– О ритуалах крови мне кое-что известно…
– «Кровь отзовётся крови. Боль, гнев, отчаяние обернут к забытому… Животворное пламя, плавящее хрупкую плоть, откроет пути…» – пропел Колдун. – Мне нужна часть его, чтобы войти в его сны и повлиять на его сознание. Тогда стены не будут мне преградой. Я помогу разжечь пламя, а его страдание довершит начатое. Чтобы выстоять, он обратится к своим талантам жреца Сатеха там, где таланты жреца Ануи не смогут помочь ему. Таким его увидят другие.
– Восхитительно… хоть одна приятная новость этих дней, – Амахисат чуть улыбнулась и задумчиво добавила: – Что ж, давно пора чем-то занять Таа. Его неудача с поисками мёртвого наследника… печалит меня.
Печалить царицу не хотел никто во всей Империи. Колдун не завидовал Таа.
– Наш друг слишком жаждет занять положение Первого из бальзамировщиков, чтобы так оплошать, – усмехнулся он. – Таа справится, я не сомневаюсь. В конце концов, он будет присутствовать на допросах, а мне довольно будет иглы или обрывка ткани – лишь бы они хранили на себе капли жизни Перкау.
Амахисат кивнула, потом проницательно посмотрела на собеседника:
– Ты ведь не можешь желать ему смерти… ему, последнему ученику Безумной Серкат. Однако же знай, что спасти его не в моей власти. Я не поставлю под удар всё наше дело только ради того, чтоб угодить тебе, как я ни ценю наш союз.
– О таком я бы никогда не просил тебя, сиятельная Владычица, – маг склонил голову. – Пока я думаю лишь о том, как соткать узор нашей истории наиболее выгодным для нас образом. Что до второй части твоей просьбы… Этот шаг помог бы завершить нашу легенду поистине красиво, но боюсь, он будет не под силу ни тебе, лучезарная, ни тем более мне.
– Какой же?
– Ты ведь сама просила меня обернуть признания нашего безвременно забытого друга Паваха в нашу пользу. Было бы чудесно устроить ему встречу с Перкау. То, что я сделал когда-то с сознанием телохранителя наследника, даёт мне достаточно власти над ним. Я смогу устроить всё так, что Павах увидит меня в Перкау и без всякой фейской магии.
Амахисат вздохнула и покачала головой.
– Павах – пленник Верховного Жреца Таэху, но – что важнее – пленник самого Владыки. Как ни хороша твоя мысль, осуществить её невозможно. По крайней мере, пока.
– Увы, я это понимаю. Но, может, шанс ещё представится нам, коли Великий Управитель и наш Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, пожелают доказательств связи между предателем из рода Мерха и мятежным бальзамировщиком, – вкрадчиво добавил Колдун.
Царица тонко улыбнулась и пригубила вина, похоже, несколько воспрянув духом.
– Тогда я буду настороже, уж не сомневайся, мудрый…
Казалось, с прибытием Кахэрки что-то изменилось в самом пространстве храма – оно почти перестало угнетать. Хархаф не скрывал облегчения. Присутствие преемницы Минкерру воодушевляло, да и у жреца не было сомнений, что она в мудрости своей справится со всем. Даже солдаты почувствовали себя увереннее.
Тем же вечером Кахэрка провела ритуал для своих соратников в небольшой части храма, которую они хоть как-то успели обжить. Прежде ночами казалось, что во всём остальном храме, где властвовали только ночь и не пощадившие этих стен века, собирались, наблюдая за незваными гостями, тени времени и всех тех, кто обитал здесь прежде, кто служил Стражу Порога задолго до их прихода. Взгляды тех, за Порогом, не были откровенно враждебными, но и добрыми не были. Однако сегодня, когда звонкий голос Кахэрки пропевал знакомые слова молитв, Хархаф больше не чувствовал, что за ним наблюдают. Возможно, незримое внимание тех обратилось к жрице, но он не решился спрашивать.
Той ночью голоса шакалов и других хищников, бродивших вокруг, уже не казались столь заунывными.
На следующий же день Кахэрка велела Хархафу показать ей храм. В сопровождении её псов бальзамировщики прошли по террасам. На одной из них жрица остановилась. Отсюда, как Хархаф уже знал, открывался удивительный вид. Один из узких притоков Апет отделял территорию храма от некрополя. Берега заросли тамарисками и акациями, но некрополь находился на возвышенности, и далёкие тени гробниц были видны не только утром, но и в ясную ночь.
Ветер шелестел в ветвях старых раскидистых сикомор, подступавших к каменному парапету, сглаженному не знающим милосердия временем. Плиты из потемневшего песчаника, истоптанные многими поколениями жрецов, тоже были неровными, местами покатыми, но без трещин. Этот храм стоял здесь уже много веков, и вот теперь его время закончилось.
Кахэрка провела ладонью по парапету, прислушиваясь к своим ощущениям. Хархаф не мешал её мыслям.
Потом они двинулись дальше, всё так же в безмолвии – жрице угодно было посмотреть на то, что осталось от портального святилища.
Ветра пустыни давно замели эту галерею песком. Центр зала был засыпан каменной крошкой и завален огромными блоками с кое-где сохранившимися на них узорами – всё, что осталось от колонн, столпов силы. Бо́льшая часть узоров была сбита и не подлежала восстановлению. Святилище уничтожалось тщательно. Те, кто приходил сюда тогда, прекрасно знали, что они делали и зачем.
Кахэрка осмотрела всё тщательно и покачала головой. В её глазах была печаль. Впервые она нарушила молчание.
– Ты и сам, должно быть, почуял, что дыхание Ануи здесь живо и ощутимо. Храм остался Местом Силы. Только здесь канал Его Силы безвозвратно рассечён.
Бальзамировщик склонил голову, соглашаясь с ней.
После они вернулись в центральную часть храма, прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, казалось, ещё недавно стояли вино и пища и курились благовония. Аромат их словно застыл в воздухе, впитался в камень. Лица и звериные морды на фресках сохраняли умиротворение, как когда-то их изобразила рука древнего художника.
Они вошли в святая святых – залы подготовки. Здесь рельефы содержали священные тексты с описаниями искусства сохранения тел для вечности. Они прошли зал омовений и оказались в зале с бассейнами, наполненными каменной солью и благовониями. Мастерские бальзамировщиков были покинуты, но ещё недавно они действовали – Хархаф знал наверняка, потому что он и его друг распоряжались бережным переносом останков солдат, которые после были направлены в Кассар для завершения погребения.
И снова Кахэрка провела ладонями по стенам, по краям бассейнов, внимательно осмотрела столы бальзамировщиков, инструменты. Псы двигались за ней след в след, когда она обходила залы, всматриваясь в священные лики. Хархаф пытался чувствовать в унисон с ней, знал, что сейчас происходило и решалось нечто очень важное…
Кахэрка села у одной из статуй Ануи прямо на каменные плиты, и оба пса легли рядом с ней. Поглаживая их, она долго молчала, и бальзамировщик не вмешивался в ход её мыслей.
– Я не чувствую здесь скверны, – глухо сказала жрица наконец. – Это древнее место, и оно нам не радо, зная, с чем мы пришли сюда… Но оно не осквернено.
– Что же нам делать? – чуть слышно спросил Хархаф, встречая взгляд её похожих на тёмные драгоценные камни глаз.
– Я пришла сюда, чтобы исполнить волю Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и волю мудрейшего Минкерру. Мне отрадно от того, что этот храм я должна лишь запечатать от всех, чтобы никогда больше здесь не возносились молитвы… запечатать, а не разрушить, не рассечь живые потоки, текущие здесь несмотря ни на что. Но сердце моё пребывает в великой печали, что мне не дано оживить его…
Псица тихо заскулила; пёс положил морду на колени жрицы. Кахэрка вздохнула и опустила голову.
– Оставь меня ненадолго, брат, – попросила она. – Мне нужно вознести молитвы в одиночестве. После покажешь мне их жилища…
– Как тебе угодно, мудрая, – с поклоном проговорил Хархаф и удалился.
Жилища они давно уже обыскали. Маленькая община тщательно готовила свой отход, и среди оставленных вещей не нашлось ничего, что могло бы помочь в поисках или навело бы на какие-то догадки. Возможно, Кахэрка увидит или почует что-то, но бальзамировщик, изучивший здесь всё вдоль и поперёк, не обнаружил ничего полезного.
Через некоторое время жрица покинула покои подготовки. Лицо её было всё таким же спокойным, бесстрастным. Они обошли жилища, и безошибочно Кахэрка указала покои Верховного Жреца, а также ещё одной могущественной бальзамировщицы, чья связь со Стражем Порога была необычайно крепка, возможно – той, кого знали под именем Лират, наставницы мятежника Перкау. Ещё в одних покоях жрица задержалась. Псы обходили их взволнованно и, казалось, радостно – так радостно им было только в покоях той, кого сочли жрицей Лират. Но здесь Кахэрка уже не высказывала предположений, кому могла принадлежать комната.
Когда они вышли в сады, о которых ныне было некому заботиться, жрица промолвила:
– Ночью мы пойдём в некрополи. Стражи пропустят нас, коли сохраним должное почтение.
– Мы искали в некрополях… но так и не нашли их, – осторожно заметил Хархаф. – Ни следа.
Тень улыбки коснулась губ Кахэрки, но жрица промолчала.
Псы степенно вышагивали рядом с жрицей по одной из дорожек, вымощенных плитами такими древними, что они уже давно пошли трещинами. Ветер гулял между прямоугольными мастабами из кирпича или тёсаного камня и небольшими святилищами с трёхчетвертными[9], на старый манер, колоннами. Стены построек понемногу крошились, столетиями по песчинке разрушаемые временем. Некоторые были почти полностью уничтожены во время войн и лишь частично восстановлены заботливыми руками жрецов – тех самых жрецов, которых теперь преследовали Хархаф и Кахэрка. От этой мысли бальзамировщику сделалось немного не по себе, но он помнил: преступление против золотой крови божественного Ваэссира, хранителя Закона Таур-Дуат, не могло быть прощено. И Боги понимали это. Владыка и Первый из бальзамировщиков и без того проявили невероятное милосердие.