Обжигающе горячие пальцы стиснули запястье Хатепера, не защищённое браслетом, – точно оковы из раскалённого металла. Он стиснул зубы, зашипев от боли, но не пытался высвободиться.
Краем глаза дипломат видел, как сперва отшатнулись оба Таэху. Он вскинул руку, останавливая Интефа и остальных, кто хотел было помочь ему.
– Я отправляюсь за Павахом из рода Мерха – за тем, кто видел тебя, если это и правда был ты, – спокойно, размеренно произнёс Хатепер, заглядывая в наполненные тлеющим безумием глаза. – Ответь мне, Перкау, – ты ли был тем жрецом, который пытал наших воинов?
– Я чувствую, как твоя воля сминает меня… – прохрипел жрец, стискивая его запястье ещё сильнее. – Расплавленное золото… Испепеляющие лучи солнечной ладьи… Но он найдёт, что противопоставить тебе!
– Кто – он?
Губы Перкау раздвинулись в измученном оскале, подобии улыбки, а потом его глаза закатились, и хватка ослабла.
– Больше нельзя, мой господин! – воскликнула Итари. – Дай ему отдых, прошу – иначе мы потеряем его.
– Потерять его я не могу себе позволить, – ответил Хатепер, распрямляясь и потирая горевшее болью запястье.
На коже остался след как от ожога – отпечатки пальцев жреца. Он перевёл взгляд на изувеченное тело бальзамировщика. Его дознаватель был искусен – пока Таэху не совершили с телом ничего, что не поддавалось бы исцелению в долгосрочной перспективе. Хотя раны были глубокими, воспалиться им не давали, а плоть оставили почти целостной. Хатепер не хотел излишне калечить своего пленника, пусть в итоге его и ждала казнь. Что-то мешало дипломату перешагнуть черту непоправимого – не милосердие, нет, но то самое преследовавшее его ощущение неправильности происходящего, точно он упускал что-то важное.
– Позаботься о нём, – велел он Итари. – Исцели всё, что сможешь.
– Какая сила, – тихо проговорил Интеф, кивнув на лопнувшую цепь.
– Это – жрец Владыки Каэмит, почти потерявший разум от боли. Теперь он просто снял все запреты… но к ответу мы так и не приблизились… Никого не пускать к нему, кроме Итари Таэху, – велел Хатепер, проходя к дверям, и коротко взглянул на Таа. – Это приказ. Когда мудрая Кахэрка вернётся – доложить мне тотчас же.
Бальзамировщик бесстрастно поклонился.
Тихой тенью к Хатеперу скользнула Итари, держа в руках маленький горшочек со снадобьем.
– Позволь, мой господин, – жрица кивнула на его запястье. – Ожог Сатеховым Пламенем может не заживать долго.
Хатепер протянул ей руку, позволил обработать странный ожог, но сам всё думал о том, кого же имел в виду Перкау. Владыку Каэмит? Или врага, о котором они пока не знали?..
Со стоном он пришёл в себя, встретился взглядом с лазуритовыми глазами… глазами совсем другой Таэху.
– Очнулся. Хорошо, – с облегчением проговорила жрица и погладила его по лицу. – Рано уходить. Ты нужен здесь.
Воспоминания медленно, словно нехотя возвращались к нему вместе с болью, которую сейчас усмиряла целительница. Его пытали по приказу Великого Управителя снова. В какой-то миг он потерял сознание и увидел…
Таэху поднесла к губам Перкау чашу, бережно приподняла его голову, помогая выпить какой-то отвар. Боль меркла, а вместе с ней притуплялось и общее восприятие реальности. Целые куски памяти ускользали от него.
– Вот так, – ласково произнесла она. – Всё будет хорошо.
– Не будет, – хрипло прошептал Перкау и пошевелился, пытаясь найти силы приподняться, чтобы посмотреть на себя.
– Не надо смотреть, – мягко остановила его Таэху, поправляя тонкую ткань, закрывавшую его тело, точно то уже стало трупом.
– Оставь меня!
Огонь в светильнике вдруг полыхнул ярче. Жрица невольно отшатнулась, натолкнувшись на его взгляд. На её лице отразилось изумление и, кажется, страх, но уже в следующий миг к целительнице вернулись спокойствие и невозмутимость.
– Я забираю твою боль, чтобы ты мог отдохнуть.
– Ты забираешь мою боль, чтобы завтра я мог выдержать ещё больше. Таэху – величайшие целители… и величайшие мастера пыток…
– Я – целительница.
Перкау попробовал двинуть руками и невольно обрадовался, что те ему подчинялись. Осмотреть себя взором целителя он сейчас толком не мог – сквозь марево, заполнявшее разум, – но, кажется, кости были целы, пальцы, рога и хвост оставались на месте. Когда жрица положила ладонь на его лоб, бальзамировщик уже не отстранялся, равнодушно позволяя ей делать то, зачем она была приставлена к нему. Тело было измучено и радовалось минутам отдыха от боли. Но оно разрушалось, как и его храм… и вскоре должно было опустеть…
– Ты не помнишь, как очнулся перед этим?
Смутно он вспомнил лицо Великого Управителя, взгляд золотых глаз, пронзавших саму его суть. И пламя, полыхнувшее вдруг перед ним, придавшее сил как когда-то… Ужас накатил на него при мысли, что в полузабытьи он мог выдать то, что всеми силами желал скрыть. Перкау успокоил себя. Нет, выдать он не мог. Всю свою волю он направил не на то, чтобы сохранить гордость, а на то, чтобы защитить Хэфера. Боль не могла разрушить его настолько, чтобы кто-то смог подобраться к самому сокровенному. Он умрёт раньше, чем расскажет, – такова была цель…
– Не помню, – ответил Перкау чуть слышно. – Мне снился мой храм…
В глазах жрицы отразилось что-то вроде сочувствия, понимания. Но, возможно, он просто выдал желаемое за действительное, наложив образ из сна на неё…
– Господин Великий Управитель даровал тебе отдых. Прошу, подумай пока, как можешь помочь ему, – мягко сказала Таэху.
– Я уже рассказал ему всё, что имеет значение, – ответил бальзамировщик, закрывая глаза.
Помочь ему… Хатепер Эмхет и без того являл собой силу, способную сокрушить Хэфера. Но Великий Управитель хотя бы пока знал не всё и не был до конца готов ко встрече с царевичем.
Про себя Перкау снова повторил молитву о том, чтобы выстоять. Но на этот раз он обращался не только к Ануи, Стражу Порога.
Воздух, напоённый ароматами цветов, звенел голосами птиц и насекомых, шептался с ветвями плодовых деревьев, обильно даривших тень. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь листву и ложились на землю причудливым узором, играя в ажурной тени на мощённых светлыми плитками дорожках.
Стол накрыли в беседке, в той части сада, куда выходили двери покоев Верховного Жреца. Молчаливые послушники поднесли свежеиспечённого хлеба и фруктов, наполнили чаши прохладным сладковатым вином, золотистым, точно мёд, и удалились.
Джети улыбнулся и поднял кубок:
– За тебя, старший царевич, и за то, чему уже давно пора было свершиться. Я бесконечно рад, мой друг.
– Благодарю.
Хатепер сделал глоток. Вино освежало, как родниковая вода, радовало оттенками вкуса, напоминало о щедром урожае. Поистине в распоряжении Таэху были не только одни из лучших виноградников Империи, но и все рецепты древности. Однако горечь от минувших событий примешивалась сейчас ко вкусу вина, как замутняла она все те редкие моменты радости, которые случались в последние месяцы. А перед внутренним взором старшего царевича представал зал в столичном храме Стража Порога и изувеченный пленник. Хатепер отчётливо помнил глаза, из тёмных ставшие сердоликовыми, подсвеченные изнутри тлеющим безумием.
– Я был бы рад, если бы сюда меня привело только желание отпраздновать с тобой моё неофициальное назначение, – вздохнул дипломат.
– Это я понимаю, – Джети отставил кубок, преломил хлеб и предложил часть гостю, как в старинном ритуале. – Для празднований у Великого Управителя времени подчас меньше, чем у самого Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Передай ему мои благодарности за дары для Обители.
– Безусловно, – кивнул Хатепер, принимая хлеб из рук Верховного Жреца.
Широкий браслет на его запястье чуть сместился, и взгляд Таэху упал на ожог.
– Сатехово Пламя, – произнёс он чуть удивлённо, не спрашивая – узнавая привкус энергий. – Где тебя нашло Сатехово Пламя, Хатепер?
– Мой пленник – мятежный бальзамировщик из северного храма… и жрец Владыки Каэмит, – вздохнул дипломат. – Я расскажу тебе всё, что успел узнать. Мне действительно нужна твоя помощь, Джети…
Таэху внимательно выслушал. Его взгляд потемнел, когда безмолвно он сопоставлял одно с другим, но жрец не перебивал и не задавал вопросов.
– Перкау – ученик Серкат. Он никогда не отрицал этого, с самой нашей первой встречи, – закончил Хатепер. – Какова вероятность, что именно он был тем магом, которого так страшился Павах?
– Это может сказать только сам Павах, и то нужно учитывать, что сознание его было искажено, – ответил Джети. – К тому же вовлечено было и фейское колдовство…
– Сочетание магии рэмейской и эльфийской в одном жреце – это сродни излюбленным в дальних провинциях сказкам про мумий, встающих из своих саркофагов, – покачал головой дипломат. – Я не скажу, что совсем уж невозможно… но маловероятно. Уверен, дело в том, что у Паваха от ужаса и пыток помутилось сознание. К тому же он не жрец и не маг. Мало ли что ему привиделось в том поместье? Их с Метдженом пытали эльфы. Наличие следа фейского колдовства понятно и объяснимо. Впрочем, ты сам расплетал тот губительный узор и знаешь всё лучше меня.
– Я не знаю, было ли это сотворено кем-то одним или многими, – вздохнул Таэху. – Я уже говорил Паваху, и повторю тебе: если бы у Него были такие жрецы – история Таур-Дуат писалась бы совсем иначе.
– И то верно.
– Если бы я знал, сколько учеников было у Серкат! И если бы знал, сколько из тех, кого она призвала, прошли последние ступени посвящения… Среди жрецов Таур-Дуат мало тех, кто решается повторить древний путь познания, пройти Посвящение в песках. Ещё меньше среди них тех, кто возвращается, а не погибает там. Таким Владыка Каэмит дарует часть Своего Знания. Но прежде всего они остаются жрецами своих Богов и предпочитают скрывать иной дар от остальных – по ряду причин. Таков мой племянник Нэбмераи. Прежде всего он – посвящённый воин Владычицы Таинств. Но он уходил в пески, когда желал узнать больше о себе…