Они предусмотрели всё – кинжалы, стрелы, яды в питье и пище… всё, кроме этого.
И как ни отталкивал Нэбвен от себя эту очевидную мысль, но вынужден был повернуться к ней лицом, рассмотреть её во всех неприглядных деталях и принять: война с Данваэнноном уже началась, и эльфы желали её.
В предрассветные часы тьма сгущалась. Ночь оживала тенями и образами, которые никакой здравомыслящий человек не станет пускать на порог своего дома… и своего сознания. Возможно, потому даже сон в это время становится особенно глубоким – чтобы ненароком не вглядеться в подвижную тьму, не вслушаться в призрачные голоса.
Именно такое время рэмеи выбрали для нападения. Точно сказочные чудовища, две «черепахи» на тяжёлых колёсах медленно и неотвратимо двигались ко рву. Следом, на некотором отдалении, шли лучники.
На сторожевых вышках зажглись огни. Раздались первые тревожные возгласы, и в тёмные тени у города полетели первые стрелы. Рэмеи изготовили «черепах» на совесть – двойной слой сырых кож надёжно защищал воинов. Большинство стрел только чиркало по покатой крыше, не принося вреда, а те, что вонзались, не пробивали её насквозь.
Рогатые лучники, державшиеся в самом конце строя, были более удачливы. Зажжённые на сторожевых вышках огни служили им прекрасным ориентиром. Пара подстреленных часовых с криками упали по ту сторону стены. «Черепахи» приблизились ко рву и остановились. Первые комья земли и мелкие камни посыпались в ров – началась прокладка новой тропы. Рэмеи работали слаженно, молча, и эта тишина вызывала у людей на стене даже больше страха, чем угрожающие крики.
Через некоторое время ночь окрасилась огненными росчерками подожжённых стрел, но рэмеи продолжали своё дело. Огонь быстро тух на пропитанных огнеупорными зельями шкурах.
Рогатые лучники с совершенной синхронностью припали на одно колено, сменили вооружение, и вот уже с их стороны по команде полетел залп подожжённых стрел – небольшой, рассчитанный на то, чтобы отпугнуть защитников от сторожевых вышек. Приказа поджигать стены не было. Дома лепились слишком близко к насыпи и частоколу, и от пламени мог заняться весь нижний город. Этого царевич и военачальник не желали.
За несколько часов страже так и не удалось отогнать от стен имперских солдат. Насыпь неумолимо росла и ширилась.
Когда «черепахи» приблизились почти вплотную к воротам, со сторожевых вышек на них полетело несколько горшков со смолой. Новые огненные росчерки находили свою цель, и пламя вспыхивало ярко, жалило, радуясь щедрому пиршеству. Крики людей и рэмеи смешались в единую какофонию. Стрелы имперских солдат не ведали промаха. Частоколу было далеко до настоящих крепостных стен, надёжно защищающих и позволяющих достойно обороняться, а на сторожевых вышках стражники были слишком лёгкой целью. Подожжённые, вышки вскоре рухнули. Но беда уже подкралась и к воротам. В тот момент одно из рэмейских чудовищ всё-таки загорелось. Уцелевшая «черепаха» неторопливо двинулась назад, отступая. Защитники торжествовали, но радость их быстро угасла, когда они поняли, что произошло. Рэмеи оставили свою горящую осадную машину прямо у ворот, дополнительно подпалив изнутри деревянную конструкцию. Пламя лизало створы, нагревая тонкие листы бронзы, и понемногу добралось до древесины. Смола, пролитая защитниками, помогла их врагам.
Со стороны селения, превращённого в рэмейский военный лагерь, выдвинулся отряд воинов, вооружённых копьями и массивными щитами. Уцелей сторожевые вышки – защитники бы увидели, что рогатые воины, шедшие в центре, несли массивное бревно, окованное спереди бронзой. Обычно рэмейские тараны были настоящим произведением искусства – с оскаленными демоническими мордами, одним своим видом внушавшими чистый ужас и мощно вгрызающимися во вражеские стены. Металлическая голова чудовища держалась на огромном бревне, что крепилось на толстых канатах или цепях к поперечной балке, покоившейся обоими концами на крепких столбах. Тараны скрывались под обтянутыми кожами крышами, сплетёнными из гибких ветвей. Но для взятия таких ворот, как в Леддне, чудес осадной техники не требовалось. Этот таран был слабым подобием своих ужасающих собратьев. Ковку на нём пришлось сделать наспех, насколько позволяли условия, – оконечность орудия, заплавленная во много слоёв золотистого металла, была крепкой, но бесформенной.
Приблизившись к городским стенам, отряд терпеливо ждал. Кто-то из защитников выпустил ещё несколько стрел, скорее от отчаяния, чем надеясь на удачу. Остальные были сосредоточены на том, чтобы загасить огонь, пока он не перекинулся на частокол. Рэмеи не стреляли в тех, кто тушил пламя – оно уже сделало своё дело. От «черепахи» остался покосившийся остов, но и ворота пострадали. Частокол тоже занялся. И хотя в итоге людям его всё же удалось потушить, защита, и без того не самая крепкая, дрогнула.
Когда пламя улеглось, в отряде рэмеи прозвучал короткий приказ. Воины пришли в движение. С лязгом сомкнулись щиты, выстраивая почти непроницаемую стену. По следующей команде щиты закрыли головы солдат. В этом боевом порядке, который сами рэмеи именовали «перевёрнутой ладьёй», а их соседи – «шагающей крепостью», воины теряли скорость, но защита их была непоколебима. Пробить строй могли только снаряды тяжёлых метательных машин, которыми стражники Леддны не располагали. Говорили, что такой строй мог выдержать даже вес коня и колесницы, но слухи подчас бывали преувеличены[41].
«Перевёрнутая ладья» пересекла ров по свежей насыпи и остановилась у ворот. Защитники города бросили все силы на то, чтобы забаррикадировать пострадавшие створы. При отсутствии сторожевых вышек даже скидывать камни на головы нападавшим было неоткуда.
Вскоре прозвучал первый удар, от которого частокол дрогнул. С той стороны раздались отчаянные крики. Под ритмичные команды, находясь под защитой щитов своих товарищей, солдаты тараном наносили по воротам удар за ударом. Покрытые листами бронзы створы, уже поражённые огнём, содрогались и стонали. На одном из ударов ворота затрещали, пробитые. Стражники поспешили заделывать брешь под непрекращающимся натиском тарана.
Никес состоял в отряде царевича Ренэфа. Он и Стотид были единственными людьми здесь.
Бывший командир стражи Леддны видел, как были пробиты ворота нижнего города и рогатые воины отбросили ненужный уже таран. Плотным строем сомкнутых щитов, ощетинившихся копьями, рэмеи вошли в нижний город, сминая защиту. У ворот, подчиняясь приказам командира, они с пугающей слаженностью рассредоточились, перестроились в новый порядок, позволявший уже не только защищаться, но сражаться в ближнем бою. Стражники в панике отступали, собираясь в подобие строя. Савис, заменивший Никеса на посту командира, был здесь – руководил обороной. Никесу стало искренне жаль его. Прежде Савису не доводилось воевать с рэмеи. Кто вообще мог воевать с ними?! Из живых существ они превратились в боевую машину, практически неуязвимую, работавшую нечеловечески слаженно. Имперских солдат было немного, меньше, чем стражи… и всё же люди отступали, в ужасе глядя на рэмейские боевые штандарты, на высокие щиты с императорскими соколами, на копья и изогнутые клинки.
Пришло время делать окончательный выбор. Он мог бы обернуться против рэмеи. Тогда отряд царевича смял бы его, уничтожил, но он ценой жизни купил бы страже немного времени… Вот только зачем, ради чего? Ради человека, для которого их жизни ничего не значили и ничего не значила Леддна? Почти все имеющиеся в Леддне силы градоправитель стянул в акрополь для защиты себя самого, оставив в нижнем городе простой люд – и горожан, и беженцев из ближайших селений. Долгом стражи было защищать их. Ликир поставил простых людей живым щитом перед рэмейскими копьями и колесницами, даже не попытавшись помочь им отстоять землю, которой владел и которую должен был оберегать. Ликир, который сам передал его царевичу Таур-Дуат как преступника, надеясь тем самым обезопасить себя от гнева Империи… Ликир, который крал женщин для своих утех и убирал неугодных мужчин… Никес помнил рэмейские допросы, о да. Но «жестокие варвары-рэмеи», как их величала молва, пущенная самим же Ликиром, оказались честнее, справедливее его соотечественников. Он уже передал царевичу всё, что знал об устройстве Леддны, уже предал свой город… Или спас его? Всё слишком смешалось. Одни понятия были подменены другими, и ответ на вопрос, кому хранить верность и кого предать, теперь уже не был столь очевиден.
– Не обманула разведка рогатых, гляди-ка, – хрипло шепнул Стотид рядом с ним, казалось, едва удержавшийся от того, чтобы сплюнуть, – слишком уж близко стояли имперские воины. – Свою-то жирную задницу Ликир спрятал надёжно. Что делать будем, командир?
Никес отчётливо и ярко вспомнил всё, что обсуждал со своим товарищем, всё, о чём говорил с царевичем, всё, что рассказал ему сын старосты из приграничной деревни, гостивший в лагере. Бывший командир стражи присягнул рэмейскому царевичу, и только он теперь мог защитить своих людей от силы рэмейского оружия. Все эти мысли пронеслись в его сознании быстрее, чем имперская колесница.
– Пропустите меня вперёд! – крикнул он. – Пустите, я должен поговорить с ними!
Рэмеи медлили, не решаясь разомкнуть строй.
– Выполнять! – рявкнул царевич, руководивший солдатами из центра строя.
Точно волна пошла по отряду. Сохраняя боевой порядок, имперские солдаты чуть расступались и тотчас же заново смыкали щиты, закрывая бреши. Никес шёл между ними, думая только о том, что должен был спасти свою золотоволосую Клийю и своих товарищей, зажатых между городом и боевой машиной рэмеи. Возможно, вместе, под защитой Императора, они могли бы дать Леддне новое будущее…
Никес сделал последний шаг и вышел из строя. Среди стражников Леддны пронёсся вздох изумления – многие узнали его, сколь ни мало напоминал он сейчас того, кем был прежде. Придав своему голосу всю твёрдость, на какую он только был способен, Никес провозгласил: