А пособлял Володею в столь рисковом деле здоровенный да космотущий пёс, которого вся деревня звала Шайтаном, позабыв о том, что кутёнком он был назван совсем иначе.
Шайтану не только за великость да чёрные косматы приладил народ чёртово имя. Был он, кроме того, хитёр да ловок, нелюдим да неласков степенью такой, что даже семейным своим не дозволял больното над собою выглаживаться. Что же сказать об остальных любителях собачьей нежности, так всякому панибрату косматый этот бес такую умильную улыбочку на своей морде творил, что у короткого друга мозга[9] от страха спекалась.
Шайтан — одним словом.
А силён был косматый улыба такой силою, что и не знали, где ему кого под стать найти.
Володей Кумань подобрал своё чудо кутёнком всё на том же на упомянутом болоте. Может, какой дурень мимо зыбунов ехал да кинул щенка на смерть, а космарь сумел выбраться...
И вот какая особина получилась на деревне с тем Шайтаном. Лохматый бес над своей натурой дикою дозволял как угодно командовать одному лишь человеку — Саньке Выдерге. Люди так и говорили:
— О, гляньте-ка, чёрт чёрта нашёл!
Девчатке той было годов под семь, под восемь, когда в ночном пожаре задохлась вся её семья. Спасло Саньку то, что, с вечера набутызганная отцом за проказы свои, выверты, унеслась она из дому да спряталась в болотной моховине, где её искать даже никто и не попытался. Не впервой было находить ей в камышах укрыву.
Когда же, после пожару да поутру, появилась Санька живёхонькой на болотной логовине, чей-то недобрый язычище смерзил: черти, мол, Выдергу берегут. Они, мол, в отместку её отцу, и пожар сотворили!
А кто-то самодурошный нашёлся добавить, что ночью, якобы, видал, как летела с болота галка[10] ...
У нас ведь всякий досадник — чёртов посланник.
Выпала нужда после пожара принять сироту на хлеба деревенскому лавочнику Дорофею Мокрому, потому как молодая его супружница приходилась Саньке родной по отцу тёткою.
Так вот она, молодая да ранняя тётка Харита, чуть ли не в первый день высказалась сердцем перед братанкою[11]:
— Отяпа[12] проклятая! Уберегла ж тебя нечистая от огня! Майся теперь с тобою, с Выдергой паразитскою. А ну, ступай в клеть[13]! Не место тебе в порядошном дому людей пугать...
Высказалась так Харита и втянула Саньку за ухо в тёмный чулан. Потом дверь с приговоркою на крепкий засов посадила:
— Три дня будешь тут у меня пауков считать!
Выдерга тогда взялась было колотить голыми пятками по дверным доскам — на свободу ломиться. Да только на потребу её появился в кладовой сам Дорофей Ипатыч и приложил свободухе такого лопуха, что девчаточка маленько по стене не растеклась. А вдобавок наляпал:
— Отец-покойничек не успел вытряхнуть из тебя сатанинскую природу твою — я вытравлю! Ты у меня шелковее шёлковой станешь!
Он, Дорофей Мокрый, только лавочником полным на людях держался, а человек из него с рождения вышел пустой — для совести ближних неловкий, словно дырка на мясистом месте.
Очень даже скоро пропитал лавочник сироту такой болью, что девка сама с нею справиться не смогла — стала на деревню выносить, полеткам[14] пригоршнями раздаривать.
И отроду неробкого десятка, заделалась Санька грозою ребятни, а то и кого постарше. Вот тогда-то и стала девка перед всеми настоящей Выдергой. Угомонить теперь могли её разве что кнут да цепи. При великой нужде могла она хоть в колодец прыгнуть, хоть в костёр нырнуть, могла под любую вершину по гладкому стволу взлететь — не охнуть. Один раз больше суток просидела на осокоре[15]. Её Дорофей даже ружьём стращал, а согнать на землю не сумел. Лишь на рассвете сманил её оттуда ласковым приветом Володей Кумань.
Володей аккурат шагал мимо Санькиной отсидки. Нёс он тогда за пазухой только что найденного Шайтана. Кутёнком этим и послабил он девчаткину настырность.
В тот самый раз и нашла Выдерга себе верного, неразлучного друга.
А когда у Куманей подрос сынок Никиток, так и его эта дружба заманила в свой неширокий, да неразрывный круг. Девка прямо-таки заболела крепким согласием. И сколь Дорофей Мокрый ни приступал лечить её от такой привязливой хвори, зря только хлысты ремкал...
Как-то случилось раз, что лекарь шибко великую дозу «микстуры» племяннице прописал — забежала леченная от той примочки в такую тайгу, что и выплутаться из неё сама не сумела...
Так вот кабы не Шайтан, нам бы с вами сейчас, может, и разговор бы не о чем было вести.
Отыскал пёс другиню свою в замшелом урмане, чуть ли не волоком её изголодавшуюся доставил до Куманей, а уж оттуда Володей да со своею красавицей Андроной не захотел бедолагу до лавочника отдавать. На Дорофееву злую упреду, что-де наведёт вам Санька полный двор чертей, Володей ответил:
— И черти от Бога. А вот от твоего святого догляду нет ни спасу, ни ладу...
— Спаси её, спаси, только вперёд не голоси, — сказал тогда Дорофей-лавочник.
Тут и пойми, кто вернее чертей скликал? Через три дня после Дорофеевой сказки стряслось такое, что вся деревня задохнулась. Вобрала деревня в себя воздух от изумления да и приняла за истину, что Санькино рождение случилось не для добра. А дело в том, что Володей Кумань пропал в зыбунах! Шайтан был с ним, и Шайтан не воротился.
— Вот она, Куманёва жалость, — спихнула-разбежалась, — изрёк на тот случай Дорофей, и овдовевшая Андрона уже не смогла огородить Саньку ни от плети, ни от клети...
Да и где ж было Андроне чужой бедою бедовать, когда своим горем затопило её до макушки. В половодье том нашла она себе одно лишь занятие — у болота с Никитком ходить, Володея больным голосом кликать...
— Ох ли уманят зыбуны кликунью в свою глубокую котловину, завлекут страдалицу! — пророчили на деревне бабёнки.
И опять сбылось предвестие: сама Андрона ушла по июльским травам в логовину болотную и Никитка с собою увела.
Попричитали, поплакали бабёнки, поохали у Куманёва двора, окна в доме ставнями поприкрывали, ворота наглухо заперли и разошлись по своим заботам — жить, как жили. А вот что бы да кому бы кинулась в голову задумка — пойти поискать загинувших в болоте. Даже росинка маковая не блеснула...
Кроме непролазных трясин была тому ещё одна причина. Дело в том, что на Куманьковом болоте с недавнего времени поселился туман. Обычная его пелена и в прежние годы нередко устилала провальную эту нетронутость. Но в последнюю пору она устоялась такая густущая да вязкая, словно муть её прорвало из самой преисподни. Прям не туман, а какой-то кисель молочный.
Ещё большая его странность состояла в том, что ни зазывными летами, ни кристальными зимами, ни вёснами лебяжьими или бы хлизкими осенями в уютной низине-логовине туман тот никакими ветрами взять не могло.
Деревня о нём судила так: на Куманьковой, дескать, топи да нечистая сила устроила кашеварню. Что-де черти поселились под самым днищем болотного котла и зачали там держать постоянный огонь. Приставлены-де рогатые парить безотрывно вонючее снедало, чтобы кормить им на том свете грешников...
Чего уж тут корить людей за то, что ни один не сунулся в экое сатанинское варево?
Только опять да вдруг, денька ежели так три-четыре отчесть от Андронина ухода, под самый вечер, ведёт забота старого шорника Свирида Глухова вдоль болотной логовины, по гривке, из соседней деревни домой. Плетётся поживший неторопко да мимо скоможного[16] выпаса да видит... Дедок Свирид подслеповатым был. Вот и видится ему, сыздаля-то, ровно бы чей телок в низину забрёл. Стоит телок у самого у болотного тумана и домой направляться не думает. Тогда и пала на шорниково сердце забота — пугнуть животину от поганого места, не то прямой убыток может кому-то из деревенских случиться. Бывало уже такое.
Дед Свирид — из добрых добрец, полез ежевичником напрямки до чужой нужды. И тут! Вот те нам, да наше вам!
Взамен ожидаемого телка видит старый — Шайтан собственной персоной у болота стоит, с лапы на лапу перепадает, языком бедняга дышит — настолько устал. А рядом с ним, в росной при закате траве, Никиток распластался — чуть живой! Оба в грязище болотной — глядеть страшно! Да измождены! Кажись, помедли чуток — домой уже не доставишь. Дедок Свирид медлить не стал... Своих ребятишек старому шорнику за всю долгую жизнь звезда его талана не раздобрилась послать. А тут вдруг да сирота в руки! И размечтался над парнишкою дед, покуда нёс Никитка ко двору. Вот, мол, и послал Господь внучонка. Столь надёжный подарочек подарил, что и прибежать отобрать некому.
Только вот Шайтан чуток замутил старикову радость. Поскольку пёс ни в какую не захотел отстать от малого своего хозяина, то и принудил этот факт Свирида-шорника поразмыслить по-стариковски да вслух. Дескать, чем он станет кормить этакого зверюгу, ежели сам он весь свой век одним только шилом охотился, дратвою силки ставил. Так что лёгкого корму, каким считался на деревне охотницкий добыток, на столе шорника отродясь не водилось. А много ли ременным тем ремеслом, да ещё в старых годах, мог он заработать? По миру не ходил с протянутой рукой и то слава Богу. А такого косматого пестуна[17] караваем хлеба за один присест вряд ли уговоришь. Тут волей-неволей в затылке заскребёшь...
Только Свириду-шорнику не досталась на этот раз долгая нужда плешатую маковку скрести: Шайтан, прямо-таки прослушав стариково беспокойство, силы остатные собрал и понёсся в недалёкий Светлый борок, мимо которого они направлялись до близкой уже деревни.