Потом за ним пришли Живые Клинки, безмолвно напомнив о воле Императора. Хэфер отдыхал вместе со стражами, но его сердце оставалось рядом с возлюбленной.
Царевич беспокоился за отца. Владыка не показал слабости – лишь повелел не тревожить его. От Хэфера, однако, не укрылось, как изменилось состояние Императора, когда угас блеск ритуального величия, но он искренне надеялся, что перемены были временными. Отдать часть своей жизни – что это значило на самом деле?.. Отец ведь не рассказывал всего, а у самой Владычицы Хатши уже не спросишь – по крайней мере, не словами. Но дело было сделано, и цена – уплачена… ими всеми.
Последним распоряжением Императора Хэферу было сразу же по пробуждении встретиться с целителем Таэху, который, как оказалось, сопровождал Владыку, но на глаза царевичу показываться не спешил. Впрочем, перед ритуалом Хэферу было не до встреч, да и теперь он не горел желанием отлучаться, но отец настоял, что это чрезвычайно важно.
Берниба временно переселилась к кому-то из старейшин, а вот Сехир сопровождал царевича повсюду. Он-то и сообщил Хэферу, что двое из свиты Владыки ждали в глубине сада, где можно будет поговорить спокойно и без свидетелей, и притом не помешать разговору самого Императора с избранной. Когда Хэфер и Сехир покинули дом, двое Живых Клинков встали у порога, и царевич не сомневался – внутрь не пустят даже его, пока Владыка не позволит.
Лучи заходящей Ладьи Амна окрашивали листву тёмной медью, и было в этом что-то мистичное, символическое – уходящий свет, завершение… Заросший старый сад и правда напомнил Хэферу тот, что окружал храм Ануи, – тот, где они с Тэрой провели столько бесед, когда она ещё боялась этих встреч. Так же перешёптывался ветер в листве и поскрипывали старые ветви. Казалось, вот-вот выскользнет из зарослей пёс-патриарх с потускневшей седеющей шерстью и мудрым, всезнающим взглядом изумрудных глаз… а потом он ощутит за спиной родное присутствие своей жрицы.
Хэфер тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Рука привычно коснулась жезла с головой ша, который он снова закрепил на поясе, и артефакт отозвался теплом. Сехир, шедший рядом, проследил за его движением, но промолчал. Воин-Ануират вообще старался быть сдержанным, хотя ему явно не терпелось расспросить о ритуале. Хэфер же решил отложить все эти разговоры на потом. В конце концов, ему ещё предстояло рассказать своему Первому из Восьми о новой роли…
Вместе они вышли к просвету среди деревьев. Ещё раньше царевич заметил фигуру мужчины, прохаживавшегося туда-сюда в ожидании. При виде Хэфера он почтительно поклонился.
– Приветствую, господин царевич. Рад видеть тебя в добром здравии.
Далеко не все Таэху сбривали волосы полностью по принятой среди мужчин-жрецов старой традиции. Виски целителя были обриты. Волосы цвета отполированного красного дерева, форма рогов, характерные черты лица и тёмно-синие, как лазурит, глаза выдавали его наследие так же, как кровь Эмхет выдавала уже их черты.
– Приветствую, – кивнул Хэфер. – Не имею чести знать твоего имени.
– Сэбни из рода Таэху, – почтительно отозвался целитель.
Этот жрец был почти ровесником царевича. Хэфер не помнил, чтобы видел его при дворе прежде – по всей видимости, Сэбни присоединился к свите отца уже после той злополучной охоты. Внутренняя Сила струилась в нём спокойным мерным потоком, и она была велика. Императорской семье служили лишь самые искусные целители.
Однако Сехир предупредил его о двоих из свиты Владыки. Только сейчас Хэфер заметил ещё одну фигуру – рэмеи, сидевшего под деревом в нескольких шагах от Сэбни. Таэху, казалось, ненавязчиво заслонял собой неизвестного. Но длинные тёмные одежды и головное покрывало, скрывавшее лицо в тени, и без того не позволяли что-либо разглядеть. Хэферу показалось только, что один из рогов этого рэмеи был не то обломан, не то намеренно спилен. Странная деталь родом из эпохи войны – рога в качестве трофеев и для унижения своих врагов спиливали эльфы.
– Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, сказал, что мы должны обсудить нечто важное, – проговорил царевич. – Хочешь говорить наедине, или мой страж не смутит тебя?
Сэбни бросил взгляд на Сехира.
– Лучше наедине, господин.
Хэфер кивнул воину, и Ануират с лёгким поклоном удалился. Царевич знал – тот будет неподалёку, чтобы охранять его согласно своему пониманию долга.
Таэху не сказал ни слова, не подал ни одного знака, чтобы удалился рэмеи в тёмных одеждах.
– Кто это? – спросил Хэфер, нахмурившись.
Целитель вздохнул. На его лице, безмятежном, как у большинства жрецов, отразилась тень сочувствия.
– Тот, благодаря кому Владыка, да осияют его Боги своим благословением, сумел отыскать тебя, господин. Твой убийца.
– Что?..
Хэфер недоумённо перевёл взгляд с Сэбни на фигуру, но рэмеи даже не шелохнулся, точно вообще не слышал их голоса.
– Павах из рода Мерха.
Это имя было выжжено в его сознании калёным металлом. Старые раны заныли. Тело всё ещё хорошо помнило боль, помнило, как собственные кости казались чужими, а мышцы не подчинялись, помнило отвратительную тошнотворную слабость в ходе долгого восстановления.
…Удар копья пробил ему бок со спины, и он выронил лук. Нападавших было слишком много. Он не сумел отразить все удары и упал… Нет, его столкнули. А потом была колесница… Его кости должны были рассыпаться в крошку, если он хоть что-то понимал, а что стало с внутренностями, и думать не хотелось…
Хэфер знал, кому принадлежало копьё.
Пламя, уснувшее после боя со старейшинами, тлевшее где-то на дне его сути, взвилось в нём. Алая пелена захлестнула взор, и ярость затмила собой всё. Хэфер мог сжечь предателя вместе со всем этим садом, стоило только выпустить рвущуюся изнутри Силу…
Удержать огонь внутри было тяжело, но царевич сумел усмирить его и процедил:
– Что ж, тогда нам и правда есть о чём поговорить…
Он шагнул к безмолвному рэмеи, который так и не решился даже посмотреть на него, не то что подняться ему навстречу. Сэбни попытался было преградить Хэферу путь, но царевич просто оттолкнул его, и целитель не осмелился останавливать наследника.
– Прошу, господин, всё не так просто… – предупредил Таэху, но Хэфер уже едва слышал.
– Встать! – рявкнул он и скрестил руки на груди, удерживаясь от того, чтобы нанести смертельный удар.
Павах – если это и правда был он – не шелохнулся. Хэфер рывком поднял его за плечи, пригвождая к дереву, но слова проклятий замерли на губах. Головное покрывало соскользнуло, открывая лицо, которое он знал и не знал – измождённое лицо, заклеймлённое печатью отстранённой безмятежности, и бессмысленный взгляд, некогда острый и проницательный. Всякая искра разума, казалось, давно покинула этот сосуд, оставила лишь опустевшую смертную форму. Хэферу показалось, что он сжимает плечи почти мертвеца, жизни в котором хватало разве что на простые рефлексы.
– Боги…
– Он не слышит тебя, мой господин, – тихо проговорил Сэбни. – Его разум расколот и выжжен… но я надеялся, что-то в нём ещё сумеет отозваться тебе. Со времени ритуала он не произнёс ни слова.
Ярость схлынула так же резко, как вспыхнула, и на смену ей пришла острая болезненная жалость, смешанная с отторжением. Хэфер ослабил хватку, только сейчас понимая, что друг, предавший его, обрёкший его на забвение среди безликих теней, и на ногах-то стоит, лишь пока царевич держит его.
Тяжело вздохнув, он помог форме, носившей знакомое имя, опуститься обратно под дерево. В какой-то момент его взгляд снова встретился с тусклым стеклом чужих глаз, и в их глубине будто бы вспыхнул едва тлеющий уголёк узнавания.
– Живы… – хриплый призрачный шёпот был едва различимее вдоха. – Мы живы…
Хэфер решил, что ему всё-таки показалось. Отстранившись, он хотел было подняться… но сухие пальцы вдруг сомкнулись на его запястье, и царевича обожгло узнаванием.
Он вспомнил бурю…
Ещё одна нить, золотая, как кровь его рода, вдруг блеснула перед его внутренним взором… Он тронул эту нить, впервые замечая её так ясно, чувствуя жизнь в ней, и потянулся к этой жизни, сам уже не зная, зачем… И тенью своей памяти о том, что когда-то у него ещё были ладони, он почувствовал, как чья-то рука сжала его руку…
«Живи, мой Владыка…»
– Так это был ты! – воскликнул Хэфер, сжав руку Паваха. – Ты нашёл меня в буре. Ты помог вернуться и передал Знание!
– Мы живы… – как заклинание повторил Павах.
Когда он протянул руку и коснулся лица Хэфера – царевич не отстранился, позволил ему это узнавание. Он чувствовал, что Сэбни за его спиной замер, точно боясь спугнуть момент.
– Живы, – мягко подтвердил Хэфер. – Ты спас меня… после всего…
Бывший телохранитель улыбнулся ему расколотой тенью своей прежней улыбки.
– Сокол… Инени…
Узнавание в его взгляде сменилось вдруг болью и мольбой тем более невыносимой, что мольба эта была немая, невыразимая.
– Инени? – переспросил Хэфер, удерживая взгляд Паваха, боясь, что стоило только отвернуться – и хрупкая нить осознания будет потеряна. – О чём он говорит, Сэбни?..
– Это сказка, господин, – с печалью ответил целитель. – Сказка о кормчем, услышавшем Зов Владыки сквозь бурю.
Смутно Хэфер начинал понимать, но его понимание было слишком разрозненным, собранным из видений иных реальностей и фрагментов событий.
– Расскажи мне всё, Таэху, – велел он.
С готовностью целитель поведал ему то, что знал: об эльфийском плену и пытках; о заключении Паваха в Обители и долгом исцелении; о признаниях, которых невозможно было добиться… о знакомстве с хранителем летописей, который отвёл воина в истинную сокровищницу Таэху и даровал знания, которые не вместил его разум. Сэбни говорил и о Проклятии, ставшем залогом жизни предателя и хрупкой надеждой на связь с ним, с Хэфером. А потом и о том, как Владыка слил Проклятие с взором Ваэссира – это могло убить воина, но в итоге разрушило сам остов его личности.