– Ну что ж… да будет так, – произнёс он и повернулся к сидевшему по правую руку от него в более низком кресле Верховному Жрецу. – Завтра.
– Как угодно тебе и нашему Владыке, господин мой, – прошелестел Первый из бальзамировщиков, не открывая глаз.
Как и тогда, Минкерру лишь едва заметно шевельнул пальцами, но этого жеста хватило, чтобы стражи подняли Перкау на ноги и увели из зала. Больше никто не сказал ему ни слова.
Хархаф совершал обход временно вверенных ему владений. В храме и прилегающих к нему территориях было пустынно – слишком пустынно для одного жреца и небольшого отряда солдат. С тех пор, как община покинула храм, некому было заботиться об отрезах плодородной земли и о старых садах. В коридорах гулко разносились шаги нежеланных гостей, и тени потерянно перешёптывались по углам. Хоть Хархаф был жрецом Ануи, но даже ему становилось тут не по себе. Присутствие его Бога в покинутом храме было благодатным, но отчего-то изображения Стража Порога взирали со стен и статуй не вполне благостно. Может быть, так ему просто казалось, потому что полуразрушенный северный храм в целом оказывал на него гнетущее впечатление. А может, и нет. В конце концов, чего ещё ожидать от священного места, ставшего обителью осквернителей? Кто знал, как они видоизменили, исказили ритуалы, посвящённые Стражу Порога?
Обитавшие при храме псы то и дело наведывались сюда, но предпочитали держаться в стороне от солдат, и даже Хархафу не удалось приманить их. Священные звери продолжали нести свою службу – охраняли храм своего Божества так же, как охраняли заброшенные некрополи шакалы, чьи заунывные голоса звучали здесь ночами. Притом порой казалось, что голоса, прореза́вшие ночную тьму, принадлежали не только шакалам…
Иногда жрец думал, что остался здесь зря, что лучше бы уж он сопровождал колдуна в столицу, а его друг руководил здесь поисками… которые пока не увенчались успехом. Попытки проследить за псами также ни к чему не привели – не то отступники и вовсе покинули эти места, не то священные звери просто не желали выдавать их. И ведь не спросишь же!
Солдат было слишком мало, а древние лабиринты ходов, местами обрушенных, были слишком разветвлёнными. Но именно ему, Хархафу, было поручено сторожить и ждать. Каждый день был похож на другой – обход владений, ритуалы, новый виток безуспешных поисков. А к вечеру бальзамировщик в одно и то же время выходил к реке и высматривал, не шла ли от Кассара ладья с долгожданными вестями.
Этот день ничем не отличался от предыдущих. Без особой надежды Хархаф взирал на стекло вод, медно-алых в закатных лучах. Когда от излучины реки показался тёмный силуэт ладьи, жрец даже не поверил своим глазам, а потом спешно кликнул кого-то из воинов, чтоб готовились встречать гостей.
Ладья, направляемая умелым кормчим и гребцами, пристала, и на берег сошла статная женщина, которую сопровождала пара псов. Собравшиеся у пристани солдаты отсалютовали ей, а Хархаф радостно вскинул руки в приветственном жесте. Он не помнил, когда ещё был рад видеть кого-то настолько, как её – ту, которой однажды, скорее всего, предстояло стать Верховной Жрицей Стража Порога всей Таур-Дуат.
Кахэрка улыбнулась своей скупой улыбкой, так редко освещавшей её строгие правильные черты. Псы рядом с ней уже вовсю принюхивались, прислушивались к пространству. Удивительно, но псы-стражи храма пока так и не показались.
– Ну, здравствуй, Хархаф, – приветливо проговорила жрица, опустив руку на голову одного из священных зверей. – Мы прибыли, чтобы помочь тебе.
– Как это кстати, мудрая Кахэрка, – с поклоном ответил бальзамировщик. – Боюсь, я не могу порадовать тебя добрыми вестями. И хоть какими бы то ни было вестями вообще.
Жрица подняла голову, задумчиво прищурилась, глядя на храм, отбрасывавший длинные вечерние тени.
– Не беда. Я знаю, что делать.
Глава 6
«…Каждое живое существо и каждое Божество трепещет пред Тобой, когда раздаются раскаты Твоего грома в небе…
Один Твой шаг, один удар Твоего копья приносит погибель врагам бытия, безликим и не знающим имён.
Ты лишаешь их силы. Ладья Амна сможет продолжать свой путь в мире…
Владыка Первородного Огня, возвышенный и далеко шагающий, обитающий за пределами нетленных звёзд,
Пусть Твой могущественный лик будет милостив ко мне!»[8]
Его голос гремел по древнему святилищу, многолико перекатываясь меж стен из красного гранита, возносясь вместе с дымом благовоний под своды храма, достигая лица оживающей статуи. Божество с ликом песчаного чудовища одной рукой опиралось на большой, похожий на копьё, Жезл Силы, а в другой сжимало хопеш. На красивом могучем теле, выточенном из того же красного камня, что и стены, переливались золотые ожерелья. В полумраке сквозь тени поблёскивали самоцветы глаз – тех самых, чей огненный взор пронзал первобытную тьму небытия.
К голосу жреца Сатеха присоединился низкий хрипловатый вой двух ша. Самка сидела у его ног, благословляя ритуал своим присутствием. Самец пел чуть в стороне, за границей охранного круга. Щенки почтительно замерли в логове под наосом – им ещё только предстояло осознать в полной мере, что означало быть священными зверями своего божественного покровителя.
Сердце Колдуна радовалось живому присутствию возлюбленного Бога, которому он посвятил себя всецело, которым он жил и дышал. Этим присутствием сейчас пел каждый камень – вдохновляя, даруя Силу. От каждого нового слова призыва кровь мага вскипала сладостным пламенем, и он чувствовал себя многократно превосходящим пределы своей смертной формы.
– Я приведу Твоего Избранника в этот храм, обещаю Тебе, – прошептал Колдун, опускаясь на колени в жесте не унижения, но глубочайшего почтения, ведь разве могло быть место унижению, когда руки Бога обнимали его, возносили над всем. – Он узнает всю ту правду, которую прочим выгодно было скрыть… Но прежде, молю, помоги мне достичь другого, помоги рассечь его связи с прежней жизнью. В миг, когда все отвернутся от него, когда жрецы Собачьего Бога исполнят свой приговор, помоги мне дотянуться до того, кому даровала крупицы своего Знания возлюбленная моя Серкат… того, чьё имя Перкау.
Колдун не видел бальзамировщика никогда, кроме как издалека, не знал ни лица его, ни запаха. Зыбкий образ сейчас рождался перед его мысленным взором, но стены храма Ануи, осиянные присутствием Псоглавого, и десятки жрецов Стража Порога надёжно защищали пленника. Маг не мог соприкоснуться с ним, не мог войти в его сны и разбудить спящую сторону его Силы.
Оба – и Избранник, и жрец – были вне его досягаемости, и это вызывало в нём гнев и отчаяние, прорывавшееся даже сквозь всепоглощающую радость от ритуального соприкосновения с Владыкой Первородного Огня.
Устало Колдун опустил руки, но так и не открыл глаз, силясь разглядеть больше, чем просто зыбкий образ. Самка ша положила голову ему на плечо, делясь своей Силой и поддержкой.
И в тот же миг ему показалось, что лёгкая ладонь легла на другое его плечо.
«… моё Дитя Чуда,
Первый наследник и старший сын,
Ты, кто рождён из тьмы и звёздного света,
Ты, кто владеет пламенным Сердцем Мира…»
Любимый голос, серебристый, высокий, звенящий, как одинокая струна в пустоте, как плач холодных звёзд над пустыней, звучал далеко на границах его восприятия, хрупким эхом вторя отгремевшим словам гимнов. Он почувствовал, как под сомкнутыми веками выступили слёзы, и затаил дыхание, чтобы не нарушить момент.
«Я так боюсь не уберечь, потерять твоё наследие… О, если бы ты знала…»
Воспоминание о давних её словах, которые она говорила ему, отчётливо вспыхнуло в памяти, как если бы она, живая, сказала их ему теперь:
«Ты – всё и даже больше, чем я смела мечтать, моё Дитя Чуда…»
Дыхание ша согревало, напоминая о живительном дыхании Серкат. Никогда он не забывал её рук, её родного присутствия, как никогда не забывал её мудрость. Но как отчаянно ему не хватало Серкат, особенно в те мгновения, когда он осознавал пределы своих сил и не мог преодолеть их даже во имя её памяти!
«Помоги мне сохранить ещё часть тебя, как не сумел сохранить тебя всю… Помоги спасти их, для нас…»
«Кровь отзовётся крови. Боль, гнев, отчаяние обернут к забытому… Животворное пламя, плавящее хрупкую плоть, откроет пути…»
Он вдруг отчётливо увидел ступени так хорошо знакомого ритуала, и огонь чужой крови горел на его пальцах рубиновыми искрами. Но в миг, когда пришло осознание, – ускользнуло, неумолимо истаяло из его восприятия яркое присутствие Серкат.
– Нет, не оставь!.. – хрипло вскрикнул он, хоть и знал, что она всегда остаётся с ним.
Но реальность возвращалась, по мере того как стихали в ритуальном пространстве отзвуки отгремевших здесь гимнов и отступали тени, оживившие лик Владыки Каэмит.
Маг судорожно вздохнул, тяжело опершись на здоровую руку. Внутри было больно и сладостно; эти ритуалы всегда словно вынимали сердце из груди, даруя так много и пытая невозможным.
Самка ша лизнула его в лицо, окончательно возвращая к действительности. Почуяв, что теперь стало безопасно, из-под наоса выбежали щенки и, толкаясь, устремились к нему. Колдун рассмеялся сквозь слёзы, глядя на стаю, благословившую храм своим присутствием.
«Тебе бы понравилось, моя драгоценная Серкат…»
Обернувшись через плечо, он посмотрел на самца, несколько взволнованного переменой его настроения, потом заглянул в глаза своей ша.
– Как думаешь, не пришло ли время разомкнуть круг? – спросил он, поглаживая то одного, то другого щенка, лезущих ему под руку за своей порцией ласки.
Столько дней оба ша охотились вместе, и, казалось, самка уже начала доверять своему спутнику. Сейчас, обострённым после ритуала чутьём, Колдун чувствовал, что беды́ стае самец не принесёт, и у него не было причин не доверять этому своему ощущению.