– В покойничьей, выходит? – уточнила я, усмехаясь, паренек густо покраснел и чуть кивнул, чувствуя себя распоследним ослом.
– Скажи-ка, Варнава, поговаривают, что у вас тут колдун живет, – обратилась я к нему.
Братья как один перестали жевать, так и застыли с ложками возле ртов и одновременно начали краснеть, бледнеть, а кто-то стал и вовсе пунцовым.
– Он в учениках, – выпалил Варнава и сам не поверил собственной лжи.
– Так все же живет, – кивнула я, перемешивая десятый раз холодный суп. – Я надеюсь, ему не сановничьи покои дали?
– Так он и вовсе на краю, за кладбищем…
– А-а-а-а-а… – многозначительно кивнула я, вероятно заставив не одно сердце на мгновение остановиться и после забиться сумасшедшей барабанной дробью.
Когда мы выходили на улицу в сопровождении свиты, то я только шепнула Николаю:
– Надеюсь, покойник из гроба не встанет, чтобы покарать нас за нахальство?
– Что ты, – хмыкнул тот, разглядывая на другом конце улицы деревянную церквушку с остроконечной крышей и высоким крестом, – он просто перевернется.
Над церковной дверью едва отсвечивал почти разряженный амулет от женского присутствия. Открытый проход затягивала полупрозрачная, зеленоватая, пахнущая магическим жасмином занавесь с прорехой посередке. Была бы ворожба посвежее, я ни за что бы не прошла, а так только подобрала полы балахона да осторожно, бочком, стараясь не задеть обжигающей границы, проскользнула. Братья встали как вкопанные, вылупившись, будто на пришествие их непонятного солнечного бога.
– Ну чего встал? – буркнула я ошарашенному Варнаве, широко разинувшему варежку. – Иди. Свечку держать будешь!
В темную церквушку, набитую храмовой утварью, едва пробивался солнечный свет из крохотных окошек. В широких лучах, разрезавших полумглу, витали пылинки и легкий тополиный пух, так похожий на снег. Совсем скоро, всего через несколько дней, белесые полупрозрачные хлопья накроют мир одеялом, станут летать в воздухе, досаждая и раздражая.
– А куда почившего брата спрятали? – удивилась я, разведя руками и деловито оглядывая внутреннее убранство в поисках обитого черным бархатом гроба.
– Так, кхм, похоронили ж второго дня. Жарко очень. – Варнава стоял ни жив ни мертв, сам готовый отправиться к пращурам.
– Микола, – прохрипел Николай надтреснутым голосом, – они нас не дождались…
– Помолимся, братья, – тяжело вздохнула я, обращаясь к толкущимся на входе белорубашечникам. Некоторые все еще с недоумением, граничащим с изумлением, рассматривали висящий над дверью кулон, так легко меня пропустивший внутрь святого места. – Пусть солнце ему станет последним приютом, – сквозь широкий зевок продралась я.
Молитва затянулась. Из церкви я выбралась в полуобмороке, на затекших от долгого стояния на коленях ногах, с болью в пояснице и стойким чувством отвращения к любому проявлению божественного.
Солнце медленно клонилось к розовеющему горизонту. Последние косые лучи чуть золотили крыши. Все дышало ожиданием прохлады и отдыха от дневной жары. Уже прозвонил колокольчик к ужину и вечерней проповеди, доверенной брату Цуцику, известному своей велеречивостью. Под благовидным предлогом общения с угасающим дневным светилом, всенепременно наедине, я смогла пробраться к деревенскому кладбищу, как раз за церковью, тянувшемуся до самой каменной стены. Там, за высокими крестами и ухоженными могилками, спрятанная от посторонних глаз, стояла вековая покосившаяся избушка – приют больного, преданного всеми колдуна Авдея.
Хлипкая дверь, чуть приоткрытая и готовая распахнуться от любого дуновения ветерка, едва держалась на проржавелых петлях. Вместо стекол на окнах темнели натянутые бычьи пузыри. Только крыша была переложена заново свежим дерном. Я вошла в темные сенцы. Несмотря на царящую жару, здесь казалось холодно и сыро, как в погребе. Видать, зимой топили избушку по-черному, и низкий, заставляющий пригнуться потолок был покрыт слоем копоти.
Каблуки неестественно громко цокнули о деревянный приступочек перед входом в такую же, как и сени, темную запущенную горницу. Человек в широких белых одеждах, сидящий на деревянной лавке, мало напоминал сухого властного старца, каким я помнила Авдея. Отчего-то в глаза бросились босые старческие ноги, изуродованные подагрой. Седая нечесаная борода колдуна спускалась до самого пояса. Он был худ, слаб, немощен и выглядел умирающим. Только единственный слезящийся глаз, прозрачно-голубой, по-прежнему пылал неясной яростью на желтоватом восковом лице.
– Пришла? – прокряхтел он, даже не удивившись моему появлению. – Я знал, что придешь. Куда ж тебе еще бежать. Поди, зажали со всех сторон.
Я прислонилась к косяку, брезгуя пройти дальше в крохотную комнатушку, и скрестила на груди руки.
– Ты выжил, – констатировала я и без того очевидный факт. – Видать, кремень внутри. Я полагала, после того как разобьешь шар – хранилище силы, колдуну ничего не поможет.
– Я еще поживее тебя буду, – резко перебил меня Авдей. – Ты-то уже мертвец!
– Ты прав, – передернула я плечами.
– Что хочешь за Берегиню? – бросил он.
– Ничего. Заберешь?
Колдун хмыкнул:
– Как ты заговорила, однако. Страшно, девка, тебе жизнь терять, становиться бестелесным созданием? Страшно?
– А тебе не страшно будет, когда сам Оберегом станешь?
– Я-то уж знал бы, как силой распорядиться, – отозвался он презрительно и высокомерно задрал подбородок. – Только вот не надо мне того.
– Что? – опешила я. А потом подняла глаза и вдруг поймала в высоком зеркале на противоположной стене отражение мужской фигуры.
От страха свело живот и закололо в груди. Он стоял все это время за стеной в смежной комнате, не заметный мне. Граф Лопатов-Пяткин чуть улыбался одними губами, а темные глаза смотрели холодно и насмешливо. Я резко развернулась, надеясь, что спастись еще не поздно, но он только тихо произнес, останавливая меня:
– Некуда бежать, Наталья. Больше некуда.
Солнце село, оставив после себя теплый серый вечер, и в горнице сделалось совсем темно. Василий возвышался надо мной, от всей души наслаждаясь произведенным впечатлением. Мне казалось, что деревянный пол уходит из-под ног, а мир за дверью избушки давно полетел в тартарары, и потому перед глазами все кружит и пляшет.
– Как же ты глупа, Наталья! Неужели ты подумала, что могла бы скрыться от меня? – ерничал Василий. – Не отвечай! Я сам знаю, что именно так ты идумала. Ты ведь не знала, что Хранители везде…
Он взял меня за холодные непослушные пальцы и, увлекая в глубь горницы, заставил сесть на лавку рядом с Авдеем.
Сил сопротивляться больше не было – только страстное желание жить, ведь сейчас я впервые не одинока: у меня есть Николай.
– Мы прячемся в каждом городе, в каждом глухом селе, – продолжал между тем граф, – мы прикидываемся неразумными мальчишками в отряде Главного мага Объединенного королевства.
Я почувствовала, как сердце у меня упало в пятки. Все происходившее в деревне белорубашечников тогда встало на свои места. Федька Ветров говорил, что я красивая. Да он бы медведя назвал пушистым кроликом, лишь бы втереться в доверие. Я думала, что подставляю его, а было все наоборот – это он подставлял меня.
– Мы становимся ростовщиками. – Василий разжал ладонь, и на указательном пальце повисла длинная серебряная цепочка с розоватой трубочкой-подвеской, будто маятник качаясь из стороны в сторону.
– Мы сходим с ума, как Алевтина, дочь погибшего во время переворота Старейшины Иансы: представляем себя Берегиней и убиваем пять человек, а потом вдруг прозреваем, встретив настоящую Берегиню. Мы становимся лесными лихими разбойницами и ненавидим людей. Мы создаем веру в солнце, надеваем белые балахоны, и люди идут за нами. Мы повсюду, мы управляем. Только нас не видно. И ты, бедняжка, ведь и не догадывалась, какая участь тебя ждет потом, после того, как ты добудешь Ловца Душ? Прочитав заклинание, ты подписала себе смертный приговор. Многие охотились за заклинанием, думая, что оно поможет стать могущественнее, сильнее. Только они не подозревали, что ничего не бывает просто так. Колдовство Хранителей жестоко и кроваво. Когда создали Ловца Душ, то не подумали, каким боком выйдет заклинание. Оказалось, что Оберег Иансы способен убить любого Хранителя, покусившегося на Источник, и захватить его дракона. Елена знала об этом, когда читала заклинание.
– Не услышала ли я в твоем голосе горечи? – съерничала я, не чувствуя при этом ни золотника изображаемых душевных сил.
– Елена. Моя женщина… Она… Она была похожа на тебя. Дура, раз смогла попасться в лапы Старейшин Туберозовых! – Голос его ожесточился.
– Она стала последней Верховной, – вдруг поняла я.
– Ее, как и всех, ждала расплата. Как только дух Источника тает – бах! – убивают самого Оберега. Все просто и понятно. Все это уже повторялось десятки раз. Хотя признаюсь, ты, видимо, первый Оберег, доставивший столько хлопот чванливым деревенским старцам, ха-ха-ха… – довольно расхохотался он, запрокинув голову. – Тебя не выбирали. Ты украла заклинание сама, непостижимым образом смогла прочесть древние письма. Как же ты мне помогла! А теперь самое интересное. Я расскажу, почему мы так долго друг к другу шли!
– Не надо, – едва слышно воспротивилась я, – я уже достаточно услышала самолюбивых речей. Даже Степан Тусанин уступил тебе в красноречии, а он соловьем заливался, что Хранители рождены править.
Больше всего я хотела узнать, что происходит с Николаем. Перед глазами рисовались картины одна страшнее другой.
– И все же, – хмыкнул Лопатов-Пяткин, – Источники умирают, и у них есть своя смерть. Они иссыхают, уходят, исчезают. Но мы зависим от них. Без них, к сожалению, не могут рождаться драконы, а значит, и дети появляются на свет мертвыми. Род прерывается, обрекая уцелевших на вымирание. Старейшины чувствуют, когда должен подохнуть очередной Верховный дух, и выбирают Хранителя, заменившего бы его. Даруют ему силу, а потом отнимают ее в ночь истинного перелома годов, когда все планеты выстраиваются в ровную линию, а с неба сыплется целый камнепад звезд… Тот, кто управляет Источником, управляет всем миром. – Он замолчал, видя, что его слова меня не слишком впечатлили. – Они отняли у меня Елену, а я решил убить их Иансу, освободить ее душу, а потом создать новую деревню, лучше, краше, сильнее. Но проиграл. Меня пленили, прокляли, посадили под полог доживать бесконечное число лет в заточении, а она привидением существовала в той башне и молила о своей смерти. Заклинание спрятали у этих чокнутых ведьм Мальи – хранительских церберов. Они же ничего не умеют делать, кроме как защищать свои цацки да камушки. Да и путь к ним открыт лишь яснооким, а у Хранителей они появляются один на тысячу… Ианса, очевидно, замечательно жила, пока я гнил и сходил с ума от бессилия, пока Елена маялась бестелесным созданием… Но тут в моем замке появился воск