дяди у вас в номере произошла какая-то заварушка.
– Господи, – восклицает Нейтан.
– Но потом пропал второй дядя…
– Ты должен был найти его! – рявкает ама на старшего дядю, который снова вздрагивает. – Даже с такой мелочью не справился.
Старший дядя стонет в свой кляп и выглядит таким раскаявшимся, что мне, как ни странно, становится его жаль.
– Он не виноват, что мы надрали ему задницу, – говорит четвертая тетя.
Стафани делает глубокий вдох.
– В любом случае второй дядя и старший дядя пропали, а потом и фасинатор тоже пропал… Я не знаю. Мы запаниковали. Поэтому в последнюю минуту решили, что третий дядя притворится, что вы его похитили, чтобы мы обыскали ваши номера. Мы не думали…
– Без обид, но в вашем плане целая куча пробелов, которые сразу бросаются в глаза, – перебивает четвертая тетя.
– Я знаю, ладно? – огрызается Стафани. – Было нелегко придумать план по вашему уничтожению, и это лучшее, что мы смогли. Нам было больно, и мы были в отчаянии и просто хотели – я не знаю – заставить вас всех заплатить за то, что вы сделали с А Гуаном.
– Я не могу поверить, что вы пошли на все это, чтобы подставить нас. – Честно говоря, не знаю, приятно поражена я или в ужасе.
– А Гуан – мой единственный внук, – внезапно говорит ама, снова начиная плакать. Несмотря на все, что произошло, невыносимо видеть, как эта могущественная, надменная пожилая женщина превращается в слабую, убитую горем бабушку. – Мы бы сделали все ради него.
В этот момент желание бороться вдруг резко меня покидает. Я понимаю, что то же самое происходит с мамой и тетушками. Конечно, они сделали бы для него все что угодно, точно так же, как мама и мои тети сделали бы – а они ведь правда сделали – для меня. Ради нашего спасения наши семьи готовы пойти даже на самые опасные преступления. Им достаточно любого плана, даже ужасного и непродуманного, но они будут действовать любой ценой.
– Вы все убили его, почему? Только потому, что он украл у вас какие-то драгоценности? Разве могут какие-то драгоценности сравниться с жизнью человека?
– Это произошло не из-з этого, – шепчу я.
– Он был таким хорошим мальчиком…
– Это произошло не из-за этого! – На этот раз мой голос звучит громко, словно гром. Я заставляю себя продолжать говорить, даже если это означает, что я до конца разобью сердце амы. – А Гуан умер, потому что пытался домогаться меня. Он был за рулем и не остановился, когда я попросила его об этом, а потом завез меня в какой-то заброшенный район, и… боже, я была так напугана. Я ударила его электрошокером, и мы врезались, а…
Тут мой голос срывается. Рука Нейтана успокаивающе сжимает мои плечи.
– Ты ударила его электрошокером? – спрашивает Стафани. Осознание озаряет ее лицо. – Когда мы были в аэропорту, ты сказала, что твой электрошокер однажды спас тебе жизнь. Получается, ты говорила про него? – Я киваю, а она смотрит в потолок, смахивая слезы. – Он хотел… эм, он хотел…
– Да, – тихо говорю я. – Я просила его остановиться, но он меня не слушал.
– Твою мать, – бормочет Стаф себе под нос. Она отворачивается, чтобы я не могла видеть ее лица, но она качает головой.
– Нет, ты все врешь, – огрызается ама. – Мой А Гуан был хорошим мальчиком, самым лучшим мальчиком. Он никогда бы не сделал ничего подобного!
– Нет, Ама, – произносит Стафани. – Нет. Прости, но он мог такое сделать. А Гуан был добр к тебе, но не был хорошим мальчиком. Мне жаль, ама.
– Нет! Да что ты знаешь? – начинает кричать ама. – Ты ведь ничего не знаешь! А Гуан всегда был таким хорошим мальчиком, всегда приносил мне мою любимую еду, каждый понедельник он ходил за продуктами в Ranch 99, всегда покупал мне хорошие колбаски и…
– Бок чой, чар сиу бао, кенг конг, соевое молоко, – начинает перечислять Стафани.
Ама замолкает, а Стафани продолжает перечислять длинный список продуктов.
– И яблоки Фудзи, – заканчивает Стафани. – Правильно?
Ама просто молча смотрит на нее.
– Я знаю это, ама, – мягко говорит Стафани, – потому что А Гуан ничего из этого никогда не покупал. Это была я. Это всегда покупала я. А Гуан любил тебя по-своему, но не был надежным, или заботливым, или еще каким-то, что, по твоему мнению, делало его хорошим мальчиком. – Она смотрит на меня и указывает на своих дядей. – Могу я?
Я киваю, она подходит и вытаскивает носок изо рта второго дяди.
– Скажи ей, второй дядя.
Второй дядя облизывает губы и произносит хриплым голосом:
– Стаф права. Извини, ма. А Гуан был плохим мальчиком. Мы просто всегда прикрывали его задницу и его косяки.
– Это наша вина, – добавляет старший дядя, как только Стаф вытаскивает носок, затыкавший ему рот. – Просто мы знали, что он твой любимчик, поэтому хотели, чтобы ты была счастлива и не знала, какой он плохой ребенок.
– Мы потакали ему, – говорит третий дядя.
– Ну еще бы, вы, грязные потакатели, – бормочет четвертая тетя.
Ма шикает на нее.
– Но А Гуан, он всегда заботился обо мне, – говорит ама тихим голосом. – Он купил мне телефон…
– Это был я, – отвечает третий дядя. – Мы сказали тебе, что он от А Гуана, чтобы ты научилась им пользоваться.
– А Гуан очень хорошо умел притворяться хорошим, – продолжает Стафани мягко. – И да, мы потакали ему.
– Но мы не думали, что он настолько низко пал, чтобы напасть на женщину, – ворчит старший дядя. Его взгляд скользит по мне, а затем снова утыкается в пол.
– Прости, Мэдди, – говорит Стаф, делая глубокий вдох. – Мы не думали…
– Все в порядке. Откуда вы могли знать? – отвечаю я.
Мы все смотрит на аму, которая, кажется, за последние несколько минут просто усохла, как роза. Стафани подходит к ней и обнимает за плечи.
– Ама…
Голос амы срывается на шепот:
– Это моя вина.
– Нет, Ама…
– Потому что я его воспитывала сама и сильно разбаловала, вот почему он стал таким.
– Да, все же слегка есть твоя вина, – произносит старшая тетя. Я морщусь, пытаясь подать знак старшей тете, чтобы она не лезла. – Но по большей части он сам виноват, – замечает она. – Может, да, ты его и баловала, но у него же должно было быть, ну, как это, садар дири.
Самосознание.
Две женщины напряженно смотрят друг на друга в течение секунды, прежде чем ама кивает, и хоть что-то проясняется. Это все равно что вынырнуть на поверхность и сделать первый глоток воздуха после долгого пребывания под водой.
– Теперь мы можем развязать моих дядей? – спрашивает Стаф.
– О да, конечно, – отвечаю я. – Ну, мы вроде как все выяснили, да, и, надеюсь, вы, ребята, не попытаетесь выставить нас наркоторговцами и похитителями людей?
Стаф вздыхает и качает головой.
– Мы покончили с этим.
– Подождите, мы не можем им доверять! – говорит ма. – Они мафия!
Стаф хмуро смотрит на нее.
– Вау, вы что, реально купились на это, да?
– Что? – Мы все останавливаемся и смотрим на нее. Такое ощущение, что прошло уже миллион лет. – Вы не мафия?
Стаф хмыкает и смотрит на свою семью.
– Видите? Я же говорила вам, ребята, она мне поверила. – Она закатывает глаза. – Я сказала тебе это только для того, чтобы напугать и заставить не отменять свадьбу. Я запаниковала, когда ты подслушала мой разговор по телефону. Я должна была как-то помешать тебе все отменить.
– ЧТО?
У меня снова перехватывает дыхание. Я так долго считала Стаф другом, но потом мне пришлось думать о ней как о гангстере из мафии, и каким-то образом это настолько укоренилось в голове, что теперь считать ее снова обычным человеком… чертовски странно.
Мой мозг будто бы отрицает эту мысль, вспоминая все произошедшее за сегодня.
Когда второй дядя приехал, чтобы сделать нам прическу и макияж, мы так боялись, что он будет касаться наших волос и лиц, ведь он «МАФИЯ!». А потом мы сами зашли еще дальше и вообще похитили его. А что еще можно сделать с мафией? А затем – черт возьми – еще просматривали его телефон, чтобы найти, кого они хотели устранить.
– А убийство? – шепчу я.
Стаф пожимает плечами.
– Я же сказала тебе, что придумывала на ходу. Это было лучшее, что пришло мне в голову. Знаю, немного притянуто за уши…
Теперь, когда я вижу правду такой, какая она есть в действительности, то говорю сама себе: «Да, это было очень притянуто за уши! С чего бы мафии пытаться уничтожить цель на свадьбе? В этом нет никакого смысла! Там так много свидетелей, и все может пойти наперекосяк. Да об этом даже и думать смешно».
И мой мозг, видимо, согласился с этим, потому что внезапно из меня вырывается смех. Все смотрят на меня так, будто я свихнулась. Я смеюсь так сильно, что у меня начинает болеть живот.
– У тебя все хорошо? – спрашивает Нейтан, и я пытаюсь ответить ему «да», но слишком сильно смеюсь, чтобы выговорить что-нибудь связное.
– …мы думали… убить Лилиан! – Я просто задыхаюсь от смеха.
Старшая тетя фыркает.
– Мы похитили старшего дядю и второго дядю, потому что думали, они такие опасные!
– Еще и мариджоанну подсыпали в шампанское, – присоединяется к разговору вторая тетя.
– Ага, и в итоге сами же это шампанское и выпили, поэтому ходили обдолбанные! – выкрикивает мама.
– Ну, обдолбанные не обдолбанные, но ощущения были приятные, – говорит четвертая тетя. Они смотрят на нее, а затем, как один, мы теряем всякое самообладание и начинаем громко хохотать.
Я присоединяюсь к ним, обнимая одной рукой дергающиеся от смеха плечи мамы, а другой – четвертую тетю, и мы все просто реально плачем от смеха. Потом я обнимаю Нейтана, он тоже начинает смеяться и присоединяется к нам, обнимая нас. Все остальные выглядят сбитыми с толку, но мне все равно. В этот момент я отсекаю все сомнения и ясно понимаю одну вещь: я точно такая же, как моя семья.
Полагаю, где-то в глубине души я всегда считала, что я в чем-то лучше: более современная, более образованная, более разумная. Я не такая вспыльчивая, громкая и не устраиваю постоянные шоу. Во многих отношениях я действительно другая. Я безупречно говорю по-английски. Не добавляю китайские травы в напитки, которые потом буквально впихиваю другим. Не спекулирую чувством вины, заставляя своих близких таким образом делать то, что я хочу. Не кричу без необходимости. Говорю нормальным тоном и, наоборот, стараюсь слиться с толпой, а не выделяться из нее.