– Бог его знает. Коли жив – лежит в доме у нас… то бишь, у них…
– А что говорит доктор?
Санька задумался.
– Не припомню я, чтобы к нему доктора звали. Да мог и не заметить – там домище большой, на две улицы выходит, а может, и на три. Может, звали, а мне не доложили!
– Где же тот домище?
– За Строгановским домом, меж Садовой и Фонтанкой, а как улицы называются – не знаю. От Гостиного очень просто идти – посреди Зеркальной линии перейти Садовую, войти в переулок и шагов с сотню спустя налево поворотить.
– Говорите, раненого приютили?
– Да.
– И в управу благочиния про то не донесли?
– Может, и донесли… Да только к нам полицейские, сдается, не приходили. К ним, то есть…
– Да, разумеется…
Лиза понимала – решение следует принять быстро. Она не сомневалась, что раненый и есть тот пропавший убийца Глафиры Степановой. Кому бы он еще был нужен кроме людей, объявивших Лисицыным войну? На удар следует отвечать ударом, но сперва обезопаситься – сделать так, чтобы Никитин никогда больше не встретился с этим придурковатым господином Морозовым и не узнал, что он все разболтал. Стало быть, нужно поскорее увозить из дому красавчика вместе с его стройными ногами и пустой головой!
– Я помогу вам, – сказала Лиза, – и прежде всего разлучу вас с этими людьми! Ступайте со мной, я соберусь быстро. Едем к Васильевым! Скорее! Марья Дормидонтовна, вели, чтобы закладывали Любезного в санки! Когда придет господин Никитин, скажи ему, что я поехала к Ухтомским.
Это было необходимое вранье. Коли неприятелю угодно – пусть слоняется у дома Ухтомских хоть до второго пришествия.
Лиза повела Саньку в свой кабинетец, соединявшийся с уборной, дверь оставила открытой, и пока девки меняли на ней платье и поправляли прическу, вела светскую беседу – этой беседой она удерживала Саньку от совершенно ненужных размышлений. А сама думала – разболтал ли убийца о тех, кто подослал его к Степановой, или еще молчит? По всему выходило – молчит, иначе полицейские сыщики уже крутились бы вокруг лисицынского особняка, а Матвеич их заметил. Стало быть, нужно отправить убийцу туда, где ему самое место, но как?..
Санька же радовался, что опять увидит Марфиньку. Лишь на мгновение пискнула мыслишка: а что же Федька? Оставлять ее в доме, где живут загадочные злодеи, как-то нехорошо, предупредить, кажется, уже невозможно.
Сама в совершенных летах, подумал Санька, сама выкарабкается. У женщин это как-то иначе, они всегда выкарабкиваются. Анюта уж точно не пропадет – не Красовецкий, так другой брюхан будет к ней приезжать и оставаться на ночь.
Тут Лиза спросила его о том, какая погода на дворе, он ответил, и едва зародившаяся умная мысль так и не состоялась. А она ведь и впрямь была умной: Санька до сих пор верил, что новые друзья спасут его от обвинения в убийстве Глафиры, а если он от друзей отрекается, кто его спасать-то будет?
Лиза появилась нарядная, нарумяненная, повела за собой к сеням. Девки уже донесли ей, что муж съехал со двора, и она гадала – заявится ли вечером или отправился куда-то играть? Супруг был необходим, чтобы через него передать новые сведения Матвеичу: пожаловаться, что-де новый приятель господин Морозов связался с дурными людьми, навести на мысль, что те люди приютили раненого подлеца, из-за которого Лисицын так огорчался, и убедиться, что он понял необходимость отправить к тому дому Матвеича с его людьми.
Когда Лиза и Санька вышли на крыльцо, там же обнаружился Матвеич – стоял, потихоньку беседуя с малоприятной личностью – детиной высоким, сутулым, поглядывавшим вокруг исподлобья, словно ждавшим нападения. Выбора у Лизы не было.
– Погодите, сударь, я должна распорядиться, – сказала она Саньке и сама пошла к Матвеичу, то было против всяких правил приличия, однако необходимо.
Тот, сняв шапку, поклонился, не показывая удивления.
– Слушай, Матвеич, – тихо сказала Лиза. – Я знаю, ты ищешь человека, которого ранили неподалеку от Каменного театра. Так вот, коли он жив, то прячут его поблизости от Гостиного двора, посреди Зеркальной линии перейти Садовую, войти в переулок, через сотню шагов повернуть налево. Там должен быть большой дом, выходящий на две улицы. Присмотри за ним, понял? Плохо будет, коли он жив и заговорит. Сам этим займись. Люди, что его нанимают, опасны.
– Я все сделаю, – отвечал Матвеич.
– Сейчас же. И еще – надобно, чтобы камердинер поскорее заговорил.
Матвеич даже не спросил, о котором камердинере тут речь.
– Сейчас же займусь.
Трудно было выразиться лаконичнее. Лиза даже не придала значения его непочтительному обхождению: не назвал доброй барыней, беда невелика. Пусть лучше докопается, для чего тем людям подсовывать ей вертопраха с перстнем!
И если покажет, что готов ей служить, не слишком считаясь при этом с господином Лисицыным, то одной заботой меньше. С супругом, возможно, проще – тот доволен, что делает Матвеич, считает пройдоху опорой и чересчур благодарен за давние услуги. Лиза же знала – у Матвеича накопилось много таких подвигов, что могут потянуть на дно все семейство, если вдруг в столице поменяется обер-полицмейстер и ретиво возьмется раскапывать старые незавершенные дела. То есть – воспользовавшись его услугами, затем надобно, пока не поздно, от него избавляться.
К крыльцу подкатили сани.
– Скорее, скорее, – твердила Лиза. Не так далеко было вражье логово, Никитин мог очень быстро обернуться.
Кучер Фролка смотрел на нее радостно и преданно, она вздохнула с облегчением – этот никаких Никитиных к ней близко не подпустит. Лиза ответила на его взгляд и поспешила к саням. Господин Морозов помог сесть, сам устроился рядом, Фролка взмахнул кнутом, Любезный вынес санки за ворота и пошел машистой рысью, красуясь и гордясь. Прохожие оборачивались вслед – рысак был знатный.
Очень скоро Лиза и Санька были у Васильевых. Катерина Петровна приняла их по-свойски, в простом домашнем наряде.
Масленица завершалась, прислуга уже убирала некоторые комнаты на постный лад, накидывала на кресла, стулья и канапе чехлы из какой-то бурой материи, прибирала статуэтки и вазы.
– Сейчас велю подать угощение, – сказала она. – Что за Масленица, коли на столе ничего нет? Не обессудь, Лизанька, у нас суматоха – Марфинька что-то захворала. Может, несвежее съела – хотя откуда у нас быть несвежему? От нее там Федосья Федоровна не отходит.
– Так ведь есть кому ее травками отпоить, – успокоила Лиза. – Я тебя знаю, ты травы пудами запасаешь. Пусть все же спустится к гостям. Я ей вон батиста пять аршин привезла, в пост хоть вышиваньем развлечется. Косыночку новую себе вышьет к Пасхе.
– У сестры тоже неприятность, – Катерина Петровна вздохнула. – Она ко мне присылала узнать, не у нас ли Оре-стушкин Акимка. Он за нашей Варей увивался, и мы с Машей уговорились их на Красную горку повенчать, и Варя бы к Маше перешла, а Маша бы мне свою Дуньку отдала. Знаешь Дуньку?
– Знаю, промен выгодный, мастерица она тонкое белье стирать. Мы не такие богачи, чтобы отправлять возы с рубашками и скатертями на стирку в Голландию. Тут могу тебя поздравить, мой друг, – ответила Лиза. – А когда ты Дуньку заполучишь, я к тебе девчонку пришлю, Танюшку, пусть бы ее Дунька выучила.
– Ежели у Танюшки к этому ремеслу способности. Сама знаешь – при стирке кружева чутье нужно, и при сушке – ловкость. Чуть что не так – прощай блонды!
– Это уж точно! И что Акимка? Нашелся?
– Варю расспросили – божится, что не знает, где жених, и куда бы мог податься – понятия не имеет. Мы уж забеспокоились – не стряслось ли беды.
– Может, его Орест услал по делу?
– Орестушка сам сильно тревожится. Никаких поручений он Акимке не давал. Когда этот бездельник из дому вышел – никто не знает, не заметили.
Лиза безмолвно порадовалась ловкости Матвеича.
– Варя, подымись к барышне, скажи – Лиза приехала, – велела Катерина Петровна. – Да господина Морозова с собой привезла.
Горничная Варя поклонилась и ушла. Санька смотрел вслед – вот сейчас из тех дверей, где скрылась девушка, появится Марфинька! Но Варя вернулась одна, сильно встревоженная.
– Матушка-барыня…
– Что тебе?
– Барышне куда как плохо…
– Плохо? – Катерина Петровна взялась за сердце.
– Федосья Федоровна твердят – за доктором-немцем посылать надо!
– Что толку в этих немцах! – вдруг вспылила Лиза. – К нам один ходил, так у него от всех бед было главное средство – клистир! Давай-ка ее травками отпаивать. Это надежнее! Позови Кузьминишну, вели ей тут же за дело браться!
– Я к Марфиньке, – Катерина Петровна поспешила к дверям. – Ты, Лиза, жди тут!
– Конечно. Будем ждать! Никуда не уйдем! Я тебя не брошу! – пообещала Лиза.
Несколько минут они с Санькой молчали.
– Мало ли что, – сказала Лиза. – Вечно у Васильевых из чепухи суматоху разведут. Может, и всего-то надо в нужнике полчаса просидеть.
Саньку немного смутили эти слова – он полагал, что знатные особы должны выражаться как-то иначе.
Не менее двух часов сидели они, ожидая Катерину Петровну и Марфиньку. Лиза развлекала Саньку великолепными замыслами – как сложится его с Марфинькой роман, и какими путями удастся довести девушку до венца.
По Лизиному рассуждению, ждать оставалось немного – но вдруг в гостиной васильевского дома появился человек, совершенно Лизе там не нужный.
Это был Красовецкий, модно причесанный, даже подрумяненный, сверкающий алмазными пуговицами и с корзинкой в руке. Запахло земляникой.
– Хворает? – переспросил он, узнав новость. – И никак травками отпоить не могут? Там лестница, что ли?
Невзирая на возмущенные заявления Лизы о неприличии такого вторжения, Красовецкий поспешил в девичью спаленку. Вернулся он пять минут спустя, очень сердитый.
– Беда, сударыня! Я еду за своим доктором, сейчас же доставлю. По дороге загляну к частному приставу.
– К приставу-то зачем? – удивилась Лиза. – Вот тоже выдумали…
– Перечить мне будете? Вот уж не советую!