Глава 26
1-й месяц Сезона Жары
Было больно, так больно, что даже его привыкший ко многому разум разрывался. С тела точно заживо содрали кожу и оставили его под карающими лучами Небесной Ладьи. Поскуливая, он отполз в тень полуразрушенного святилища, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Он даже не стыдился своей слабости – на это просто не было сил. Он истекал кровью и чувствовал, как с каждым ударом сердца жизнь понемногу толчками выходила из него.
Владыка Первородного Огня не был терпелив. Маг всем своим существом слышал Его зов и понимал, что не имеет права на отдых. Он должен был разжечь огонь на алтаре, отдаться связи со своим Божеством, если хотел выжить. Пусть сам он был едва в состоянии двигаться, но только призыв покровителя мог снять проклятие.
Тлен вгрызался в его плоть всё глубже – рука уже почти не слушалась. Колдун отчётливо ощущал распад тканей и даже не надеялся на полное исцеление. В конце концов, это была божественная кара, а не простая болезнь.
Проклятая жрица! Проклятый священный пёс – нужно же было ему напасть! Маг искренне не хотел убивать зверя. Конечно, Ануи был врагом Сатеха, занявшим Его трон и после передавшим власть Своему щенку Ваэссиру. Но любой жрец чтил всех Божеств, ибо понимал, что всё в Мире взаимосвязано. Убийство священного зверя ложилось на душу тяжёлым грехом. Если бы пёс не стал так истово защищать оживший труп царевича, маг и вовсе не посмел бы поднять на него оружие. Но ему пришлось защищать своё право на жезл и на свою жизнь…
Мысли шевелились отвратительно медленно, точно черви в не тронутой бальзамировщиками гниющей плоти. Неимоверным усилием воли Колдун заставил себя подняться, стеная от боли и держась за стену обеими руками – и той, что была безвозвратно повреждена, и той, в которой он крепко, несмотря на рану в плече, сжимал обломки бесценного жезла. Едва переставляя ноги, он двинулся вглубь святилища.
Рэмеи боялись строить храмы в честь Сатеха, Бога, покровительствовавшего хайту и их потомкам так же, как Аусетаар покровительствовала нэферу и тем, кто рождён от них. Официально таких храмов больше не существовало – только затерянные в песках заброшенные святилища, некогда возведённые из дорогого красного гранита. Когда-то всё было иначе, о да… Но победители, как известно, переписывают скрижали истории в свою пользу.
Внешние стены этого невероятно древнего храма давно разрушились – от них сохранился лишь каменный остов. Развалины торчали из песков точно челюсти огромного древнего хищника… мёртвого хищника. Но нет, сердце его продолжало биться, противостоять жестоким ветрам пустыни и голоду жадного времени. Когда бы не мастерство древних строителей, это внутреннее святилище тоже осыпалось бы многие века назад. Оно сохранилось если не в первозданном своём величии, то близко к тому благодаря стараниям жрецов. Но как давно здесь не звучали музыка и ритуальные песнопения! Как давно не воскуривались густые пряные благовония! Насколько Колдун знал, ныне он был, возможно, единственным жрецом Сатеха во всей Таур-Дуат. Если и существовали другие, они скрывались слишком хорошо. Где-то жили жрецы иных Богов, искавшие инициации в Каэмит и, возможно, даже проходившие её, но мало кто рисковал посвятить себя Сатеху целиком. При всём его, Колдуна, могуществе, одного жреца было недостаточно, чтобы поддерживать величие древнего культа так, как подобало.
Такие, как он, не жили очень долго, ибо смертный разум не в силах был вмещать в себя великолепную и ужасающую мощь Владыки Первородного Огня. Безумие рано или поздно охватывало жрецов Сатеха, ибо алчба их соприкоснуться с запретным Знанием была слишком велика, чтобы останавливаться вовремя, и с годами становилась только сильнее. Когда наступал миг окончательного, необратимого сумасшествия, братья и сёстры по культу совершали акт милосердия и самозащиты, прерывая смертное существование могучего безумца. Так было раньше… А сейчас он был один. Впрочем, насколько он мог судить, до безумия ему было пока далеко.
Дорого заплатил он за своё посвящение, но Владыка Каэмит дал ему намного больше, чем забрал. Ему не до́лжно было рождаться, ведь нигде на земле ему не было места. Он был отпрыском враждующих рас, чья кровь, дарованная одним – демонами, другим – фэйри, вообще не должна была сочетаться. Полукровок было слишком мало, чтобы объявлять их вне закона, но они были больше, чем просто изгоями. Им было отказано в самом праве на существование. Говорили, что у них и души-то не было, ведь кому могла принадлежать такая душа – плану фэйри или плану демонов с их такими разными Божествами? Откуда ей было взяться? Но у мага была душа, и был Бог, принявший его, – Бог, настолько же отвергаемый многими из-за непонимания, как и он сам. О, он знал, кем были родители его тела – те, кто выплюнул на свет семя его жизни, – но не питал к ним благодарности. Настоящая его жизнь началась после посвящения Сатеху. Он давным-давно предпочёл забыть имя, которым его нарекли. Осталось лишь имя тайное, которое знали только он сам и его Бог… а когда-то ещё и Серкат.
Сегодня Сатех снова спас его и вместо того, чтобы позволить сжечь его тело заживо, перенёс в это тайное святилище. Но Колдун никак не мог проникнуть в Его замысел. Зачем жрецам Собачьего Бога понадобился жезл Владыки Первородного Огня? Владеть такими жезлами, оживлять их могли лишь служители Сатеха, благословлённые Его могуществом. По каким-то причинам артефакт был нужен бальзамировщикам настолько, что они подняли мёртвого сына Владыки и отправили его на инициацию. Но самое удивительное – этому посвящению Великий позволил состояться!
То, что когда-то звалось Хэфером Эмхет, испугало мага, хоть он и не спешил в этом признаваться даже себе самому. Во взгляде мёртвого царевича он увидел отражение Силы своего Бога, что, конечно же, было невозможно. Да, мёртвое тело способно выдержать больше, чем живое, – маг когда-то и сам почти умертвил своё, чтобы высокие ступени посвящения стали ему доступны. Но разве мог Сатех вдохнуть часть себя в форму, поддерживаемую Ануи?! Поистине, неисповедимы пути Богов…
У мага было много вопросов. О многом он должен был доложить царице Амахисат. Но прежде ему следовало позаботиться о собственной смертной форме, пока она не сгнила заживо или не истекла кровью – неизвестно, что случится быстрее. Царица могла и подождать.
Изнывая от боли и слабости, маг полушагом-полуползком всё же добрался до алтаря и возжёг ритуальные огни. Даже больше боли, чем проклятие жрицы и раны от её ритуального кинжала и от клыков священного пса, принёс ему удар жезлом Сатехова пламени. Упав на колени, Колдун истово читал воззвания. Сатех откликнулся ему. Довольно быстро маг услышал Его благословенную поступь, почувствовал объятие Его Силы.
Колдун искренне упивался присутствием своего Бога, которого ему так не хватало на земном плане бытия. А потом он увидел в пламени огненные очи своего единственного господина и уже не сомневался. Услышав не ухом, но сердцем вожделенный вкрадчивый шёпот, приказывавший ему совершить то, что до́лжно, маг погрузил руку в огонь…
Пронзительный крик огласил святилище, более древнее, чем все храмы Апет-Сут. Проклятие Ануи и благословенное пламя Сатеха боролись, грозя разрушить хрупкую смертную оболочку. Кара была заслуженной. Владыка Каэмит не стал исцелять своего жреца до конца, хотя и даровал ему невероятную милость. Рана на плече начала затягиваться. Рваные следы клыков священного зверя застыли глубокими шрамами, точно вырезанные в камне иероглифы, и уже никакой магией было не стереть эти памятные знаки. Алтарное пламя без следа выжгло тлен и остановило распад плоти. Но оно выжгло и кисть почти до кости – теперь она едва двигалась.
Ритуал забрал последние песчинки его сил, и от боли маг наконец погрузился в спасительное забытьё.
Перкау ждал новостей с восходом солнца и до рассвета не находил себе места. Когда забрезжили первые лучи Ладьи Амна, он поспешил к статуям шакалов, обозначавшим границу храмовой территории.
Ему не пришлось вглядываться в барханы долго. Вскоре далеко впереди показалась хрупкая знакомая фигура… одна. С ней не было ни пса, ни мужчины.
Сердце жреца оборвалось. Он устремился навстречу своей ученице и заключил её в объятия. Тэра замерла, ничего не говоря и не двигаясь, а потом вдруг разрыдалась, уткнувшись ему в грудь, шепча что-то бессвязное. Перкау никогда не видел её в таком отчаянии и испугался даже, что она обезумела от увиденного. Кто знал, что явил этой ночью Сатех в Своих владениях и что ей довелось испытать там?
Девушка вдруг отстранилась от него и очень сдержанно сказала:
– Позови кого-нибудь из мужчин. Нужны носилки… перенести тело в храм.
Жрец замер, не успев уточнить, чьё именно тело нужно было перенести.
– Мой старый друг… – чуть слышно пояснила Тэра. – Он погиб, защищая нас.
Девушка сказала это так потерянно, что у Перкау сжалось сердце. Патриарха в храме любили, но у Тэры сложилась с псом особая, сокровенная связь. Эта потеря для неё была невосполнима.
Весть о гибели вожака глубоко опечалила и самого жреца. Вместе с тем он испытывал облегчение, что царевич и девушка выжили. В глубине души он уже не чаял увидеть их обоих снова.
– Он не будет забыт, – твёрдо сказал Перкау. – Ануи примет Своего стража в Чертогах… Но кто напал на вас – ша Сатеха?
Тэра покачала головой и с горечью проговорила:
– Ша, напротив, защищали Хэфера… как и тогда. Но я была слишком глупа и слепа, чтобы понять это, и не поверила им… и назвала имя. Я сама открыла врагу имя!
Девушка рассказала учителю о чародее с двумя лицами, о том, как тот хотел убить царевича жезлом – таким же, как жезл, который Перкау дал наследнику, – и как пёс-патриарх бросился на врага и погиб в схватке. Она рассказала, что Хэфер вернулся с ритуала собой и не собой, что она не сразу даже сумела узнать его. Но это как раз не удивило жреца. Страшные мысли рождались в голове бальзамировщика, когда он думал о том,