– Позови, – вздохнул Хэфер, садясь так, чтобы положить голову Тэры к себе на колени. – Мы с тобой не целители…
Сехир поднялся и бесшумно выскользнул из комнаты, притворив за собой дверь.
Хэфер опустил голову, вглядываясь в любимое лицо с тенью приближающейся смерти, но не позволяя себе оплакивать её.
– Вернись ко мне, родная, – прошептал он чуть слышно, проводя кончиками пальцев по её щеке, обрисовывая её губы, и склонился, чтобы поцеловать. – Боги, пусть она только вернётся…
Но пламя внутри него молчало. Молчало и золото его крови. Лишь ласковая прохлада Западного Берега отзывалась ему в храме Стража Порога – она и далёкий шёпот Вод Перерождения.
Безвременье
Упоительная свобода заставляла саму её суть петь. Горизонты распахнулись, и целый калейдоскоп эпох развернулся перед её внутренним взором. Пространство и время – всё было ей доступно, и, казалось, никогда прежде она не была так счастлива.
Но нет. Была. И что-то мешало ей окончательно воспарить в упоительной свободе, отозваться ветрам Западного Берега, откликнуться своему призванию, в котором ей больше никто не мог отказать… Точно тонкие нити, звенящие плачущими струнами, удерживали её, напоминая о сознании и форме, о её личности, которую она почти уже сбросила с себя.
– Не уходи, прошу… Вернись ко мне, родная…
Этот голос, значивший для неё так много, стал всем – шёпотом тростника, плеском волн Великой Реки, в водах которой спали целые эпохи, серебром луны, чей призрачный свет обрисовывал готовые открыться таинства, и самим трепещущим воздухом, который она вдыхала.
«Скажи, а их глаза действительно похожи на золотой свет Ладьи Амна?..»
Живительное солнечное золото глаз она вспомнила даже прежде, чем вспомнила саму себя. И когда она обернулась, то увидела его, но зыбко, точно смотрела со дна реки. Тени наплывали на его образ, но она помнила каждую чёрточку, помнила, как звучала музыка его сути, которую она могла найти и узнать даже в безвременье.
Имя этой музыки в этом их рождении было Хэфер Эмхет. А она была Тэрой, его супругой перед Богами…
Его боль ранила. Она хотела приблизиться, но не могла. Он был так далеко – не дотянуться, даже когда потянулась она всей собой, ведь больше у неё не было ни рук, чтобы обнять, ни голоса, чтобы позвать.
И упоительная свобода, ждавшая её… Тэра вдруг поняла, что не хочет возвращаться в Воды Перерождения без него.
И вспомнила ту, другую жизнь, формы которой пока не знала, но сохранить которую было так важно.
А потом зеркало вод точно подёрнулось рябью, и образ начал ускользать. Она больше не могла достигнуть его. И, безголосая, она отчаянно звала его…
Той же ночью Тэра впервые почти очнулась. Хэфер был вне себя от радости. Но его имя в её устах было едва слышным эхом, шёпотом в бреду – до конца девушка так и не пробудилась. Берниба вливала в неё свои снадобья, пыталась сберечь угасающие искры жизни, а потом сокрушённо покачала головой:
– Твоя воля держит её, господин мой Хэфер Эмхет. Надолго ли хватит тебя, я не знаю.
– Хватит на столько, на сколько нужно, – ответил царевич, сжав любимые хрупкие плечи, жадно прислушиваясь к её прерывистому дыханию.
Берниба провела ладонью над жрицей, положила руку ей на живот. Тело девушки дёрнулось, инстинктивно сжалось, точно пыталось защитить плод.
– Удивительно, что живы пока они оба…
Хэфер не ответил. Думать о том, что чудо их любви ослабляет Тэру, он не хотел.
– Верни её, – голос Сехира звучал как глухой рык. – Ты должна её вернуть!
Берниба отняла руки и тихо зашептала молитву Ануи.
…Часы мучительно складывались в дни. Иногда Тэра всё так же почти приходила в себя, но чем дальше, тем реже вспыхивала надежда. Хэфер не отлучался от неё больше необходимого. Если бы не Сехир, царевич забывал бы и есть.
Позволяя Бернибе исцелять Тэру – точнее, не давать её жизни угаснуть, – он сам поил жрицу, сам омывал её тело и расчёсывал её потускневшие волосы, в которых почти уже не осталось золота. Его руки знали, помнили её всю, и потому он чувствовал, что плоть супруги неумолимо тает, точно иссыхает в сковавшем её… даже не недуге – умирании, которое они сумели лишь отсрочить, мучительно растянуть, но не прекратить.
Страх, поселившийся в Хэфере, креп, запустив когти в сердце, сжав горло змеиными кольцами. Царевич боялся засыпать, боялся упустить Тэру, и его сон был поверхностным и тревожным. Вся его воля была направлена на то, чтобы удержать её на Берегу Живых. И каждую ночь Хэфер резко просыпался в ужасе, когда ему казалось, что она перестала дышать…
Днями же тихо, вполголоса царевич рассказывал своей жрице, как заберёт её в столицу, как откроются для неё все храмы, как всё, о чём она мечтала, станет возможным. Для неё – и для себя – Хэфер вспоминал дни, которые они провели вместе, разговоры, которые вели, сожалея, что они позволили себе узнать друг друга так поздно. Слышала ли его Тэра хоть немного, царевич не знал. Но что не слышал разум, то должна была слышать душа.
Течение времени он осознавал только по приходам Бернибы да по тем моментам, когда верный Ануират напоминал о необходимости трапезы. Сменяли друг друга псы-стражи, но не оставляли Тэру без своего внимания. Несколько священных зверей Ануи всегда оставались рядом с ними.
Всё слилось в один непрерывный жуткий сон, от которого они никак не могли очнуться. И в этой нескончаемой ночи Хэфер думал о том, которую цену готов был заплатить, только чтобы всё исправить. Лишь одна мысль не приходила ему ни разу – мысль о том, что, возможно, лучше бы они никогда не встречались.
А Боги по-прежнему не отзывались на молитвы, точно всё уже было решено…
Глава 19
Своё исчезновение Секенэф подготовил и обосновал. По крайней мере, его отлучка не вызвала ни у кого во дворце изумления – Император отбыл в недолгое паломничество, чтобы очистить своё сердце и мысли перед Ритуалом Разлива. Сопровождали его только Живые Клинки.
Если бы он покинул Апет-Сут со свитой, чтобы традиционно объехать сепаты, – в этом и подавно не было бы ничего необычного. Такой порядок сложился испокон веков – управление Империей осуществлялось не только из столицы. Владыка знал, что происходит в его стране, не только благодаря отчётам чиновников. Самое большое путешествие предпринималось, конечно же, в период разлива Апет, когда присутствие Владыки чувствовала вся земля. Но до Ритуала Разлива был ещё целый месяц, хотя все необходимые приготовления уже начались повсеместно. Что бы там ни было, а к концу четвёртого месяца Сезона Жары Секенэф в любом случае должен был вернуться. Обязан был.
Впрочем, без него государственный аппарат Таур-Дуат, тщательно отлаженный и к тому же вверенный мудрости и опыту царицы, работал по-прежнему бесперебойно. Амахисат знала всё едва ли не лучше самого Владыки. Ей доверяли как лидеру, и её решения неизменно отличались разумностью и взвешенностью. Вельможи подчас предпочитали обращаться именно к ней, а не к Императору, для улаживания ряда вопросов и противоречий, которые она искусно умела решать.
Род Шепсаит потерял многое оттого, что она не возглавила его. Но многое обрела Таур-Дуат, когда именно эта царица заняла своё место на троне рядом с Владыкой.
Хатепер не знал, что именно брат сказал своей супруге. Но настоящей цели этого паломничества, личной цели, не знал никто больше. По оговоркам Амахисат дипломат понимал, что даже о своём видении Секенэф рассказал ей немного – и то просто чтобы развеять её тревогу за здоровье супруга. Царица тяготилась недомолвками и пыталась задавать вопросы уже ему, Хатеперу, – вопросы, на которые он не имел права отвечать, просто потому что Секенэф оставил чёткие указания. На их совместной работе над делами это не сказывалось, но общения не облегчало.
Император сказал, что отправляется в Нижнюю Землю. Стало быть, он всё-таки почуял присутствие Хэфера там… если слияние взора Ваэссира и Проклятия и правда дало результат – в чём не мог быть уверен никто. Но Нижняя Земля была обширна, тянулась от самой Дельты. Могло ли слияние с разрушенным разумом Паваха дать что-то ещё? В конце концов, взор Ваэссира был совершенно не похож на чтение карт. Это мистическое умение было ближе к внутреннему взору целителя, только вглядывался его обладатель не в тело, а в саму землю, в течение энергий в ней. Наследников готовили тщательно, не один год – непосвящённое сознание просто не выдержало бы такого. Но, в конце концов, Секенэф занимал трон уже сорок лет и управлял своими возможностями настолько искусно и тонко, насколько это вообще было возможно. Просто до него никто не использовал нить Проклятия так, либо же сведения об этом не уцелели даже в архивах Таэху. Последнее было маловероятно. Как и сказал Джети: «Это – те воды, по которым не ходила прежде ничья ладья».
Хатепер верил всем сердцем, не мог не верить в успех поисков. Но он не знал, что найдёт Император, когда поиски эти увенчаются успехом.
Никто не знал.
Этот день мало чем отличался от череды предыдущих – отчёты, прошения, доклады, вопросы, связанные с подготовкой к Ритуалу Разлива по всей Империи. Сложности с эльфами начали сказываться уже не только на торговых отношениях – оживали старые распри, и кое-где дело доходило до беспорядков, которые приходилось подавлять, подчас жёстко.
Царица разбирала все обсуждаемые проблемы с удивительным терпением, невозмутимая, величественная, всегда знающая, что и кому надлежит сказать. И только Хатепер понимал, как она на самом деле тревожилась – супруг отбыл, мало что объяснив, а сын пока не вернулся. Сам он, сохраняя внешнее спокойствие, не находил себе места. То, что произошло в Обители Таэху, оставило в нём неизгладимый след. Крик Паваха, от которого стыла кровь, жертва… сокрушительная волна Силы, едва не похоронившая его самого.