Когда последний проситель покинул малый тронный зал, Амахисат отослала слуг и стражей и позволила себе чуть расслабиться – откинулась на спинку кресла, повела плечами, точно сбрасывая груз забот.
– По-прежнему ничего не хочешь мне рассказать? – мягко спросила она у сидевшего рядом Хатепера.
Её серо-стальные глаза смотрели без осуждения, но проницательно, испытующе.
– А ты мне? – дипломат устало улыбнулся.
– Осведомители молчат, – вздохнула царица. – Когда Владыка не хочет быть найденным – его не найдут даже священные псы Ануи.
– Об этом Секенэф и говорил: ему необходимо побыть вдали от всех нас. Этот год потребовал от него слишком многого, а взойти на ладью наш Владыка должен в полной силе.
Амахисат отвела взгляд, едва ли удовлетворившись этим. Хатеперу стало искренне жаль её. Сейчас единство требовалось Дому Владык, как никогда.
– Он расскажет, когда вернётся… – попытался успокоить её дипломат.
– Я и так знаю, что это касается Каис, да сохранит её Ануи, – вздохнула царица. – Так немногословен и закрыт со мной наш Владыка становится, когда дело касается его первой супруги. И ты закрываешься вместе с ним.
Хатепер не стал разубеждать её, но позволил себе коснуться руки Амахисат – в знак поддержки. Царица, к его удивлению, не отстранилась и даже чуть улыбнулась с благодарностью. Она вдруг подалась вперёд, сжала его руки в своих, заглянула ему в глаза.
– Ты был нашим детям во многом лучшим родителем, чем мы сами, – тихо проговорила она. – В преддверии всего, что предстоит нам, – ты нужен им, как никогда. Ренэфу нужна твоя мудрость. Анирет нужна твоя сила. Не оставь их теперь.
Это признание поколебало внутреннее равновесие Хатепера, сейчас и без того хрупкое. Никогда Амахисат не говорила с ним о племянниках так прямо и так отчаянно. Возможно, это было связано с её опасениями в преддверии его уже не эфемерного назначения следующим наследником трона. Она хотела защитить Ренэфа и его право. И она не понимала, что Хатепер уже защищал царевича.
– Почему что-то должно измениться теперь? – тихо спросил он, успокаивающе сжав её ладони в ответ. – Ты знаешь, что значат для меня Анирет и Ренэф.
«И что значил Хэфер…» – прочёл он в её глазах, но вслух она сказала только:
– Благодарю тебя.
И это звучало настолько тепло и искренне, насколько она только могла говорить.
Потом Амахисат отстранилась, поднялась и прошла к окну. Словно и не было только что никакой вспышки откровений.
– Секенэф сказал, что не объявит имя нового наследника, пока не увидит достойных деяний Ренэфа, – произнесла она, напоминая о том непростом разговоре, который состоялся, когда они только получили послание царевича. – Но мы ведь понимаем, что это не так. Народу нужно спокойствие. Народ получил спокойствие, когда ты вернулся в прямую ветвь рода.
Амахисат говорила бесстрастно, стоя к нему спиной, но Хатепер знал – она отчаянно ждала подтверждения. А что он мог сказать ей? Что наследник уже был назначен? Точнее, наследница. Если царица узнает, что место Ренэфа было отдано Анирет… Хатепер не хотел даже представлять. Анирет и без того страдала от нелюбви своей матери. Ненависть не нужна была никому из них.
А как быть, если вернётся Хэфер?.. Это Секенэф тоже предусмотрел. Назначение Хатепера должно было приглушить раздор, пусть мера и была временной.
– Ради этого спокойствия я и совершил шаг, от которого отказывался все эти годы.
– А что ты скажешь Ренэфу, когда он вернётся? – она обернулась.
Хатепер поднялся, спокойно встречая её взгляд.
– Я скажу то, что ему нужно. То, что ни ты, ни Секенэф не найдёте в себе сил сказать. Скажу, что его ждут и принимают здесь, что бы он ни совершил.
С этими словами он с почтением поклонился царице и направился к выходу. Амахисат не останавливала его.
Переступая порог, Хатепер думал о том, сумеет ли сказать почти то же и Хэферу. Сумеет ли принять то, чем царевич стал?.. А возможно, он никогда не узнает. Ведь Секенэф мог положить конец неестественному существованию мёртвого на Берегу Живых. Из всех живущих он единственный имел на это право – отец, потерявший сына и так долго его искавший.
Хэфер вынырнул из мучительных обрывочных сновидений, когда кто-то потряс его за плечо.
– Господин мой, просыпайся. Просыпайся скорее!
– Что случилось?..
Первым делом он посмотрел на Тэру рядом, привычно прислушался к её дыханию. Хвала Богам, жрица всё ещё дышала, пусть и едва слышно.
Царевич медленно сел, потирая лицо, прогоняя липкие остатки сна.
Сехир казался странно, непривычно возбуждённым, да и будить его просто так вряд ли бы стал. Псы пришли в движение – кто лежал под боком у Тэры, подняли морды, навострив уши, кто ближе к двери – взволнованно переступали с лапы на лапу.
На пороге, скрестив руки на груди, стояла Берниба. Она старалась сохранять свою привычную невозмутимость, но её взгляд выдавал странную обречённость и… что-то ещё. Не знай Хэфер её лучше, подумал бы, что Верховная Жрица общины испытывает настоящий, тщательно скрываемый ужас. А что могло вогнать Ануират в ужас, он знать не хотел.
Встретив взгляд царевича, женщина глухо возвестила:
– Стражи границ, наши следопыты, говорят, что в город идёт Владыка Обеих Земель.
– Что? – Хэфер был уверен, что ослышался.
– Император Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Твой отец, господин, – с готовностью пояснил Сехир.
– Он идёт из Кассара, и Восемь Живых Клинков сопровождают его, – продолжала Берниба. – Он странствует с… неофициальным визитом. Почётный отряд уже направлен ему навстречу. Я подумала, ты захочешь знать, господин мой Хэфер Эмхет.
– Но это невозможно, – возразил Хэфер, поднимаясь. – Ни ты, ни другие старейшины ведь не направляли гонцов.
– Нет, – безучастно подтвердила Верховная Жрица.
Мысли Хэфера понеслись быстрее имперских колесниц. Если доложить было некому, то как он узнал? Взор Ваэссира? Нет, если бы отец мог найти его взором Ваэссира, то сделал бы это ещё много месяцев назад. А как тогда?.. Этого он не знал. Радость, вспыхнувшая было в нём, смешалась со страхом, в котором он жил все эти дни. Хэфер давно уже подготовил все необходимые слова, которые собирался сказать отцу о спасшей его общине бальзамировщиков и об одной конкретной жрице, само существование которой нарушало законы. Он подготовил и объяснения о своём исцелении, и о ритуале в песках, и об Ануират, и о том послании, которое так и не достигло Апет-Сут. Но сейчас даже все прежде продуманные доклады рассыпались, и только одна мысль царила над всем: отец мог провести ритуал крови.
Ритуал крови, который Тэра и их нерождённое дитя, возможно, не переживут…
Как сквозь сон до него донёсся голос Бернибы:
– Что ж, похоже, пришло время нам ответить за наш выбор. И наша судьба в твоих руках, господин мой царевич.
Она поклонилась, ожидая ответа.
Ответ, на который она уповала, Хэфер ей не дал.
Склонившись к Тэре, он коснулся губами её губ и тихо прошептал, точно она могла слышать его:
– Скоро я всё исправлю. Люблю тебя…
Потом он быстро перебрал их с Тэрой пожитки. Ничего подобающего для встречи с Императором, у них, разумеется, не было.
– Принеси белый калазирис из хорошего льна для избранной, – велел он Бернибе. – Лучшее, что найдётся у тебя.
– Как пожелаешь, господин мой царевич. Я могла бы помочь тебе, – она кивнула на Тэру.
– Только с макияжем. Остальное сделаю сам. Известите меня, когда Владыка войдёт в город.
Оставшееся время царевич посвятил тому, чтобы привести себя в порядок, насколько это было возможно, и предстать перед Императором в надлежащем виде. Берниба принесла плиссированный калазирис из тончайшего льна, золотистые шнуры и ленты для волос, браслеты и ожерелья, сказав, что всё это – подарки общины Тэре. Она принесла одежду и для Хэфера, и, подумав, царевич не стал отказываться – сменил схенти на короткую тунику, чтобы не так бросались в глаза шрамы, оставшиеся от работы бальзамировщиков.
Отослав обоих Ануират, царевич омыл тело Тэры, втёр в её кожу благовония, облачил её и переплёл золотистые волосы шнурами и лентами. Он не знал, понравятся ли девушке подаренные Ануират украшения, но замкнул на её тонких запястьях браслеты и надел ожерелья, поверх поместив амулет с изображением Ануи.
Ослепительно белый лён подчеркнул болезненную бледность кожи. Но когда Хэфер отстранился, чтобы посмотреть на свою жрицу, у него защемило сердце. Даже на пороге смерти она была прекрасна, прекраснее всех женщин Обеих Земель.
Берниба пришла сразу же, как только он позвал. Макияж она наносила тщательно и искусно, и вскоре черты Тэры даже немного ожили под её руками. Впрочем, Хэфер предпочёл бы увидеть её живой румянец и живой блеск её глаз вместо всей этой ритуальной красоты.
Когда раздался стук в дверь, невольно вздрогнули все трое – царевич, Верховная Жрица и воин. Молодая Ануират – одна из храмовых служительниц – почтительно сообщила, и голос её чуть дрожал от волнения и благоговения:
– Солнце над нами воссияло ярче. Владыка Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, вступил в город.
Берниба поднялась, оправила складки своего калазириса и выжидающе посмотрела на царевича.
В последний раз Хэфер сжал похолодевшие руки своей жрицы, потом велел Сехиру:
– Охраняй избранную.
Ануират коротко поклонился и сел рядом с Тэрой. Надёжнее защиты, чем этот воин и псы, нельзя было придумать, но царевичу всё равно было тяжело оставлять её.
Впервые Хэфер не взял с собой жезл и ничего из оружия. Он отдавал себя на волю Владыки.
Верховная Жрица заняла место за его правым плечом, признавая и подчёркивая его высокое положение, и он слегка удивился, но был слишком сосредоточен на грядущей встрече. Несколько псов присоединились к ним в переходах храма.
Внутренний двор был залит солнцем. Казалось, сегодня ладья Амна и правда сияла ярче. Здесь их уже ждали остальные старейшины. На Хэфера они старались не смотреть, только приветствовали его поклонами и расходились, пропуская вперёд. Остановившись в тени колонн входа, они ждали.