– Позволь, отблагодарю тебя за верность прямо сейчас и расскажу, какой подарок мы припасли для королевы… – царица чуть наклонилась к старухе и прошептала ей на ухо то, от чего лицо вельможной дамы просветлело и, казалось, даже немного помолодело.
Каэб с интересом посмотрел на них, но решил отложить вопросы на потом.
– Ну а ты, Каэб? – обратилась к нему Амахисат. – Новые земли, достойные могучего и древнего рода Эрхенны? Возможно даже, за горами…
– С безмерно мною уважаемой Хекетджит я согласен, госпожа моя царица, – вельможа чуть улыбнулся. – Я не претендую на то, чтобы принц оказался в моих руках. Бесценная госпожа Хекетджит заслужила этого больше в своей скорби, – он с уважением чуть склонил голову в сторону матриарха рода Мерха. – Что до награды, обещанной Метджену, – в роду Эрхенны не так уж и мало славных воинов, способных заменить его. Любой с радостью встанет по правую руку от твоего достойного сына, Владычица.
– Как пожелаешь, – кивнула Амахисат.
– Тридцать лет, госпожа моя царица… – тихо напомнила Хекетджит. – Тридцать лет я ждала. Не дай случиться новому миру. Невозможен мир с теми, кто понимает лишь язык силы и считает себя единственными избранниками Богов на всей земле.
Царица знала эльфов ближе, глубже, чем эта женщина… и была с ней более чем согласна. Она взяла руки Хекетджит в свои и проговорила:
– Боль твоего рода не останется без ответа. Боль обоих ваших родов. Но помогите мне исправить ошибку, которую допустили дети вашей крови.
Хекетджит и Каэб почти одновременно повторили слова клятвы, которую уже принесли ей когда-то.
Колдун бережно развернул переданный ему Амахисат отрез льна – чистейшего льна прекрасного качества, пропитанного болью настолько, что ткань потеряла свой изначальный цвет.
– Застывшее пламя жизни, – промурлыкал маг, проводя кончиками пальцев по тёмным пятнам засохшей крови, – одной чрезвычайно ценной для всех нас жизни…
Склонившись к ткани, почти уткнувшись в неё лицом, он по-звериному принюхался, вбирая в себя всё, что только мог узнать сквозь запахи. Это должен был быть особенный жрец – тот, кто сумел пройти посвящение в песках, выжить и сохранить разум. Драгоценная Серкат не выбрала бы себе в ученики кого-то случайного и уж тем более не передала бы ему древний жезл – тот самый, который теперь находился в руках мёртвого царевича.
– Пришла пора напомнить тебе, кто ты есть! – пропел Колдун, перенося ткань на алтарь, где всё уже было готово к ритуалу. – Ты ведь больше, намного больше, чем просто служитель Собачьего Бога… что бы ты там о себе ни думал…
Маг рассмеялся от сладостного предвкушения. Творить во славу любимого Бога было неизменно приятно. Найти брата в служении было приятно вдвойне.
Он опустился у алтаря на одно колено, положил ладонь поверх ткани, чувствуя угасающее тепло застывшего пламени жизни, которое могло так многое рассказать ему. Самка ша предусмотрительно выгнала щенков из святилища, и теперь вся кучка детёнышей теснилась где-то у входа, опасаясь заходить, но и чрезвычайно желая присоединиться к обряду. Оба священных зверя – и самец, и самка – величественно сели справа и слева от Колдуна. Маг не прогонял – звери передавали ему благословение Владыки Каэмит. С тех пор, как самка нашла его в этом храме, она стала неотъемлемой частью и постоянной участницей всей его ритуальной работы. А когда он снял защитный круг, то и самец присоединился к ним. С улыбкой Колдун посмотрел сначала на одну, потом на второго. Маленькая священная стая оживающего древнего храма…
– Он может стать как мы, если уцелеет, – мягко проговорил маг. – Но для этого нам нужно помочь ему…
Слова воззвания, древнего, первобытного, как сама песня жизни в жилах обитателей земного плана бытия, наполнили Святилище. В голосе Колдуна слились рокот пламени, скрытого глубоко под покровами зримого мира, и иссушающее дыхание песков Каэмит. Он пел о боли и трансформации, о том, как из разрушения привычных форм восстаёт нечто новое, могучее.
Но в тот миг, когда ритуал крови должен был проложить дорогу от его сознания к сознанию Перкау, что-то изменилось в привкусе энергий, в самой структуре обряда. Отчётливо Колдун ощущал присутствие Владыки Каэмит, но воля Его как будто изменилась и подтолкнула внимание жреца к чему-то иному. Распахнув глаза, маг вглядывался в огонь в алтарной жаровне, в которую должен был опустить часть пропитанной кровью бальзамировщика ткани.
В огне отчётливо проступили фигуры. Ша рядом с ним заволновались, но Колдун не отводил взгляда от пламени.
Он увидел порождений Собачьего Бога, напавших на песчаного зверя с раздвоенным хвостом. Накинувшись, они безжалостно рвали его тело, а потом пламя вспыхнуло ярче, поглощая их всех, не дав разглядеть итог боя. В следующем видении Колдун узрел, как ша обернулся соколом, а потом стал и тем, и другим вместе.
– Жив?.. – хрипло спросил маг, подавшись вперёд, едва не нырнув в огонь.
Алтарное пламя показало ему бурю, из которой проступал рельеф – Колдун хорошо его знал. Но прежде, чем прервать ритуал и подтвердить свою догадку, он тихо спросил:
– А что девица? Избраннице Собачьего Бога эти твари не причинили бы вреда…
Языки пламени обрисовали фигуру женщины, вскинувшей руки в древнем жесте защиты, но в тот же миг какой-то звук за спиной отвлёк Колдуна, и он обернулся.
Один из щенят ша, отбившись от общей стайки, вошёл в святилище и теперь тоскливо заунывно попискивал, растерянно сидя в центре зала на смешно раскинутых толстых лапках. Оба взрослых зверя не спешили к нему, а он всё звал, звал своего защитника.
Со вздохом маг поднялся с колен, вынужденно прерывая видение, и быстро подошёл к щенку, взял его на руки, прижал к груди. Тот мгновенно успокоился, несколько раз лизнул ладони Колдуна и внимательно уставился на него маленькими угольками глаз.
И тогда маг понял, что сейчас держит ответ Сатеха в своих руках.
– Не может быть!.. – восхищённо выдохнул Колдун и обернулся к алтарю – пламя горело уже ровно, – потом обратно к щенку. – Она… они… – не договорив, он рассмеялся и поднял щенка на руках к потолку.
Детёныш уже не проявлял страха, только доверчиво крутил раздвоенным хвостом.
Вместе с щенком Колдун приблизился к алтарю, преисполненный радости и благодарности поднял взгляд на статую своего Бога. Его душа пела от ликования, которое затмевало сейчас даже тревогу за тех двоих, кого он должен был каким-то образом спасти.
Испив первые глотки опьяняющей радости, маг, не выпуская детёныша из рук, покинул святилище. Уже вся стая сопровождала его: остальные щенки спешили за ним, расталкивая друг друга, несмотря на грозные взрыкивания матери.
На стенах этих залов была запечатлена та часть истории, которую жителям Империи давно было приказано забыть. Именно её однажды Колдун должен был каким-то образом передать мёртвому царевичу.
Рельеф, отразившийся в пламени, он помнил верно: когда-то Серкат открыла ему смысл этого изображения, местами разрушенного безжалостным временем и враждебными руками, но всё ещё чёткого, и это поразило его.
Поглаживая щенка, Колдун долго смотрел на центральную стену одного из залов, на которой два Божества возлагали на голову Владыки Двойной Венец Обеих Земель.
Последняя пара дней была посвящена сборам отрядов – до отбытия оставалось немного.
Сегодня Ренэф проснулся в отвратительном настроении – даже сам удивился тому, как погано было на душе без какой бы то ни было причины. Во всяком случае, без новой на то причины – сложностей-то у него хватало и так. Мысли о прибытии в столицу не добавляли ему благодушия, но сейчас, казалось, дело было в чём-то ином. Он никак не мог вспомнить, что же ему снилось, но кажется, что-то малоприятное. Инстинкты говорили о какой-то скрытой угрозе – как во время боя, когда враг норовит нанести удар из засады и ты чуешь это в последний момент.
Умывшись, Ренэф решил присоединиться к своим солдатам за утренней трапезой, и чтобы хоть немного развеяться перед завершающими приготовлениями, отправился с ними на тренировку. На просьбы об аудиенциях он не отвечал, а те, кого он мог назвать друзьями – Никес, Сафар и их супруги, – нашли бы его и на тренировочных боях, если бы возникла нужда. Впрочем, Сафар без Никеса, пожалуй, не придёт – всё ещё робеет.
В тот день Ренэф проиграл один из самых лёгких боёв – как будто не держал оружие с детства, не тратил всё свободное время на шлифовку боевых навыков. Солдат, дравшийся с ним, изумился, а потом испугался, потому что нанёс несильный вроде бы удар царевичу в грудь тренировочным клинком… а Ренэф повалился на колени на песок площадки, точно из лёгких выбило воздух.
Это длилось недолго. Боль ушла так же внезапно, как и пришла, но напомнила ему о неудавшемся покушении Мисры. Совсем как тогда, он будто не в силах был сделать следующий вздох, и разум захлебнулся в инстинктивном ужасе. Но как только сознание прояснилось, Ренэф резко распрямился.
– А ну стоять! – рявкнул он на одного из солдат, побежавшего за целителем, и поднялся – сам, оттолкнув руку своего товарища по тренировочному бою. – Того, кто скажет Тэшену, запрягу в свою колесницу и заставлю тащить до самой столицы. Не шучу.
Воины благоразумно не рискнули испытывать его терпение и старательно сделали вид, что ничего не заметили. Ренэф кивнул солдату, чтоб нападал, и, разумеется, больше не позволил себе проиграть.
Последствий странного состояния вроде бы не было, и царевич по обыкновению решил выкинуть случившееся из головы, как и всё, что считал лишним. Но мысли о смутной угрозе нет-нет, да возвращались к нему.
После полуденной трапезы с мастеровыми Анирет не вернулась с ними на работы, а направилась в мастерскую, где её ждал учитель. Почему-то сегодня всё валилось из рук, да и сны были странными, тревожными, хотя вроде бы ничто не предвещало беды.
Мастер корил её за рассеянность, сетовал, что сегодня уже хотел перейти к следующему этапу обучения, а она оказалась не готова. Царевна искренне пыталась сосредоточиться, мысленно ругала себя, что никак не может собраться, и не понимала, что за странный недуг приключился с ней. Недуг или предчувствие чего-то страшного?..