Изнанка
Базиль сидел в засаде. Мартовская звёздная ночь будила в нём непонятные, смутные желания. Слух и зрение Хранителя обострились. Ноздри жадно ловили запахи просыпающейся от зимней спячки земли, стряхивающего с себя оцепенение леса. Днём они были неразличимы среди тысячи других запахов, царящих на стройке. Ночью же природа брала своё.
Кот жил на мельнице уже неделю. Словно назло ему, никаких диверсий больше не случалось. Работа спорилась ловко и быстро. Артемий Петрович подгонял артельщиков, торопил их и сулил проставиться, если они подведут дом под крышу до жаворонков. Над Базилем вредный дед посмеивался. Вон дескать как, ты распугал всех мышей одним своим грозным видом, Хранитель. Но кот не терял надежды на то, что зловредные пакостники появятся вновь и он докажет, что был прав.
Приподнявшись на локтях, Базиль окинул взглядом лес и луг по другую сторону сарая. Вокруг было тихо и безлюдно. В Изнанке тоже не было гостей. Кот лёг поудобнее, прищурился на звёзды. Они мерцали и перемигивались друг с другом, словно секретничали. Базиль поёжился. Морозец был не по-весеннему крепким. Даже на усах повисла бахрома из сосулек. Кот снова заворочался. Кошель на поясе мешал, впивался в бок чем-то острым. Хранитель стянул рукавицы, расстегнул тулуп и принялся поправлять свою амуницию.
Со стороны леса скрипнула дверь, видно иностранец вышел из сруба прогуляться по малой нужде. Базилю не нравился герр Якуб. Слишком он был какой-то правильный, весь из себя учёный и вежливый. Кот снова глянул через конёк крыши в сторону леса. В окошках дома горел свет, Якуб Келли стоял на крылечке и поблёскивал своими очёчками дурацкими.
– И чего ты там встал, давай иди уже зачем вышел, – Базиль засунул руку в кошель и на ощупь перебирал сбившийся в кучу инвентарь. Пентакль, огниво, кресало, ножик и другие не менее важные и нужные в работе вещи замотались в конец в плетёном пояске, что тогда Майя обронила.
«Надо бы отдать его ей, только где ж её найдёшь», – подумал кот и невольно вздохнул.
Датский колдун тем временем потоптался на крыльце, покрутил головой по сторонам и потопал куда-то в сторону леса.
– Вот это новости. Куда это Вас, герр Якуб, понесло, – Базиль ещё раз подёргал ручку пентакля в кошельке и затянул его шнурком, потом скользнул по крыше и спрыгнул в глубокий сугроб, что приметил ещё с вечера. Схваченный морозом снег захрустел под его тяжестью и проломился. Кот, фыркая, неловко выбрался из сугроба и досадуя на лишний шум поспешил за иностранцем. Тот, как ни в чём не бывало, топал по тропинке к столбу и не интересовался никакими шумами и тенями за спиной.
Базиль прокрался мимо сруба, прислушался. Шагов датчанина больше не было слышно. Да и самого его было не видно. Кот оглянулся на сараи и мельницу. Строительная площадка была по-прежнему пуста. Ни одной живой и неживой души вокруг не наблюдалось, и Хранитель крадучись двинулся по тропинке вслед за единственным нарушителем ночного покоя. Якуб Келли был у столба. Он обошёл его вокруг и разглядывал узоры со стороны тропинки, уходящей к болоту.
– Доброй ночи, господин Хранитель. Не спится? – историк словно ждал Базиля.
– И Вам, герр Якуб, я гляжу тоже не спится, – пробурчал Базиль в ответ. – Чего это вы тут высматриваете в ночи? Судьбу пытаете?
– Нет, – датчанин улыбнулся. – Судьбу свою я давно пытать перестал. А вот теории различные порой проверить пытаюсь. Вы сильны в астрологии?
– Нет, не очень.
– Мой предок был известным астрологом. Эдвард Келли. Может слышали о нём. Некоторые его записи сохранились, и я надеюсь отыскать в них рациональное зерно.
– А что, это надо делать ночью?
– Ну а как же? Я же Вам говорю, господин Хранитель. Он был астролог, предсказатель. Такие ясные, звёздные ночи как эта весьма подходят для составления гороскопов. Хотите мне помочь?
– Нет, спасибо. А что Вам для составления гороскопа помощник нужен?
– Откровенно говоря, не очень. Но невежливо же было просить Вас, господин Хранитель, не лезть не в своё дело, – стёкла очков Келли насмешливо блеснули. Базиль смутился, сунул руки в карманы распахнутого тулупчика и, посоветовав историку быстрее проверять свои теории и возвращаться в дом, развернулся на тропинке, чтобы идти назад.
– А Вам бы тоже, господин Хранитель, выспаться не мешало, а то ж Вы не только тайных врагов, но и друзей уже не различите скоро.
Кот сделал вид, что не расслышал едких слов, сунул руки ещё глубже в карманы и решительно пошёл прочь. Возле сруба остановился, поглядел по сторонам, и вдруг вместо того, чтобы вернуться на свой наблюдательный пост поднялся на крыльцо. Дверь открылась бесшумно. Странно, ведь недавно именно её скрип привлёк его внимание. В комнате было тепло и чисто. Она освещалась электрической лампочкой, вкрученной в патрон, подвешенный на проводе к матице. На столе разложены книги. Чашки, тарелки и прочая посуда аккуратно составлена на уголок и накрыта полотенцем. Постель датчанина в таком же идеальном порядке радовала глаз ровно расправленным, без единой складочки покрывалом.
«Не ложился он сегодня что ли совсем?» – подумал Базиль и взял одну из книг со стола.
– Конструкции водяных и ветряных мельниц России XIX–XX веков. Монография В.В. Волшаник, – прочёл он, полистал, взял другую. Эта тоже была посвящена устройству и строительству водяных мельниц и лесопилок. Название Хранитель не разобрал, так как ни датского, ни английского не разумел, а по-русски там ни словечка не значилось. Год издания затянутой в кожу книжицы внушал большое уважение. Наверняка в 1800 году люди знали не понаслышке о водяных мельницах. Между книжек затесалась тетрадка. Страницы в ней были исписаны мелким, убористым почерком Якуба Келли. Тут и там мелькали какие-то схемы и чертежи. Один, очень детальный, вполне похоже воспроизводил схему устройства будущей Чернушкинской мельницы. Отдельные узлы и детали механизма были обведены в кружки и выделены цветом, и, хотя вся эта техническая премудрость была Базилю не понятна и не интересна, он всё-таки решил запомнить эти метки на картинке. – Надо будет спросить потом Артемия, что это за детальки такие важные.
Глянув на окно, Базиль заторопился. Сквозь затянутое морозными узорами стекло смутно просматривалось только пятна фонарей на строительной площадке. Положив тетрадь на место, кот ещё раз осмотрел жилище иностранца. Вещи на крючках и плечиках развешаны аккуратно, чемоданы в углу стоят в линеечку. Несколько не вписывалась в общий вид огромная старинная мышеловка с засохшим куском сыра на крючке. Её кто-то из Ольховских притащил из дома, когда датчанин жаловаться на мышей стал. Сам Якуб купил в той же Ольховке современной лицензированной отравы от грызунов и насыпал по всем углам, но пока ни одна мышь не соблазнилась ни тем ни другим угощением.
Хранитель тоже пробовал поймать мышей в срубе, но плутовки не показывались ему. Да и Якуб не очень-то хотел видеть кота Ваську в своём доме, говорил, на шерсть аллергия, чихал и тёр нос одноразовыми платочками. Для порядку Базиль принюхался. Мышиный дух, если и был, то совсем слабый. И следов магических мышей не видно нигде. Только аура герра Келли на всём.
– Хороший был бы колдун, сильный, – проворчал Кот, – И чего в своё время учиться не стал? Теперь-то поди поздно. Хотя, кто их колдунов знает, как и когда им науку свою постигать лучше…
За стенкой послышалась возня. Базиль метнулся к двери. Не хватало, чтобы датчанин его застукал тишком шарящим в его доме. Дверь снова открылась тихо и выскользнув наружу кот вздохнул с облегчением. Почти бегом он проскочил по дорожке мимо мемориальной таблички, восхваляющей мецената Симбирского. Краем глаза заметил неясную тень, мелькнувшую под ней, но задерживаться не стал, и без того столько времени зря потратил на этот сруб. Его дело мельницу стеречь, а тут пусть сам герр Келли за порядком следит. Егор Гаврилович, вообще всем велел в оба глаза глядеть и о каждой «ерунде» докладывать. Вон и ещё один дозорный не спит. Трезор сидел возле огромной будки у второго сарая. Чуть левее от того, где устроил свою засеку Базиль. Должно быть пса тоже разбудил блуждающий в ночи датчанин. Алабай повернул к Базилю чёрный нос втянул морозный воздух и глухо зарычал.
– Свои, свои. Тихо, ты, – прошептал Кот и сделал отводящий глаза знак в сторону пса.
Трезор поворчал ещё немного, но лаять не стал, залез в будку и шумно вздохнул. Вокруг собачьей миски были рассыпаны крошки сухого корма. Здесь у Трезора было много поклонников и хоть Егор Гаврилович и не велел, алабая прикармливать, каждый день пёс тайком лакомился из чужих рук. Гостинцы носили разные. И косточки сахарные, и колбаску, и сухой корм он принимал благосклонно, причём не только от людей, но и от духов. Берегини ему каждый день объедки из гостевого дома носили. Там в подвале обустроились два длинноносых Киллмулиса и Кабутерман-Некки. Хранитель покачал головой, глядя на отсветы чужой магии на собачьей миске.
– И зачем такой сторож нужен? – буркнул он побрёл дальше.
Мороз всё крепчал, и Базиль решил не возвращаться к сараю, на котором сидел в засаде. Он обошёл его по кругу, заглянул в окно будущей мельницы. Внутри она разделялась на две части: жилую и помольную. Мукомольня разделена на два пролета мощными деревянными колоннами. Междуэтажные перекрытия помольной соединяет крепкая лестница. Через другое окно Хранитель разглядел кухню. Скоро здесь сложат печь и мельничные духи переберутся сюда, начнут колдовать над установкой механизмов.
– Кстати, о механизмах, – Хранитель развернулся и зашагал к гостевому дому. – Надо бы найти бумагу и карандаш. До утра забуду, что там у Келли нарисовано и начиркано было.
Дверь в цокольный этаж не запирали. Кот не стал включать лампу. Витражи пропускали внутрь свет фонарей, их узоры причудливо растекались по полу, столам и шкафам. Днём здесь грелись и обедали артельные, тут же они и переодевались в рабочую робу. В изысканном декоре интерьеров их ватники, штаны и рукавицы были чужеродны, они напоминали нелепых чудовищ, захвативших волшебный дворец. Рабочие старались не сорить и не ходили дальше первых двух комнат, но всё равно Базиля раздражало это соседство. Гостившие в подвале духи, тоже не нравились ему. Слишком много чужих стало в его вотчине. Просто проходной двор какой-то.
В комнатах было довольно тепло. Днём здесь топили, да и у водяных были видно какие-то свои способы обогреть дом. Базиль точно знал, что вода в подвале совсем не такая как в речке. Он трогал её и даже просил деда Артемия градусником померить температуру, но тот отказался. Было ясно, что и ему известно об этой странности.
На одном из столов Кот нашёл карандаш и тетрадку. Сев поближе к окну, он принялся старательно по клеточкам воспроизводить рисунок. Схема получалась корявой, и совсем не такой подробной, как у Якуба Келли, но он всё же изобразил на ней точки, что отметил датчанин. Полюбовавшись своим художеством, Базиль вырвал листок и засунул к себе в кошель. Пальцы снова наткнулись на клубок из травяных наузов.
– Где ж, ты Майя, – вздохнул Кот, и сердце опять защемило в его груди. Вроде и вернулись домой берегини, а прежней дружбы меж ними не стало, и тоска с новой силой вгрызалась в Базиля.
Он вытащил из кошеля всё содержимое, разложил на столе и принялся выпутывать из плетёного пояска свои инструменты. Бережно перебирая наузы, парень словно девичьи косы пальцами ласкал. Взгляд его стал мечтательным, лоб разгладился и любому, кто его в этот миг вдруг увидел стало бы ясно, что, в сущности, он ещё молод. А ещё этот невольный свидетель бы под любой присягой смог бы смело сказать, что Хранитель влюблён. Так влюблён, что не видит и не слышит ничего, когда думает о любимой.
Реальность
Его дедушка первым заметил. Приехал ни свет, ни заря, словно чувствовал. Я уже не спал, и когда Егор Гаврилович повёл Карлушу к перевязи, принялся будить деда Артемия. Старшина артельщиков вставать не хотел и на мои настойчивые «мяу» не реагировал. Так что Егор Гаврилович один на утренний обход пошёл, я за ним из окна сторожки следил.
Дедушку сквозь запотевшее стекло видно плохо было, но я догадывался, как и куда он идёт, что делает. За неделю я уже привык к этому ритуалу и знал, что хозяин не просто так по стройке ходит. Лесник словно с одушевлёнными вещами разговаривает с каждым сараем, каждым бревном. Он приветствует новый венец мельницы и просит лежать крепко, раздвигает верхушки ёлочек за срубом на опушке и обещает им тёплого дня. И вот сегодня всё пошло не так. Не дождались дедушку ёлочки.
Дверь с шумом распахнулась.
– Вставайте. Трезора отравили, – Егор Гаврилович открыл аптечку на стене. – Надо к ветеринару везти. Срочно. Ну чего Вы глазами хлопаете. Будите герра Келли. Машина то только у него под рукой.
Мы с Артемием и правда глазами хлопали. Дедушка взял шприц и какие-то пузырьки с лекарством. Принялся смешивать раствор, а я всё никак не мог понять, как такое возможно. Вот же он, Трезор, ночью в будке сидел. Даже рычал на меня, подъедал что-то там в миске.
На плитке стоял чайник с тёплой водой. Егор Гаврилович достал из шкафчика глубокую миску, вылил в неё воды, сунул под мышку свёрнутое покрывало и решительно сжав шприц в кулаке открыл дверь. Я прыгнул следом. Артемий Петрович спешно одевался и кого-то клял последними словами. Не успели мы к сараю подойти, как в сторожке опять хлопнула дверь. Старик Заяц, оскальзываясь на подмёрзшей тропинке бежал мимо вещего столба к срубу. На ходу Артемий стукнул кулаком по проклятому указателю, громко выругался, так что у мы возле Трезора услышали.
Алабай лежал возле будки. Его била мелкая дрожь, изо рта на снег стекала струйка слюны. Дедушка погладил Трезора, пошептал ему ласково и вколол в заднюю лапу заготовленную иглу. Пёс дёрнулся, но не заскулил. Я бы уже оборался на его месте. Я вообще уколы не выношу. Даже один вид шприцов вызывает у меня паническую атаку. Дедушка отстегнул цепь от ошейника и присел рядом с Трезором, поглаживая крупную голову. Вот теперь пёс заскулил. Плохо было ему. Очень плохо. Дедушка сунул ему под нос миску с водой, но он только понюхал и опять лёг.
– Ему вчера кто-то из навников еду давал, – наконец выдавил из себя я. Дед хмуро глянул на меня и ничего не ответил. – Я не видел кто, но над миской светилось вроде.
Дедушка встал собрал в кучку рассыпанные вокруг объедки. На крыльцо сруба выскочил Артемий.
– Захвати мешок какой-нибудь, – Егор Гаврилович поднял вверх собачью миску. – На экспертизу отвезу. Докопаюсь до правды.
Я поёжился, словно и мне могло попасть за эту правду. Трезор опять заскулил. Его тело скрутило судорогой. Мощные лапы скребли снег, голова закинулась назад. Дедушка снова бросился к нему. Начал шептать, прогонять падучую. Вроде отпустило. Алабай перекатился на живот и привстал на дрожащие лапы. Его стошнило. Среди остатков пищи проглядывали сгустки крови. Должно быть яд был очень сильным. Я подумал, что если дедушка захочет и это на экспертизу отвезти, то одного пакета не хватит.
Дверь сруба снова открылась. Теперь из дома вышел первым Якуб Келли, Артемий ковылял следом. В руках его был целлофановый пакетик из продуктового магазина. Растерянными, жалостливыми глазами старик смотрел на Егора Гавриловича и протягивал ему шуршащий мешочек. Дедушка засунул в пакет миску, туда же сгрёб все огрызки и оттёр руки сухим снегом.
– Здесь убрать надо, пока рабочие не пришли. И морок поставить. Пусть все думают, что он спит, – дедушка подтолкнул носком сапога цепь. Она глухо стукнулась о стенку будки. – Пока меня не будет, Вася, вспомни все детали прошлой ночи. Если сможешь, по часам. Запишите это для меня.
Мы молча кивали. Да и что было говорить.
Наконец Якуб прогрел мотор и подогнал свою машину. Дедушка расстелил на заднем сиденье покрывало. Втроём они втащили Трезора внутрь и уложили. Хозяин сел рядом, уложил морду страдальца на колени и захлопнул дверь. Я подумал, что возможно вижу Трезора в последний раз. Программы по телевизору о догхантерах я смотрел и знал, что от яда умереть можно очень быстро. Надо было и Трезору такое показывать, чтобы не жрал всё подряд.
Машина уехала. Мы сиротливо ёжились посреди двора. На смену морозной ночи, пришёл ненастный серый день. Пора было браться за дела. Артемий Петрович принёс широкую лопату и принялся чистить снег. Я поглядел вокруг будки из Изнанки, а вдруг вчера, что-то важное пропустил. Нет, никаких особых следов не было. Мышами не пахло.
– Ну, что пойдём в дом? – спросил меня Артемий. – Вроде всё чисто. Морок потом сделаю. Надо чайку попить горячего.
Мы поплелись к сторожке. Настроение было ниже плинтуса и никакие мысли о завтраке его не спасали. Я прокручивал в голове прошлую ночь по часам, как велел хозяин, и выходило, что Трезора отравили часа три назад. Среди ночи кто-то шастал по стройке пока я схему мельничной установки рисовал.
– Артемий Петрович, – позвал я, шедшего передо мной деда, – А ты же хорошо разбираешься в мельницах, так?
– Так, – ответил он, оббивая снег с сапог о крыльцо.
– А если я тебе картинку покажу с пометками, ты сможешь сказать, что там такого важного на этой схеме отмечено?
– На какой схеме?
– Ну, на схеме мельницы. Там колесо, где нарисовано, жернова всякие.
– Смогу, наверное. Если схема знакомая. Они тоже разные бывают. И потом я же не по схемам работаю, а по памяти. По вдохновению, – Артемий открыл дверь и пустил меня внутрь. – Ты про схемы лучше у Якуба спроси. Он их любит рисовать.
Я кивнул и подсел к печке погреться. Нет, Якуба я про эту схему спросить не мог. Надо будет у мельничных духов разузнать. К духам всё равно идти придётся. Надо же узнать, кто вчера из них Трезора кормил. Артемий Петрович достал хлеб, колбасу, поболтал в чайнике остатками воды и поставил греться. Здесь мы питались весьма однообразно. Не то что у бабушки. Магазинная колбаса мне уже в горло не лезла. Должно быть и Трезору тоже хотелось вкусненького, вот он и принимал подарки. Я вздохнул.
Потом мы пили чай. Вернее, дед Артемий пил, а я так в сухомятку пожевал колбасы и опять принялся прошлую ночь вспоминать. Рассказал про свою встречу с Якубом, про несанкционированный обыск у него и про то время, что перед рассветом в гостевом доме провёл тоже сказал. Утаил только, что засиделся там из-за того, что поясок из наузов разглядывал. Не хотелось в это дело Майю мешать. Артемий записал мои показания, как он выразился и пошёл морок на будку ставить. Вот, вот должны были приехать артельщики. Не за чем их лишний раз волновать, повод для разных сплетен подкидывать.
Я забрался в неубранную кровать Артемия, завернулся в его одеяло и уснул. Хоть полчаса мне всё же надо было подремать по-настоящему, и другого времени для этого сегодня мне, пожалуй, не выбрать.