До вечера еще около трех часов. Пожалуй, стоит обойти памятники, о которых придется рассказывать завтра этой кучке болванов. Ладно, нашелся хоть один ценитель, а точнее — одна ценительница. Теперь будешь знать, что рассказываешь именно ей, а эти пусть пьют, едят, смеются — не все ли равно, если в толпе крикливых ворон уже выгибает шею прекрасная лебедушка.
Чарлз еще раз машинально взглянул на часы и зашагал к дому. Памятники обойдутся. Ведь, в конце концов, три часа не очень большой срок, надо отдохнуть, не то на дне рождения Христиана можно и не выдержать.
Но сколько Чарлз ни пытался отвлечься, назойливая мысль все лезла в голову. Жена или невеста? Он пытался припомнить: не довелось ли видеть на экскурсии ее руки. Но, кажется, нет. Слишком далеко было, чтобы разглядеть обручальное кольцо. Лучше всего, конечно, если сестра.
Он подошел к дверям своей квартиры. Было тихо в подъезде, было тихо и здесь. Одно из преимуществ работы экскурсовода: сделал дело — и свободен.
Чарлз нагнулся, чтобы развязать шнурки туфель, и тут заметил рядом с порогом небольшой голубой конвертик с золотым вензелем в уголке. Интересно. Вероятно, его подсунули под дверь. Скорее всего, записка, но от кого? Вот вопрос. Наверное, просто ошиблись.
Чарлз поднял конверт: ни адреса, ни имени отправителя. И что теперь с ним делать? Отдать консьержу, пусть спросит у других жильцов. Может, кто-то ждет? Судя по отсутствию опознавательных знаков, письмо было доставлено не по почте. Он спустился вниз. Мистер Грегори, пожилой консьерж, читал газету.
— Извините. Не знаете ли, откуда взялся этот конверт у меня под дверью? — Он показал послание.
Старик оживленно закивал.
— Знаю, как не знать? Вот только минут пять назад приходил мальчик лет тринадцати и спрашивал, где найти Чарлза Уостерна. Я спросил, не надо ли что передать, поскольку вас не было дома, но он только рукой махнул. «Не нужно, — говорит. — Я ему оставлю кое-что и вернусь». Выглядел очень дружелюбно. Я не счел необходимым останавливать.
Чарлз растерялся. Значит, все-таки это не ошибка и искали именно его.
— Спасибо, — поблагодарил он и снова поднялся к себе.
Что бы все это значило? Чарлз вскрыл письмо. Повеяло тонким ароматом. Духи. Причем не дешевые. Уж не королевская ли семья осчастливила посланием рядового гражданина Ливерпуля?
«Через час возле собора Метрополитен. Приходите обязательно».
Чарлз не знал, что и думать. Чья это глупая шутка? Тем более принес-то конверт ребенок. Или начало интриги?
В любом случае все надежды на маленький отдых перед праздником рухнули. Теперь нечего и говорить о ванне. Хорошо, если по возвращении останется время на душ. Или, может, не ходить? Тоже, нашли дурачка.
Но Чарлз просто не мог усидеть дома. Кто-то безошибочно угадал одну из главных черт его характера — тягу к необычному и неординарному. Ладно, так и быть. Чарлз снова накинул пальто, завязал шарф и вышел на улицу. Погода стояла отличная. Солнце, немного прохладно даже в теплой одежде, но зато очень ясно и сухо. Скоро лето. Весна опять затянется на четыре месяца, но ведь и она не бесконечна. К тому же он любил весну в родном городе. Бархатные туманы будут устилать крыши, клубиться в воздухе, прилетят птицы, распустятся деревья. А еще приплывут корабли. Много кораблей набьется в порт, негде будет и яблоку упасть. Ливерпуль менялся с каждым годом, все более обретая черты промышленного центра. Нет, Чарлз не жалел о прошлом. Можно бранить тупоумие американцев, но в одном никогда не откажешь им — в практицизме. В умении одним резким движением отсекать прошлое и двигаться вперед. Если дом мешает, его надо снести. И им плевать, жил ли там Байрон или Голсуорси. Убрать — и дело с концом. Без сожалений, без слез, вообще без эмоций. Хорошо ли это? Сейчас Америка благодаря своей предприимчивости вырвалась вперед, но ее граждане словно впали в забытье. Чего стоит вся их промышленность, вместе взятая, если единственное, на что они употребляют свои миллионы, это еда и развлечения. Деградация. Но в свою очередь англичане впали в другую крайность — традиции святы и непоколебимы, даже если они мешают везде и всюду.
Чарлз улыбнулся. Что было добавлено в эти духи, если они располагают человека к философским размышлениям? Но весеннее утро было столь романтично, а небо так лазурно, так бесконечно…
Пожалуй, стоит купить цветы. Ведь, вероятно, записка от дамы…
Чарлз рассмеялся. Вот дурень. Еще не знает, к кому идет, а уже собрался делать комплименты. Наверное, ему пора завести девушку, а то это становится навязчивой идеей. И опять на ум пришли мысли о симпатичной американке. Почему бы не помечтать? Чарлз не был сторонником возвышенных чувств и сентиментальных излияний. Все, что ему нужно было от женщины, — хороший секс. Желательно не реже трех раз в неделю. А глубокомысленные признания, упаси боже — брак! — это для людей иного сорта.
Но вот наконец и Метрополитен.
— Не меня ждешь, красавчик?
Чарлз обернулся. Перед ним стояла… симпатичная американка, та самая.
— Ну, если вы прислали это, то вас. — Чарлз совершенно не смутился, даже не подал виду, что удивлен.
— Совершенно верно. — Она протянула руку. — Алекс.
— Чарлз.
Рука у нее была немного влажная и теплая. Сразу захотелось прижать ее к губам.
— Так чем обязан? — спросил Чарлз, только сейчас заметив, что перешел с чистого английского на американский диалект.
— Мне казалось, вы сообразительнее. — Алекс улыбнулась и потянула его за руку. — Идемте. Вы расскажете мне о городе. Потом мы пойдем в отель, снимем отличный номер. Или нет, лучше к вам домой. Переспим и с утра распрощаемся. Идет? Услуга за услугу. Иначе с этим придурком Джо я так и не увижу в Ливерпуле ничего, кроме ресторанов и дешевых кафе.
Чарлз пошел следом, но в голове у него не укладывалась суть происходящего. Чтобы девушка сама вот так, в открытую… Поистине Америка великая страна. И все же он спросил:
— А с чего вы взяли, что в качестве платы за экскурсию я предпочту э-э… такие услуги.
— С чего взяла? — Она улыбнулась снова. — У вас на лбу написано.
От такого заявления Чарлз даже немного покраснел. Неужели и вправду желание столь откровенно отражается на его лице? Он невольно провел рукой по лбу, словно желая стереть письмена-улики.
Алекс шла все быстрее.
— У меня сегодня маловато времени. Пошевеливайся, красавчик Чарлз. Все вы, англичане, одинаковые — еле двигаетесь. У нас в Америке по сравнению с вами люди просто носятся сломя голову.
Нет, теперь Чарлз уже и не пытался вникнуть в суть дела. Спать с кем бы то ни было в день рождения Христиана? Как бы не так.
— А что, если мы отложим прогулку до завтра? — неуверенно осведомился он. — Просто у меня сегодня очень важное дело буквально часа через два.
Алекс явно расстроилась.
— Что ж. — Она пожала плечами и отпустила его руку. — Тогда завтра в это же время.
Она уже повернулась уйти, но Чарлз в полном недоумении от такой легкости в обращении остановил ее:
— Послушайте, а как же ваш…
— Этот пучеглазый?
— Ну да.
— Сидит в гостинице. И завтра будет сидеть. И послезавтра. И потом в Америке еще столько же. И до конца жизни. До завтра. — Алекс пошла вдоль по улице. Изящная шляпка с полями, приталенное серое пальто, черная вязаная шаль, крохотная сумочка. Красотка!
Чарлз отправился домой, уже мысленно проклиная себя за неуместную традиционность. Это совесть заговорила в нем так нелепо и не вовремя. Обещал — значит должен быть. Да разве Христиан не простил бы ему? Отпраздновали бы завтра, а теперь, вероятно, эта Алекс никогда больше на горизонте не замаячит. Женщины не любят, если их отвергают в подобных ситуациях. Ну и осел же он! Это легкое покачивание бедер, плывущая походка, черные глаза, улыбка, непринужденная, словно речь шла о килограмме апельсинов.
Чарлз был совершенно сбит с толку. Напрочь. Не думал он, что доживет до подобного дня. Уж явно не экскурсия интересовала столь незаурядную натуру. Хочет насолить мужу или жениху? Наверное. По крайней мере, другое объяснение найти сложно. Судя по всему, этот очкарик ей досаждает, а избавиться от него нельзя.
Чарлз чувствовал, как его медленно переполняют все новые упреки, а количество различных версий возрастает с каждой минутой. Надо выкинуть весь этот бред из головы. Завтра. Завтра он подумает о неумолимо надвигающихся переменах в жизни. А он чувствовал, что они действительно надвигаются. Хотя что необычного в этом немного нетрадиционном предложении? Может, у американцев подобные вещи в порядке вещей…
И снова дома. Чарлз с опаской покосился на порог — уж нет ли еще какого-нибудь сюрприза, но на этот раз инородных предметов не наблюдалось. На душ ушло минут десять. Свитер, джинсы — ну вот он и готов.
В портовом трактире «Сломанная мачта» ему указали на кабачок «Пьяный корабль»: стоило бы и самому догадаться. Разумеется, Христиан собирает друзей именно в этом почтенном заведении, которое стоит здесь уже более ста лет. Еще отцы отцов современных мореплавателей заходили сюда пропустить кружку пива. Кабачок стоял на прежнем месте и даже не думал меняться. Сколочен он был из настолько прочных, пропитанных морской солью бревен, что никакие грозы ему были не страшны.
Чарлз вошел. Народ уже собрался, лились потоки пива и разговоров.
— О! О-о-о! — взвыла толпа, завидев старого приятеля.
— Сколько лет!
— Да ты похорошел!
— Вот молодец!
Все эти люди видели Чарлза только месяца два назад, но шутки по поводу роста отпускались исключительно за счет прозвища. Вот сейчас кто-то брякнул:
— Все растешь, Малыш!
Чарлз улыбнулся и на ходу ответил задире:
— А ты все плетешь паутины, Паук?
Это был старина Билл. Билл Эндрюс. Худой, щуплый, с тонкими руками и ногами, он чуть не с первых дней получил прозвище Паук. А уж когда занялся перевозкой тканей! Короче, кличка, как это часто бывает, стала второй натурой.