«Но мы живы…» – внезапное осознание этого осветило его восприятие – восприятие, разделённое на двоих, слитое воедино. «Живы!.. Живи, мой Владыка…»
Ужас и отчаяние захлестнули жрицу, стали сильнее неё – почти как в ту ночь, в пустыне. Её гнев был холодным, как лезвие ритуального ножа.
– У вас нет такого права… Сам Страж Порога не даровал его вам, – глухо проговорила Тэра, и речитатив полился с её губ, точно журчание тёмной реки, – освобождая псов, набирая силу, изливаясь дальше.
Она вскинула руки, обдавая Ануират холодом гробниц, и тени обитателей некрополей, которых она охраняла всю свою жизнь, встали за её спиной, многолико, многоголосо вторя её заклинанию.
– Ты не смеешь противостоять нам, дитя! – прозвучал откуда-то издалека голос Верховной Жрицы, и её воля схлестнулась с волей Тэры, привнося смятение в совершенство узора заклятия. Точно рябь пробежала по глади священного озера.
Опасность.
В следующий миг между ними вырос Сехир, и тень пса-патриарха стояла по правую руку от него. Безмолвные стражи заслонили её, надёжно защищая её смертную форму. И Тэра продолжала заклинание – то самое, которым жрецы Ануи успокаивали священных псов, но многократно усиленное, преображённое её волей в нечто иное.
– Именем Стража Порога приказываю вам остановиться! – голос жрицы, избранной Ануи, прогремел в стенах храма, запечатывая заклинание, сминая волю тех, кто противостоял ей.
И Ануират отступили, склонились перед Тэрой.
Одновременно с этим опала стена огня, полыхавшего от стены до стены, но отчего-то до сих пор не спалившего ни зал, ни всех тех, кто был в нём. Стены кое-где почернели точно от копоти, но изображения не были повреждены. Лишь двое старейшин лежали бездыханными, и Тэра уже знала, что их лица до неузнаваемости оплавлены.
Ей было безразлично. Она прошла дальше, и никто не посмел остановить её.
Пламя горело теперь мирным костром, сжигая тело того, кто направлял его… или сохраняя?..
Тэра обессиленно упала на колени рядом, протянула руку, не в силах коснуться через огонь, не видя, что осталось от её возлюбленного. Было лишь пламя, отлитое по его форме, и пелена слёз.
Срывающимся голосом она звала его по имени, вплетая имя в молитвы, которыми уже призывала когда-то его дух из безвременья, и псы-стражи, окружившие её, тоскливо вторили её зову.
В следующий миг огонь вспыхнул ярче, устремляясь к ней. Тэра невольно зажмурилась… но не ощутила обжигающего жара. Её руку сжала другая рука – ладонь к ладони, тесно переплетаясь пальцами.
Распахнув глаза, она с изумлением увидела, как угасало пламя, не причинившее ей вреда. Оно словно впитывалось в кожу Хэфера, оседало на дне его глаз, в последний раз полыхнувших красным золотом, когда он сделал судорожный вздох.
А потом царевич улыбнулся Тэре – измождённо, но с немыслимой нежностью, точно весь его мир сейчас сошёлся на ней.
– Слышу тебя, родная… – прошептал он.
Тэра всхлипнула и бросилась к нему, крепко обняла и наконец, спохватившись, помогла сесть. В одной руке Хэфер всё ещё сжимал жезл, но другой обнял её ещё крепче, чем она его. Его кожа была обжигающе горячей – как тогда, после боя у реки, – но ничто сейчас не могло бы заставить её отстраниться. Биение его сердца – живое биение, вопреки всему! – было сладостнее храмовой музыки.
В шелестящей тишине прозвучал хриплый голос одного из старейшин:
– Кто… что ты такое?..
Тэра приподняла голову, чтобы увидеть лицо возлюбленного. Хэфер, казалось, пробовал слова на вкус, прежде чем изречь их, – слова, незнакомые жрице, но полные сокровенного священного смысла.
– Я – Хатеп-Хекаи-Нетчери.
Глава 14
Сегодня Амахисат сама решила присутствовать на тайном собрании своих соратников. Такое случалось нечасто, но сейчас был как раз тот самый момент, когда им требовалось напоминание… и воодушевление. Она хотела выслушать всех собравшихся, лучше понять их настроения.
Основным предметом обсуждений, затмившим даже слухи из Лебайи, по-прежнему было возвращение Хатепера в прямую ветвь рода. Их с Секенэфом решение было политически абсолютно верным, логичным, но оно породило смятение в имперской элите, и особенно в той её части, которая хотела видеть преемником Императора завоевателя, а не дипломата, – среди тех, кто был верен Амахисат и союзу нескольких древних вельможных родов. Одно дело было убрать с пути плод ошибки юности Владыки, и совсем другое – выбирать между Ренэфом и младшим сыном Императора Меренреса и царицы Захиры. А выбирать в скором времени придётся – хотя даже царице супруг пока не говорил, когда собирается объявить имя своего наследника.
Разве что самые отчаянные готовы были идти до конца, кто бы ни стоял на пути, но таких удерживала в узде сама Амахисат. Эти союзники были изменчивы и непредсказуемы, подвластные только своему пылу, который мог завести их так далеко, что они, чего доброго, решат противостоять самому Секенэфу Эмхет. Император был любим своим народом, и его чтили даже те, кто не был согласен со всеми его приказами. Амахисат, вовлечённая в сложные перипетии политики Таур-Дуат с ранней юности, и сама участвовала в раскрытии заговоров против Секенэфа – тогда ещё старшего царевича, подготавливаемого к тому, чтобы сменить на троне Владыку Меренреса. Смута в стране никогда не являлась её целью. И Секенэф был союзником, партнёром Амахисат на пути сохранения величия Таур-Дуат. Увы, сейчас их союз переживал непростые времена, но этот момент рано или поздно должен был наступить. И теперь от неё, от царицы и матери народа, зависело, как провести их ладью через этот порог с наименьшими потерями. Если же кто-то посмеет даже подумать навредить ему, – она лично позаботится о том, чтобы о таких даже памяти не осталось.
Несколько раз в общем разговоре прозвучало имя Хатепера, и мысли царицы вернулись к Великому Управителю. У старшего царевича не было наследников, а детей Секенэфа и Амахисат он любил как своих – как, впрочем, и Хэфера… Секенэф будет править ещё много лет – на это надеялись все, и царица даже больше прочих, ведь конец его правления станет её концом как царицы. Она сохранит политическую власть и связи, но своё место должна будет уступить другой. С Ренэфом, конечно, всё было бы иначе – она подберёт ему избранницу сама и останется в тени их трона. Но Хатепер…
Эта мысль пришла Амахисат одной из первых – предложить ему новый союз, стать его царицей после ухода их Владыки на Запад. Они со старшим царевичем вели общие дела задолго до того, как она взошла на трон, – Амахисат участвовала в нескольких дипломатических миссиях в Данваэннон, где в своё время обзавелась собственными союзниками.
Хатепер был консервативен. Такая мысль могла ему понравиться, тем более что он уважал царицу, как и она его, – пусть в некоторых важных вещах их взгляды и расходились. Когда-то Хатепер даже сказал Амахисат, что прими он решение выбрать себе супругу – у них мог бы получиться прекрасный во всех отношениях союз. О любви речи не было – лишь о крайне успешных общих делах, союзе двух обладателей блестящего разума и огромного влияния. И едва ли Хатепер захочет что-то менять – избрание новой царицы повлечёт за собой новые волнения среди вельможных родов. Амахисат была союзницей, которую он хорошо знал, и – насколько она могла просчитать его ходы наперёд – она устроит его гораздо больше любой из вельможных женщин, желавших возвыситься за его счёт. Кроме того, их брак, безусловно, укрепит и положение Ренэфа – царевич станет наследником уже Хатепера.
Вот только для свершения всего этого было слишком много условий, и самое главное из них – время. У Амахисат больше не было такой роскоши, как время, – она гораздо лучше прочих была осведомлена о том, что происходило за горами. Именно это заставило её нанести удар сейчас, не откладывая: её союзник в Данваэнноне подготовил слишком удачный момент для тщательно планируемого не одно десятилетие падения своих врагов – Высокого Рода Арелей. Царица предпочла бы нанести удар позже, после нескольких успешных военных миссий Ренэфа, дать ему ещё хотя бы несколько лет, чтобы возмужать. Но лучшего момента могло и не представиться. А теперь приходилось иметь дело с последствиями этого решения… Хатепер вёл своё расследование, и царица должна была во что бы то ни стало опередить его. Потому что если он доберётся до правды – их союз распадётся, и уже ничто не скрепит его. Более того, распадётся и её союз с Секенэфом – организованной лично Амахисат гибели Хэфера Император ей никогда не простит.
Когда царица думала о дипломатической миссии в Данваэннон, которую готовил Великий Управитель, у неё ныло между рогами. Были вещи, на которые даже она имела мало влияния. И сейчас таких вещей скопилось, на её вкус, слишком много и помимо проклятой миссии к эльфам.
Допросы мятежного бальзамировщика. Таа доносил ей о происходившем в храме, но пока что Хатепер не извлёк из разума пленника то, что хотел. И кто знает, что там расскажет этот Перкау?.. Амахисат пришлось полностью положиться на таланты Колдуна. В конце концов, устроить призрачную охоту и выдать бальзамировщика за себя было в его прямых интересах.
Павах. После сообщений о паре неудавшихся покушений на него, инициированных родом Мерха самостоятельно, осведомители царицы исправно докладывали, что у незадачливого телохранителя всё оставалось без изменений. В последний месяц его поручили опеке старого писца, а в остальном он по-прежнему пребывал в изоляции. Меж тем напряжение вельможных родов Эрхенны и Мерха только возрастало, хоть Амахисат и приложила немало сил, чтобы поддержать официальную версию, согласно которой Павах действовал самовольно. Но сколько ещё оставалось держаться той версии?.. Особенно если вернётся погибший царевич, задержавшийся на Берегу Живых…
Рассчитывать на то, что Хэфер погиб в пустыне, так и не добравшись до кассарской общины Ануират, было бы слишком большой неосмотрительностью, хотя тайком царица молилась Богам именно об этом. С другой стороны, раз Ануират не передали Секенэфу никаких вестей – а они должны были уведомить своего Владыку при первой же возможности, – время у Амахисат всё ещё было. Царица слишком хорошо знала супруга, чтобы он мог спрятать от неё сам факт получения такой вести. Даже если скроет детали – она увидит перемены в нём самом. Нет, судьба старшего сына по-прежнему была Владыке неизвестна. К счастью, не знал он и того, что уже знала Амахисат, иначе лично ринулся бы в Кассар, отложив все государственные дела.