялся, что они уже продумали, как станут действовать дальше, на поле боя политическом. А на военачальника ложилась задача уберечь наследника Владыки, в том числе и от его собственной горячности.
Лебайя не была цельным государством. Она состояла из нескольких независимых городов и прилежавших к ним земель: более пустынные области ближе к Таур-Дуат, более богатые и плодородные – в силу мягкого климата – ближе к морю и к горам. Города находились в ленивом, но неизменном соперничестве за влияние, и передавать здесь сообщения было сложнее. Но градоправитель Леддны наверняка уже известил соседей о своём щекотливом положении, а значит, об этом знали и эльфы. Впрочем, эльфы знали всё ещё задолго до похода Ренэфа, потому что едва ли за провокацией стоял сам Ликир или кто-то из его более влиятельных соперников.
Если бы Лебайя была заинтересована в том, чтобы остановить заговор и помочь Императору, останки царевича Хэфера уже были бы доставлены Ренэфу. Наименьшее, что они могли сделать, это предоставить рэмеи поддержку, в том числе военную. Вместо этого на Ренэфа напали, несмотря на весь сопряжённый с этим риск. Такое оскорбление Владыке Таур-Дуат было несмываемым, но Секенэф, скованный мирным договором, не мог ввести войска на нейтральную территорию. Это перечеркнуло бы дело всей его жизни. В лучшем для всех случае мирный договор будет переписан, но осуществить это не так уж легко…
Осведомители сообщали, что Леддна готовилась к осаде. Стало быть, на помощь её градоправитель всё же рассчитывал. Вопрос заключался в том, насколько верны ему останутся его люди. Ну а рэмеи до сих пор так и не знали точного числа наёмников, которые должны были примкнуть к ним.
Отряды Ренэфа и Нэбвена вступили в окрестности Леддны с наступлением сумерек. Как и следовало ожидать, близлежащие поселения были пусты – люди поспешили укрыться за городскими стенами, побросав свои хозяйства на милость солдат.
Разведчики осмотрели ближайшую деревню и доложили, что путь был свободен. Ренэф отдал распоряжение, чтобы солдаты укрепили селение, превратив его во временный военный лагерь. Сам царевич предпочёл свой шатёр, который для него установили в центре деревни. Не принимать питьё и пищу из незнакомых рук, не спать в чужом месте… да, это было разумно. Добротный дом, принадлежавший, видимо, местному старосте, Ренэф уступил Нэбвену, и здесь же решено было проводить военные советы.
В эту ночь дозор был удвоен, хотя едва ли люди рискнули бы напасть на рэмейские отряды. Часть солдат сразу же приступила к работам по укреплению небольшой ограждавшей селение насыпи. Ренэф и Нэбвен лично обошли деревню, отдавая последние распоряжения. Они заглянули в каждый дом: селяне забрали с собой только самое необходимое. Возможно, люди рассчитывали, что умилостивят захватчиков, оставив бо́льшую часть имущества в их распоряжении. Лебайцы, вынужденные жить на стыке двух культур, вообще обладали довольно гибким, приспосабливаемым нравом и по возможности предпочитали откупиться, чем вступать в распри. Разумеется, градоправитель своевременно постарался и распространил слухи, в красках расписывающие кровавую расправу, которая ждала его подданных от рогатых солдат. Эльфы и те, кто действовал по их наущению, вообще любили сеять именно такую славу о рэмеи – как о жестоких дикарях, строивших города на крови и костях своих пленников. Оставалось надеяться, что вести из приграничных селений успели распространиться сюда, и образ безжалостных захватчиков хоть немного померк в умах людей.