Реальность
Егор Гаврилович стоял на верхнем ярусе помольной и смотрел как братья Киллмулисы над трясуном-дозатором колдуют. Карлики о чём-то спорили и, как всегда, в таких случаях переходили на родной, английский язык. Что-то им в этом устройстве не нравилось. Лесник подошёл ближе.
– Гуд ивнинг, серы. Вот из хэппенд?
– Вечер добрый, хозяин. Эта штука не подойдёт к этой, – мельничный дух поморщился и показал на большой ковш-бункер для подачи зерна, стоящий рядом. – По размерам не подойдёт. Надо другую.
– Нет, не надо. Просто крепления переставить и всё, – прогудел второй Киллмулис. – Зачем усложнять? Здесь и без того всё не по науке сделано. Одной погрешностью больше, одной меньше, разницы уже никакой. Нам придётся подгонять проект под реальное здание. Пойми уже, Питер, это не Англия, это – Россия, здесь всё «на глазок» сделано. Так, Артемий Петрович? Правильно я говорю?
Бригадир артельщиков поднимался к ним снизу, подпрыгивая на каждой ступеньке.
– Так. Точно так. У меня глаз-алмаз.
– Тогда гляньте вашим алмазом на этот трясун. Он намного больше должен быть. Зерно мимо него на жернова сыпаться будет.
– Да? Ну так в чём проблема? Давайте другой сделаем. Насколько больше надо? Такой или шире? – Артемий Петрович развёл руки перед собой, соображая на глазок, какой же надо трясун сделать.
Мельничный дух махнул рукой и быстро перебирая короткими ножками побежал по ступенькам вниз. Его брат близнец тут же помчался вслед, на ходу убеждая Питера принять эту иррациональную реальность как факт и не нервничать.
– А чего нервничать, – Артемий пожал плечами. – Делов-то новый ящик сбить. Ты Егор Гаврилович гляди как мы ловко всё сделали. Не мельница, а картинка будет.
– Хотелось бы чтобы ещё и работала.
– А чего, и заработает. Вода льётся – мука мелется. Ты лучше скажи, как там Базиль?
– Всё так же. Состояние стабильно тяжёлое. Изабелла от него не отходит, но пока никаких сдвигов нет. В сознание не приходил, пульс нитевидный. Ветеринар вообще предложил усыпить и не мучиться. Елена Николаевна его взашей выгнала и велела не приходить больше. Трезора завтра домой отвезу. Он уже кашу ест на бульоне курином, вставать стал.
– А чего домой? Сюда вези. Мы же все соскучились. Он у нас тут сразу на поправку пойдёт от избытка внимания.
– Нет. Сюда не повезу. Сторож из него не вышел. Сюда надо злющего кобеля найти, чтоб и свои, и чужие боялись. Да и вообще. Не понятно, что теперь у нас тут дальше будет. Водяной молчит. Василина с работы отпроситься не может. У них там какая-то конференция под угрозой срыва. Международные мероприятия все отменить хотят из-за вируса нового.
– Ой, да ладно. Всё тут хорошо будет, – Артемий притопнул. – Вот пойдём я тебе жёлоб покажу. Почти закончили. Красота.
Жёлоб для подачи воды был и правда красивым. По верхнему краю его резные наличники пустили. Узоры сплошь сакральные, от порчи, от дурного глаза и других напастей хранящие.
– Вишь как Матвейка сделал. Рукастый парень и знающий. Тебе его при мельнице, Гаврилович оставить надо. У него к этому месту душа лежит.
– Будет где остаться, останется, – Егор Гаврилович разглядывал дуги, подвешенные к балкам сарая на толстых верёвках. Это были заготовки под колесо мельничное. – А не мало будет? На глаз мерили или как?
– Нет, не маленькое. В самый раз, – Артемий Петрович сунул руки в карманы штанов с мечтательной улыбкой залюбовался мощными полукольцами, готового к сборке колеса. – Какие размеры Якуб дал, такие и сделали. Всё по схеме его. И тот ящик, к слову сказать, тоже. Так что ко мне-то какие претензии?
– Никаких. Не обижайся, Петрович. Не спокойно мне просто на душе. Уже три дня проблем не было. Как перед бурей затишье, вот и цепляюсь ко всему. Домой мне пора. Маша нервничает, когда меня нет долго. Следи тут, в оба глаза следи. На одного тебя теперь надежда осталась.
– Да ладно, тебе Дед Лесной. Бог не выдаст – свинья не съест.
– На бога надейся, да и сам не плошай, Полевой Дед. Кто козни строит мы так и не выяснили. Так что держи ухо востро, Заяц.
Выключив свет, они закрыли сарай и разошлись. Одному деду дорога домой легла, а у другого бдение ночное намечалось. Артемий Петрович хоть и бодрился, а и сам ждал если и не беды, так уж неприятности отменной. Что там ящик, не по размерам сделанный, или даже колесо. Лишь бы все живы были. А то вон как с Базилем вышло.
Где в ту ночь Кот бродил, так и не вызнали. Никто не видел его после дедушки. Бригадир артельщиков уж и чай заварил, да и выпил. А Хранитель словно в воду канул. Ни в одном из зданий его не нашли, хотя искали они с Якубом усердно. И звали громко. Водяных спрашивать страшно было. Лёд в ту ночь по всей Чернушке трещал, а кое-где и буграми вздыбился. Наконец порешили, что раз уж спит Васька тихо в сторожке, так и с Базилем всё в порядке.
– Нагуляется, вернётся, – сказал Келли, – Вы ложитесь спать, Артемий Петрович. Я покараулю сегодня.
Бригадир артельщиков упорствовать не стал, и лёг рядышком с Васькой. Сон пришёл сразу, но так же мигом и слетел с Артемия. Да и как было спать, когда рядом с тобой бьётся в падучей здоровенный сильный кот. Приступ длился долго, никакие дедовские методы не приводили Ваську в чувство. С Хранителем явно что-то случилось в Нави, от того-то на кошачье воплощение не действовали ни купание в холодной воде, ни нашатыря запах, ни заговор старинный.
Артемий бросился искать датчанина. Якуб не спал. Караулил, как и сговаривались. Сидел на крыльце сруба и по сторонам поглядывал. Иностранец тут же предложил кота к ветеринару отвезти. Дорогу он туда уже знал, но Артемий по-другому решил. Не будет ночью ни один ветврач кота безродного спасать. Да и на в силах он тут помочь. К знахарке его надо везти. Вот и поехали все вместе. Вломились в дом к Елене Николаевне. Та сразу поняла, что дело нечисто. Поменялась в лице, забрала Ваську. А он уже и не бился даже, дышал так тяжело, прерывисто и горячий весь был. А теперь вон как: состояние тяжёлое, пульс нитевидный. Как они ему пульс то меряют?
Изабелла Львовна склонилась над корзиной. Крестник спал. Нет не спал, бродил где-то. Застрял дух между Навью и Явью, и никак не удавалось его в тело призвать. Уж она и так и эдак пробовала. Чудо, что ещё не умер. Елена каждый день ему капельницу ставит, глюкозу, витамины вливает. Ветеринар отказался. Сказал, что зря животное мучаем. Сам ты – животное, хотелось сказать, но сдержалась. В кошачьем теле не поговоришь, а как женщина она давно являться перестала. Только в школе, и только для тех, кто посвящён, Бьянка и Изабелла Львовна были одним лицом.
– Где ж ты, Вася-Василёк? – вилла погладила слежавшуюся рыжую шерсть. Под ней прощупывались рёбра больного кота. Изабелла обернулась и забралась белой кошкою в корзинку. Обняла крестника лапками, запела, замурлыкала и принялась вылизывать его морду.
Изнанка
Дедушка Водяной сидел в бане. Он давно не бывал здесь, и кум Банник на него дулся.
– Эта стройка, понимаешь, совсем меня вымотала. То одно, то другое не так. Уж и не рад, что связался, – Водяной чистил рыбу от косточек и кусок за куском отправлял в рот. Банник тоже жевал, но как-то уныло, без особого энтузиазма.
– Ты не думай, что я тебя забыл, – продолжал Хозяин Чернушки. – Просто навалилось как-то всё сразу.
– А теперь, что же? Вывалилось? – Банник вытер усы и хлебнул кваса. – Ты, кум Донник, честно скажи зачем пришёл? Если надо чего помочь, так я с радостью. Только кругами не ходи. Некогда мне. Хозяйка скоро баню топить будет. Дед Егор с этой вашей стройки тоже поздно приходит. По ночам теперь моемся.
Водяной тоже квасу налил, припал к кружке губами и в три глотка выхлебал.
– Так вот я и хотел с хозяином твоим поговорить. Неприятность у нас там одна вышла, и я теперь не знаю, как дальше мне быть. Может спросишь его, когда придёт, не сочтёт ли он моё общество навязчивым.
– Отчего не спросить, спрошу. Худой мир лучше доброй ссоры. Только ты мне одно пообещай: если в гнев впадёшь, уходи на дно сразу. Моя банька мне как память дорога. Я здесь прожил много лет и собирать её по щепочкам совсем не хочу.
– Ну, кум Банник, что ты такое говоришь?
– Что я говорю? Вся округа говорит, кум Донник. Про вашу неприятность, три дня судачат.
– И что говорят?
Банник пожал плечами.
– Разное говорят, я особо не слушаю. Да только, если ты в оконце глянешь, сразу поймёшь, отчего я за жильё беспокоюсь. У богатых свои причуды: хотят строят дворцы, хотят – ломают. Только лёд на реке причём. Зачем его крушить было?
– Ну, ладно тебе, кум Банник. Я и сам вижу теперь, что погорячился тогда. Только ты меня тоже пойми, мою внучку при мне обидели. Я такое стерпеть не мог. Да я за моих девочек любого порву.
Они на время замолчали. Грызли ракушки, пили квас пенный.
– Я ещё вот что подумал, кум, ты поди обижаешься, что я тебя в новый дом в гости не звал, – Водяной глянул на Банника, – Так ты прямо скажи. А я покаюсь. Виноват. Дурак был, позабыл, что старый друг лучше новых двух. Но я слово даю тебе, как наладится всё у нас, праздник будет. Первым в гости тебя позову. Рядом с собой посажу. Простишь?
– Так прям и рядом с собой, – усомнился усадебный дух.
– Так прям и рядом. А хочешь, посватайся за мою дочку. Любую выбирай. Они у меня хозяйки добрые. И в мозгах уже ветер не поёт. Это только от внучек у меня беды одни.
– Нет, кум Донник, это не по мне. Я всю жизнь бобылём жил, бобылём и останусь. А за приглашение спасибо, приду на праздник.
– Ну тогда я пойду сейчас. А ты спроси хозяина, можно мне с ним потолковать.
– Ладно, чего уж там. По-соседски, по-родственному помогу вам концы с концами свести.
Через час, когда банька истопилась и Егор Гаврилович пришёл после дороги погреться, Банник выложил ему как есть прошение Владыки Донного. Дескать капитулировал старик под натиском весомых аргументов. Просит аудиенции.
Лесник обрадовался, как-то и про баню забыл. Велел звать Дедушку Водяного немедля. Сам назад в дом побежал. Вернулся с чугунком каши с мясом, грибочков принёс солёных, пирожков тёпленьких. До пол ночи сидели компаньоны, замирялись. Друг у друга прощенья просили, Банника лобзали в обе щёки. Вот только о деле разговор никак не шёл.
– Ну, а как племянник мой? – Наконец не выдержав политеса спросил хозяина банный дух. – Поправился? Не легче ему?
– Нет, не легче.
В баньке холодком повеяло. Водяной уткнулся носом в кружку.
– Изабелла его лечит, но пока нет результата.
– Жалко парня. Ловкий бы дух из него вышел усадебный. Но видать судьба его другая.
– Что значит другая? Ты на что намекаешь, старый? Он поправится. Когда не знаю, но поправится. – Егор Гаврилович бросил ложку. – Я, наверное, пойду, завтра вставать рано. Вам спасибо за общение. Рад был приятной компании…
– Подожди, Егор Гаврилович, постой. Скажи толком, что там с Хранителем?
– Да не знаю. Пропал куда-то той ночью. И в Изнанке его нет, и в Реальность не вышел. Тело кошачье в Ольховке сейчас, еле дышит. Изабелла Львовна его зовёт, Елена Николаевна лечит.
– Вот беда, – Водяной ахнул.
– Ты ж его сам прибить хотел, – лесник хмыкнул и выжидательно на Донника уставился.
– Так я так, любя. Я ж знаю, я понимаю всё. Но и ты пойми, Егор Гаврилович…
– Да, ладно. Понятно всё. Нервы.
Лесник поднялся, подошёл к бадье с водой и макнул в неё голову по самые плечи. Вынырнул, отфыркался и опять нырнул.
– Эх жалко, нельзя теперь в прорубь сигануть. Весь лед переломал ты у берега Владыка. Уж тогда открывай совсем Чернушку.
– Не могу. Не имею права раньше времени. График у нас есть, понимаешь?
– А что там по графику? Когда нам ледохода ждать?
– До равноденствия никак. Вот Жаворонки пройдут, тогда лёд тронется.
– Ладно, пусть так. Артемий со своими умельцами как раз колесо сообразит. Лишь бы опять чего не приключилось. Не спокойно мне как-то. Один он там остался. Третью ночь не спит, воров караулит.
– Ну так может помочь надо? Я Анчиблов пошлю. Они глупые, конечно, но страшные.
– Нет. Анчиблов не надо. Берегинь лучше. Если всё как ты говоришь было, то одна Берегиня трёх Анчиблов стоит.
– Так то не каждая берегиня, силу такую имеет. Но если ты просишь, Егор Гаврилович, то я внучек пошлю.
– Прошу. Очень прошу, помоги Дедушка Водяной. Надо этого злодея поймать.
На том и расстались.