. Что торопишься?
Ковалев. Не я тороплюсь.
Родичев. Держишь ты родственников в трепете.
Ковалев. Мне только родственниками и осталось командовать.
Родичев. Не ершись. Не для того встретились.
Ковалев. А для чего?
Родичев. Хотел рассказать тебе... ну, о виноградниках твоих.
Ковалев. Им что, мое имя присвоили?
Родичев. Присвоить не присвоили, но называют ковалевскими. В голой степи вымахали — глаз не оторвешь.
Ковалев. Читал в твоем письме.
Родичев. В письме всего не скажешь. А ты тоже вроде думаешь о них?
Ковалев. Откуда такая информация?
Родичев. Родня сообщила.
Ковалев. Жена?
Родичев. Сестра жены. Книгу пишешь или статью какую? Давай издадим в области?
Ковалев(смутившись) . Болтают ерунду... Ничего я не пишу.
Родичев. Пишешь. Даже рукопись прячешь.
Ковалев(с усмешкой) . Ты что, за рукописью приехал?
Родичев. Ты вроде и не рад встрече?
Ковалев. Если б не рад, не ждал бы столько дней!
Родичев. Павел, а не поехать ли тебе к нам?
Ковалев. Куда?
Родичев. Ну, виноградники посмотреть... Может, прибавилось бы что в рукописи?
Ковалев(раздраженно) . Да брось ты рукопись! Брось! Нет ее!
Родичев. Как нет?
Ковалев. Ты что, с бумагой приехал встретиться или со мной?
Родичев(теряя спокойствие) . На кого сердишься? Скажи. Павел, на кого?
Ковалев. Ни на кого.
Родичев. Что с тобой происходит? Объясни мне.
Ковалев. Ты на улицах Москвы запах бензина (с особой интонацией) чуял?
Родичев(повторяя интонацию Ковалева) . Чуял.
Ковалев. А я двадцать лет чуял, жил этим! Вы скоро убирать будете?
Родичев. Готовимся.
Ковалев. Хожу по бульварам, думаю... А перед глазами... пшеница. Поля. Комбайны. Тракторы. Двадцать лет — это срок! Весна... Каждая весна — посев. Двадцать весен! В дождевиках. В сапогах. На «газиках»... Бригадиры. Звеньевые. Люди. Не выбросишь из сердца. Тебе не понять! Ребенок плачет, когда от груди отнимают... А у взрослого дело? Смеяться должен? Лезгинку танцевать? Мы пришли в тяжелые годы. Сменили тех, кто в тюрьмах да в ссылках погиб. Когда вырубили стольких людей! И каких людей?! Теперь-то все понимаешь! Разве от этого не горько? Разве не болит сердце! А разве мы не ходили под смертью? Сколько честных коммунистов в размол пустили? (Замолчав, отвернулся от Родичева.)
Родичев. Успокойся, Павел. Успокойся.
Ковалев(страстно) . Я знаю, мы многого недобирали. Ошибались. Да, ошибались. Кто не работает, тот не ошибается. Но мы работали! Мы были солдатами партии!
Родичев(сильно) . Почему были? Кто тебя отлучает от партии?!
Ковалев. Отлучить меня от партии нельзя. Не получится! Но обыватель в душу мне плюнуть может, Это разрешено.
Родичев. Слушай, Павел, я многому от тебя научился. Ты в меня свою душу вложил. Но скажу прямо. На людей можно обижаться. Бывает, заслуживают... И на меня — если есть за что — обижайся! Ладно. Но на время, на партию обижаться нельзя!
Ковалев. Зачем же так, Иван Ильич? Да и глупо было бы.
Родичев(почти со злостью) . Не спорю, глупо! Но чувствую, сидит в тебе что-то! Сидит!
Ковалев(глухо и упрямо) . Забывать нас стали.
Родичев. Ты что, оперный артист? Скучаешь без оваций?
Ковалев(с обидой) . Знаешь, сравнения эти... Я еще голоса не потерял, а к овациям мы, партийные работники, никогда не привыкали.
Родичев. Ты сделал крупную ошибку.
Ковалев(желчно) . Мой путь только ошибками и усеян.
Родичев. Я с тобой как с другом, как с товарищем говорю. И меня когда-нибудь сменят... И, может, быстрей, чем тебя. Что же я, на твое положение перейду? Личные обиды надо прятать. И не уходить от дела, которому жизнь посвятил. Многое изменилось, надо понимать. Не на словах принимать, а душой, сердцем и разумом. Обязательно разумом. Примешь разумом — к сердцу пути найдутся!
Ковалева(входя) . Может, чай подать?
Ковалев(раздраженно) . Погоди, Даша! Успеется!
Ковалева. Но Иван Ильич...
Ковалев. Обождет твой Иван Ильич!
Ковалева уходит.
В чем же моя ошибка все-таки? Общих положений я наслушался вдоволь.
Родичев. Нравится тебе роль московского дачника?
Ковалев. К обломку еще и дачник прибавился?
Родичев. На болтунов ты плюнь! Но (с ударением) там бы ты их не почувствовал... Степной ветер болтовню их по оврагам бы развеял.
Ковалев. Что-то тебе ветер понравился!
Родичев. А я его всю жизнь люблю! Бери работу — по возможностям! По силенкам. Мы же не принцы наследные! Что можем, то и тянем. Только чтобы по сердцу было. Ну, решай. (Смотрит на часы.)
Ковалев. Все-таки торопишься?
Родичев. Вот что, Павел Степанович, если скажешь — я останусь. Провести вечер в твоей семье — удовольствие. (Раздумывая.) Бюро назначено на послезавтра. Но если скажешь — перенесу.
Ковалев(потеплев) . Ладно... Езжай. Только просьба к тебе: о рукописи моей забудь. Ее нет. Не вспоминай. Нет ее.
Родичев(снова тревожно) . Но ты что-то писал?
Ковалев. Что-то писал... Хочешь, дам тебе... рукопись. (Открыв стол, вытаскивает рукопись, закрывает ящик на ключ.) Вот... (Читает.) «Отчет коммуниста Павла Степановича Ковалева о его жизни и работе в Коммунистической партии Советского Союза». Вот и весь виноград...
Родичев(очень тревожно) . Для чего ты все это... писал?
Ковалев. Для себя. Чтоб не забыть... Отвечал сам себе. Сегодня точку поставил...
Родичев(возмущенно) . Точку поставил?! Распорядился?! Ишь ты, хозяин нашелся?! Точку поставил?!
Ковалев(растерянно) . Да ты что на меня?
Родичев. Думаешь, слепой к тебе приехал? Не видит ничего? Не чувствует? Точку поставил? Да ты понять можешь, что происходит? Какой мы этап проходим?!
Ковалев(не понимая) . Да ты что, Иван? Успокойся.
Родичев. Я тебе успокоюсь! Я не сиделка медицинская! Я к тебе без снотворного! Что ж, ты не видишь? Не понимаешь? Нельзя больше так хозяйствовать! Нельзя ползком по земле пробираться! Трудно мне говорить, трудно... А вынудил. Мимо тебя, что ли, все проскакивало? Критикуют? Ладно. Еще резолюция! Еще обязательства! Прикроем стыдобушку, лишь бы авторитет не поколебать! Так, что ли? (С горькой прямотой.) Ну, не тянул ты, не тянул. Пойми. Говорить меня заставляешь?
Ковалев(резко) . А я тебя не прошу говорить!
Родичев. А я твоего разрешения не спрашиваю! Открой стол.
Ковалев. Это еще зачем?
Родичев. А я говорю — открой!
Ковалев. Да ты что?!
Родичев. Точку поставил?! Где пистолет?
Ковалев(начиная понимать) . Ты... ты...
Родичев. Я тебе такой восклицательный знак влеплю! Давай ключи!
Ковалев(бросая ключи на стол) . Эх ты! друг-товарищ!
Родичев, один за другим, открывает ящики. Быстро осматривает их. Ковалев, скрестив руки на груди, наблюдает за Родичевым.
Родичев(захлопывает последний ящик. Оборачивается к Ковалеву) . Где пистолет?
Ковалев. Может, мне для тебя «скорую помощь» вызвать?
Родичев(беря рукопись) . Что все это значит?
Ковалев. Эх ты! Друг-товарищ! Мог подумать?! Мог подумать?!
Родичев. Я требую объяснения!
Ковалев. Я все могу объяснить! (Забирая рукопись.) Все! Год за годом, день за днем я просмотрел свою жизнь! Страницу за страницей. Вся жизнь, с первого до последнего дня, отдана партии. Вся жизнь. Все, что мог. Все, что имел. Я снова обрел свою силу в жизни партии и в своей собственной жизни! Я жил, живу и буду жить! Как ты мог подумать? Как ты мог? Это очень жестоко с твоей стороны!
Родичев(сокрушенно) . Ах ты, Павел, Павел...
Ковалев(смотря на часы) . А теперь вот что — езжай.
Родичев. Хочешь, останусь?
Ковалев. Нет, езжай. Езжай, Ваня. Уборка! Уборка! Понимаю...
Родичев. Смотри, Павел!
Ковалев. Да езжай ты спокойно, черт тебя дери! И поцелуемся, что ли?
Родичев(обнимая Ковалева) . Жду тебя.
Ковалев. Ладно, Ваня... Ладно. Жди!
Долгий поцелуй. Рукопожатие. Родичев уходит, Ковалев направляется к столу. Открывает ящик. Прячет рукопись. Закрывает ящик на ключ. Входит Тепляшин.
Тепляшин(тревожно) . Где же Родичев?
Ковалев. На поезд ему...
Тепляшин. Как же он так уехал?
Ковалев. Некогда. Уборка начинается.
Тепляшин. Он ни о чем с тобой не говорил?
Ковалев. А чем же другим мы занимались?
Тепляшин. И мне с тобой надо поговорить.
Ковалев. Не все сразу. Не все сразу, Сережа.
Тепляшин. Совершенно безотлагательное дело.
Ковалев. Успеем. (Уходит.)
В комнату входит Корниенко. Увидев Тепляшина, подбегает к нему,
Корниенко. Сергей Васильевич!
Тепляшин. Ничего не знаю. Ничего не знаю. Родичев уехал.
Корниенко. Что за люди, что за люди? (Плачет, опуская голову на грудь Тепляшину.)
Тепляшин. Валя, Валя... (Гладит ей голову.)
Входит Барбарисов.
Барбарисов. Ну что?
Тепляшин. Родичев уехал.