чей самого Владыки, да хранят его Боги?
Глаза Лират наполнились слезами; голос звучал тихо, но твёрдо:
– Защитить… Мы желали защитить его, как повелел сам Ануи.
Долго Кахэрка смотрела на неё, потом коротко сказала:
– Я вижу, что ты веришь в это… так же, как Верховный Жрец этого храма верил в то, что сотворил.
Лират вдруг подалась вперёд, схватила её за руки, глядя на неё с отчаянной мольбой:
– Что с ним, мудрейшая? – прошептала она. – Что с моим Перкау?..
– На всё теперь воля Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, – бесстрастно ответила Кахэрка, – воля Владыки, потерявшего своего сына.
Лират отступила, спрятала лицо в ладонях. Хархаф мог лишь гадать, что старая жрица испытывала сейчас.
– Ты желаешь увидеть их ещё раз? – тихо спросила Кахэрка.
– Я уже попрощалась с ними…
В повисшей тишине бывшая Верховная Жрица в последний раз прошла по залу подготовки, провела ладонями по рельефам, по краям бассейнов – совсем как недавно сама Кахэрка. Её взгляд светился нежностью и любовью. А после она прошептала короткую молитву у изображения Ануи и негромко произнесла:
– Я готова.
Хархаф не был уверен, что произошло в следующий миг, когда глаза Кахэрки точно закрылись изнутри, и вечность выглянула со дна её взгляда.
Как всякий бальзамировщик, он слышал шелест лёгких крыльев смерти. Покачнулись огоньки светильников, точно от тихого порыва ветра. Лират едва слышно вздохнула и осела на каменные плиты. На её лице застыла безмятежность, когда душа и плоть разделились.
Кахэрка приблизилась, опустилась рядом с ней на колени и провела ладонями над телом, беззвучно шепча что-то. Псы стояли по обе стороны от неё, благословляя маленький ритуал своим присутствием.
А последние слова Хархаф уже услышал, и понял тогда, что Владыка и мудрейший Минкерру не приказывали покарать общину забвением:
– Пусть Судия на троне у Вод Перерождения будет справедлив к тебе, мудрая Лират, жрица Ануи. Память о тебе да живёт вечно…
Глава 8
Недовольство царицы было вполне объяснимо – Таа не располагал подробными новостями о том, как проходили встречи между пленником и Великим Управителем, а его поиски наследника и отступницы так и не принесли ровным счётом никаких плодов. Возможность стать полезным для Амахисат в нынешних обстоятельствах была бесценна, тем более что её просьба не представлялась особенно сложной. Бальзамировщик не стал интересоваться, зачем царице нужна кровь отступника, хотя кое-какие соображения у него были.
Поскольку Кахэрку старик Минкерру отослал в северный храм исполнять приговор, в столице ближайшим его помощником остался он, Таа. Именно ему Первый из бальзамировщиков повелел содействовать Великому Управителю, ведь допросы должны были проходить в храме. Внутренне жрец торжествовал – такое выражение доверия делало его на шаг ближе к желанной цели. А возможно, и не на шаг.
К Перкау Таа не питал тёплых чувств и содействовать собирался абсолютно искренне. Именно из-за отступника и его общины гнев Владыки едва не обратился на весь культ Стража Порога, и хотя буря вроде бы миновала, едва ли сейчас речь могла идти о восстановлении доверия. Таа полностью разделял желание Великого Управителя вызнать последние тайны, которые хранил мятежник, – ради блага всех бальзамировщиков и ради восстановления добрых отношений между культом и Владыкой.
Таа уже понимал, что Минкерру сам надеется заполучить человеческую девицу, посягнувшую на жреческие знания. Возможно даже, что поиски девицы стали частью поручения старика, данного Кахэрке… Он, Таа, должен успеть первым. И сейчас ему представился такой шанс, ведь очевидно, что мятежник говорил намного меньше, чем знал. Только действовать следовало осторожно. Эмхет могли искрошить разум Перкау в труху – мощь их была слишком велика. Удивительно, как после встречи с Владыкой пленник вообще выжил…
Обо всём этом размышлял Таа, руководя приготовлениями в небольшом зале, напоминавшем покои подготовки. Стол бальзамировщиков подходил для разделывания живой плоти так же хорошо, как и для очищения мёртвой. И даже инструменты походили на те, что использовались для мумификации, – к чему изыски, когда существовали хорошо проверенные методы? Полированные остро наточенные ножи, изящные крючки, натрон, масла́, разлагающие внутренности, – из тех, что использовались в недорогих методах бальзамирования, – всё это было хорошо знакомо жрецам Стража Порога. В народе, особенно в дальних провинциях Империи, любили рассказывать страшные сказки о том, как преступников, нарушивших самые священные из законов, бальзамировали заживо. Но бальзамирование было священным действом сохранения знаний о жизни, содержащихся в теле, для вечности. Разумеется, сохранять для вечности преступников, достойных забвения, было бы странно и немудро. Но источник у таких слухов, безусловно, был – изощрённые пытки, в основу которых легло именно тонкое знание бальзамировщиков и целителей о процессах, протекавших в плоти.
Даже тени сочувствия к брату по культу в его будущих страданиях Таа не испытывал – потому что не считал его братом. Тот, кто с готовностью поставил под угрозу всё жречество, не был достоин своих титулов, а потому по праву их лишён. И тем паче не был достоин своих титулов жрец Ануи, решившийся не только исказить Знание Стража Порога, но и совместивший служение Ему с иным, запретным служением… Таа был уверен, что Ануи отвернулся от Перкау. Владыка же Первородного Огня не имел власти в стенах главного храма Стража Порога.
Таа провёл ладонью по столу, разглаживая складки на и без того совершенной поверхности чистого льна, и подумал о том, как много стоит сохранить от плоти Перкау для прилюдной казни. Пожалуй, это стоило уточнить у Великого Управителя отдельно.
Спустя какое-то время, когда всё уже было готово, воины привели Перкау. В ожидании Великого Управителя Таа занял одно из кресел у стены и в молчаливой неприязни изучал пленника. Мятежник казался абсолютно безучастным к своей судьбе, лишь коротко скользнул взглядом по аккуратно разложенным инструментам, предназначение которых прекрасно знал, – даже хвостом не дёрнул.
– Раздеть и на стол, на спину, – коротко велел Таа. – Омыли?
– Со всем тщанием, – подтвердил один из воинов.
Чистота плоти была чрезвычайно важна, если жизнь пленника требовалось сохранить дольше. Это облегчит работу лекарей. Ну а в том, что Великий Управитель приведёт с собой кого-то из прославленных целителей Таэху, Таа даже не сомневался. Могло статься, что и проведёт допрос кто-то из Таэху, служивших хранителю секретов, – из тех, кто больше почитал свою Богиню в её ипостаси Госпожи Очищающей Боли.
Перкау не сопротивлялся, как будто пребывал в глубоком трансе или под воздействием особо сильных ритуальных благовоний. Когда воины раздели его донага, он сам растянулся на столе, позволяя им закрепить свои запястья и лодыжки. Его расфокусированный взгляд рассеянно скользил по стенам и потолку, но здесь не было никаких изображений – лишь несколько светильников озаряли зал ярким светом, позволяя видеть каждую трещинку стен, каждую деталь обстановки.
– Говорят, что целители и бальзамировщики переносят пытки особенно тяжело, – спокойно проговорил Таа, – потому что точно знают, что происходит с их телом, и насколько безвозвратно оно меняется.
– Это так, – согласился пленник, сфокусировав на нём взгляд – совершенно ясный. – А я вовсе не герой. Тебе не придётся долго извлекать крик из моей плоти.
– Кто-то предпочитает сохранить честь и достоинство так долго, как только возможно.
– Честь и достоинство – не в том, чтобы не показать палачу слабость плоти, разве нет? А что плоть имеет свои пределы, знаем и ты, и я.
– Жрецы Владыки Каэмит боятся боли? – вкрадчиво спросил Таа.
– Не знаю, – ответил пленник. – У меня есть свои пределы. Возможно, они отстоят чуть дальше обычного, но они есть.
– А что за ними?
– Увидим… Ни для сознания моего, ни для души нет врат, сквозь которые я мог бы ускользнуть отсюда. И я не желаю того – я в ответе за мой храм.
– Твой храм… – Таа задумчиво погладил подбородок. – На днях моя сестра по культу отбыла в Кассар. Не сомневаюсь, что она уже нашла твоих жрецов, – ей почти нет равных во всей Империи. Почти, – жрец усмехнулся.
Внимание пленника теперь принадлежало Таа всецело; ему удалось поколебать бесстрастность мятежника, и он продолжал:
– Провела ли она уже ритуал запечатывания, я не знаю, но то лишь вопрос времени – притом скорого. Но едва ли это новость для тебя.
Отступник закрыл глаза, точно запираясь внутри себя, но Таа успел заметить тень боли.
– Для всех нас, служителей Ануи, это непростой шаг, болезненный. Хорошо подумай о том, что ты сделал с нами и как едва не заставил лучезарный взор Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, отвернуться от всех нас, – проговорил Таа, уже не скрывая своих чувств за деланым спокойствием в голосе. – Однако же все были милосердны к тебе. Если бы я, а не мудрейший Минкерру, носил нынче титул Первого из бальзамировщиков – твоя участь была бы более прискорбна… но более достойна тебя. Боги оставили тебя… Всё, что удерживает тебя от последнего шага в забвение, – милость Великого Управителя.
– Великий Управитель уже лишил меня своей милости, и потому мы говорим здесь, – с печальной улыбкой отозвался пленник, не открывая глаз. – Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…
– Упорствуй в своём безумии, тебе осталось недолго. Но не думай, что Дом Владык не получит от тебя то, что пожелает, – понизив голос, предупредил Таа. – И нет никого в Обеих Землях, кто бы сочувствовал тебе. Никого, кто пожелал бы сохранить память о тебе вопреки воле самого Владыки, да хранят его Боги. Преступление против золотой крови Эмхет не может быть прощено, как бы ни удивительно было проявленное нашим Императором милосердие к тебе и твоей общине.