Они медлили, цеплялись за последнюю нить – за то, что составляло для них смысл жизни.
Хархаф ощутил за своей спиной присутствие Кахэрки и её псов. Неслышно преемница Минкерру выступила из теней, посмотрела на собравшихся. Что было в её взгляде, Хархаф не видел, да только под этим взглядом они один за другим подошли и сложили амулеты. Но не к ногам Хархафа – к её ногам.
Последней подошла девушка-послушница, совсем ещё юная. Она нашла в себе смелость поднять взгляд на Кахэрку и тихо, с чувством сказала:
– Вы несправедливы к нам…
– Страж Порога всегда справедлив, – бесстрастно ответила жрица и кивнула Хархафу.
– Сегодня ночуем в храме, завтра – за его пределами, – коротко сообщил он. – После – ладьёй в Кассар, оттуда в столицу без всяких отлагательств.
Откуда-то издалека завыли псы, и он внутренне содрогнулся.
– Стая с нами не пойдёт, – печально изрекла женщина из общины. – Наше служение может быть закончено… отнято у нас. Но их служение – вечно.
Ей никто не ответил. Хархаф собрал амулеты, потом распорядился о том, чтоб солдаты накормили… мятежников, пленников? Жрец не знал, как думать о них. И почему он представлял, что всё будет иначе, сложнее? Всё то время, пока он искал их, Хархаф готовился к тому, что придётся сражаться, увещевать. Но, похоже, Лират действительно сделала больше, чем он ожидал. К тому же вместе с угасанием воли их оставили и силы – сколько дней они скитались по подземным лабиринтам некрополя, скрываясь от преследования?
Тихое, глухое отчаяние владело храмом, накатывало волнами. То же отчаяние владело и жрецами, этот храм оживлявшими. Последний рубеж, что пытался выстоять более тридцати лет после войны, рассыпа́лся вместе со всеми его страшными тайнами.
Позже Хархаф пошёл за Кахэркой. Он нашёл её в святилище в нижних залах подготовки, над телом Лират. Бальзамировщик замер на пороге, не желая тревожить её.
– Помоги мне, – мягко велела Кахэрка и указала на один из столов подготовки.
Хархаф поспешил исполнить её просьбу. Он поднял Лират без труда – её тело было сухим и лёгким – и перенёс, куда велела жрица. Что собиралась делать Кахэрка, он не знал, но подчинился. А сама бальзамировщица подошла к плетёным сундукам, достала оттуда чистый лён и благовония. Запасы общины были скудными, не то что в столичном храме, но необходимое у них нашлось.
Хархаф всё же решился и спросил:
– Мудрая Кахэрка… Она пожелала упокоиться здесь, но ведь у нас нет семидесяти дней. Неужели мы просто оставим её тело?
Тень улыбки коснулась губ бальзамировщицы, и она покачала головой.
– Верно, семидесяти дней у нас нет. Придётся поступить иначе… Но пока нужно закончить подготовку.
Вдвоём они сняли тёмные запылившиеся одежды Лират, омыли её тело, натёрли маслами, как подобало, – совершили всё то, что предшествовало погружению плоти в натрон. Но, похоже, Кахэрка не собиралась извлекать органы или заливать внутрь тела масла, растворявшие внутренности за определённое число дней. Она лишь уложила тело в приличествовавшую позу и отвлеклась, внимательно оглядывая отрезы льна и откладывая в сторону подходящие.
– Что теперь, мудрая?
– Теперь… теперь немного подожди…
Никогда прежде Хархаф не был свидетелем подобного и не думал, что когда-нибудь подобное увидит ещё хоть раз. Он знал молитвы, способные на какое-то время удерживать тело от распада, но это…
Кахэрка погладила своих псов, шепнула им что-то, потом занесла ладони над телом Лират и склонилась над мёртвой жрицей. Хархафу показалось, что он улавливает биение сердца преемницы Минкерру, то, как это биение замедлялось. Едва слышимый шорох пронёсся по покоям подготовки, холод заставил его содрогнуться. Не сразу он понял, что шелест, похожий на звук листов бумажного тростника, исходил от плоти. И плоть эта на глазах иссыхала, словно всю влагу померкнувшей жизни Кахэрка похищала. С каждым тихим вздохом жрицы живой таяло тело жрицы мёртвой, пока не остался лишь иссохший остов, подобный тому, какой бальзамировщики извлекают из натрона.
Кахэрка распрямилась, пошатнулась, но осталась на ногах, удержавшись за одного из своих псов. В её тёмных глазах плескалась чернота первозданной ночи, сумерки древних некрополей. А Хархаф переводил взгляд с её лица на мёртвое умиротворённое лицо Лират и не мог поверить собственным глазам. Он даже прикоснулся к коже мумии – та была сухой, как свиток.
– Вот так, – спокойно, словно не произошло ничего необычного, промолвила Кахэрка, окинув взглядом тело. – Остальное сумеешь закончить и без меня. Мне нужны отдых и сосредоточение перед тем, что предстоит завтра. Оставь её под статуей Ануи, здесь, рядом с покоями подготовки. Это – сердце храма, где она пожелала упокоиться.
С этими словами бальзамировщица неспешно направилась к выходу, и священные звери скользили за ней.
– Мудрейшая Кахэрка… – подал голос Хархаф, не сумев удержать мучивший его вопрос. – И с живыми… с живыми такое тоже возможно?
Она полуобернулась и усмехнулась.
– Всё возможно. Но это, брат, уже шаг к запретному искусству Стража Порога.
– Куда мы? – тихо спросила Тэра, следуя за Бернибой всё глубже в храм.
Руки Хэфера девушка не выпускала… или же он не выпускал её – уже сложно было сказать, да и не так важно.
Лики Богов, нэферу и священных животных приветствовали наследника со стен храма. Здесь царевич чувствовал умиротворение, и даже огонь внутри ненадолго стихал, убаюканный прохладой Западного Берега. Так спокойно Хэферу в последний раз было ещё в храме Перкау, когда он только постигал заново свою жизнь, когда грядущая битва казалась далёкой, и он мог позволить себе обманываться, будто останется там навсегда. Так же спокойно было только в объятиях Тэры… Здесь его восстановленное тело чувствовало животворное дыхание возрождённого Бога, чью судьбу он отчасти повторил.
– Ещё немного, – жрица улыбнулась им через плечо.
Наконец они остановились. Рельефы, которыми древние художники расписали стены, рассказывали известную во всех уголках Империи легенду. Этот коридор вёл к святилищу с наосом, если Хэферу не изменяло чутьё и знание внутренней архитектуры храмов.
Берниба остановилась и подняла светильник, озаряя изображение преклонившего колени перед крылатой Богиней мужчины-нэферу в окружении псов. В руках его были дары, а знаки на стене передавали текст одной из молитв Аусетаар. То был Ануи в облике предводителя нэферу и первого жреца Владычицы Таинств.
– Рэмеи подобны нэферу, – тихо проговорила Верховная Жрица. – Ануират подобны Первому из нэферу. Мы – плоть от Его плоти, прошедшие великую трансформацию.
Тэра затаила дыхание, внимая. Хэфер почти физически чувствовал, как она впитывала каждое слово, хотя Берниба водила её в храм уже не в первый раз.
Огонь светильника выхватил следующую сцену – Владычица Аусетаар выбирала Ануи своим супругом, первым Владыкой. Но преображению не суждено было состояться. Сатех бросил свой народ – хайту – на народ нэферу в очередную войну. Согласно легендам, войны на демоническом плане никогда не стихали, и лишь существование Таур-Дуат на земле даровало народу нэферу победу. Пока царил Закон на земле, царил он и на остальных планах бытия. Это отображало миропорядок, баланс энергий, ведь всё в мире было воплощением и персонификациями Замысла и живой творческой энергии Амна.
– Сатех одержал победу и в гневе расколол изначальную форму Ануи, и разметал осколки по земле, в праве властвовать над которой Ему было отказано, – нараспев Берниба произнесла слова легенды. – Четырнадцать осколков. Четырнадцать первых сепатов Таур-Дуат.
На следующей сцене Владычица Таинств защищала народ нэферу от гнева Сатеха, уводит от истребления и оплакивала возлюбленного супруга. Иногда Хэфер пытался представить, какие события на земле происходили в то время, скрываясь за тайным смыслом легенд. Представить мир, в котором не было Закона, он не мог, потому что тогда не существовало и формы – лишь бесконечное движение энергий, мечтавших этой формой стать. Таков был Сатех. Формой, упорядочиванием была Аусетаар. Но Берниба говорила сейчас не о тайных смыслах – по крайней мере, не об этих.
– В печали своей и великой любви Владычица Аусетаар нашла Его суть в первозданном мраке, собрала осколки воедино. Именно великая любовь к Избраннику помогла Богине завершить трансформацию супруга. Ануи был первым, кто шагнул на Западный Берег и вернулся в новом качестве, стал тем, кем мы знаем Его теперь, – Божеством, Защитником и Владыкой Мёртвых, Хранителем Вод Перерождения. Тем, кто дарует Перерождение другим…
Ладонь Бернибы с величайшим почтением коснулась изображения крыльев Аусетаар, обнимавших Ануи, и скользнула к следующему изображению – Ануи, выходившему Псоглавым Божеством из объятий своей Богини. Что-то разомкнулось в разуме Хэфера. Сколько раз сам он вспоминал эту легенду применительно к себе?..
– Ты – его Аусетаар, – доверительно сказала Берниба Тэре. – Та, что сумела найти его суть во мраке и собрать осколки воедино, даровать новую жизнь так, как недоступно никому из живущих. А ты, – взгляд невероятных изумрудных глаз устремился к царевичу. – Ты прошёл трансформацию, шагнул на Западный Берег и вернулся в новом качестве. Ты мог бы разделить торжество и величие Ануи… – её взгляд стал тяжёлым, и скорбь в нём смешивалась с чем-то ещё – с затаившимися тенями древней, как кровь Ануират, ненависти. – Но выбрал величие Владыки Первородного Огня.
Тэра сжала руку Хэфера и прежде, чем он успел ответить, заявила:
– Хэфер остался наследником божественного Ваэссира. Он – будущий Владыка Обеих Земель. Мне ли не знать.
Царевич привлёк свою жрицу к себе, скрестил руки поверх её плеч в защищающем объятии и чуть коснулся губами волос.
– Ты спасла меня, – тихо подтвердил он и с вызовом посмотрел на Бернибу: – Ты сомневаешься, мудрая?
Ануират покачала головой.
– Затем я и привела вас в сердце нашего храма, куда нет пути ни людям, ни рэмеи. Это – акт нашего безграничного доверия Тэре, избраннице Ануи. Сегодня я лишь хотела показать то, о чём уже говорила: другие назовут тебя отступницей, но я и мой род видим в тебе жрицу, избранная.