– Не успел. Хорошо, за нами ехал Пахомыч, мы его кликнули – тут же сани подогнал. Вот и все, Дальновид. Ничего более не было. Что тут скажешь?
– Скажу – догадаться бы, для чего он преследовал Фадетту. Кабы это был кто из береговой стражи – ясно, хотел знать, где прячется Румянцев, и донести начальству. Но Волчок вряд ли собирался делать донос – на что ему? Разве что он полагал, будто Фадетта знает что-то важное и может проболтаться. Тогда – он бы ее заколол, и это было бы косвенным подтверждением, что он и Степанову порешил.
– Стойте! – воскликнула Федька. – А при нем нож нашли? Если он хотел меня заколоть – то где нож?!
– Не нож, а шнурок, – поправил Световид. – Когда раздевали его – ножа не было, а в карманах, кажись, не шарили. Это упущение, братцы сильфы.
– Сейчас погляжу! – Дальновид вскочил. – Григорий Фомич, где его тряпье?
– Я в каморку прибрал.
Дальновида словно ветром вынесло из комнаты.
– Итак, если Волчок хотел убить Фадетту, то кто хотел убить Волчка? – спросил Световид. – Подаем мнения. Ты, Званцев?
– Почем я знаю?
– А хочешь знать?
Красавчик пожал плечами.
– Ты, Выспрепар?
– Это может не иметь ни малейшего отношения к делам театральным. Черт его знает, чем он занимался и на что жил, когда выгнали из театра. Мало ли с кем спутался.
– Допускаю. Ты, Фадетта?
– Я в этих делах ничего не смыслю, – сказала Федька. – Может, у меня какой покровитель завелся, а я и не ведаю? И это – меня спасали?
– Черт знает что… Званцев! Ты береговую стражу лучше меня знаешь – кто бы из вас мог в антракте одолжить Волчку маску? С кем-то он приятельствовал? – спросил Световид.
– Со Шляпкиным разве, они одних лет… – Сенька задумался. – А вот что! Я знаю, где он мог маску взять!
– Где?
– Этот балет был поставлен… когда же?.. Да лет шесть, поди, тому… И тогда танец призраков ставили на восьмерых! Потом господину Анджолини показалось, что свита Геркулеса мала, и он туда двоих перевел, а призраков оставил шесть. Получался правильный па-де-сиз. А лишние костюмы с масками остались! У нас же ничего просто так не выбросят – всякую тряпицу хранят!
– А поскольку тетка в костюмерных мастерских, то он и смог вынести костюм с маской? – быстро спросил Световид. – И она так просто взяла и дала?
– Так ведь когда дала? Перед Масленицей! А на Масленицу нас зовут в разные богатые дома плясать! Вы спросите у хористов – их всегда на домашние концерты приглашают, ну и нас заодно. И можно потихоньку вынести костюм, а потом вернуть, все так делают. Начальство знает и смирилось!
– Слава те, Господи, кое-что проясняется. Значит, коли Степанову удавил Волчок, то он, подлец, притворился тобой, – сказал Световид, – и передал записку от ее недоброжелателей. От кого-то он знает, что записки таскает фигурант, в тот вечер изображающий призрака. Если Румянцев ничего не переврал, в записке ей предлагалось спешить домой, собираться и куда-то уезжать. Может статься, ее таким образом хотели выманить из дому, увезти и порешить где-нибудь за городом. Волчок это определенно знал. После представления он остался за кулисами – ждать, пока все уйдут, и тогда незаметно убраться. Он сидел там в потемках и вдруг увидел, что через сцену идет Степанова, а поблизости – ни души. Тут он понял, что вот подходящий случай, и набросился на нее со шнурком. Выманивать из дому – для убийц опаснее, их может видеть дворник или горничная. А тут – сама злодейская фортуна ее в руки отдала. Вот такая у меня в голове сложилась история.
Ворвался Дальновид.
– Нет никаких шнурков! Вообще ничего нет, кроме грязного платка, двадцати копеек и карточной колоды, ровесницы Дендерского зодиака! Да это что?! Братцы сильфы, он очнулся!
– Велик Господь, – сказал Выспрепар. – Скорее к нему. Сколько я такие раны знаю, очнулся он ненадолго.
– Вот то же и Андронушка сказывал! Торопил прийти…
– Всем ждать тут, – велел Световид. – Выспрепар, идем.
Они вернулись минут через десять. В это время Сенька пытался шепотом выспросить у Федьки, что это за дом и кто хозяева, а Дальновид метался от стенки к стенке в ожидании новостей.
– Ну что, братцы сильфы, – сказал, войдя, Световид. – В таком состоянии люди обыкновенно не врут. Волчков божится, что вовсе не князья Ухтомские велели ему устроить убийство Степановой. Настоящих виновников не назвал, а про Ухтомских прямо сказал – нет, не они, их хотят выставить виноватыми. И тут нас Андронушка прочь погнал. Велел часа через два наведаться, не то он за жизнь больного не ручается.
– Он не врет, он точно не врет! – воскликнул Дальновид. – Вот ведь и Миловида писала, где эта затея вызрела…
– Одно другому не помеха… – Световид сел. – Сложная у нас картина получается, одна фигура цепляется за другую и выходит цепочка на зависть господину Анджолини…
– И я полагаю, что не врет, – сказал Выспрепар. – Коли Ухтомские наняли бы Волчка, чтобы он избавил князя Ореста от законной супруги, то они бы, скорее всего, дали ему денег, чтобы он убрался после злодейства подальше от столицы. А не велели ему слоняться возле театра. Это – просто и без затей. А тут – затейливо…
– А не сказал он, для чего шел за Фадеттой? – спросил Дальновид. – Ведь ежели Волчку было велено зачем-то убить Фадетту, а он не справился, то будут еще попытки!
– Ты прав. Фадетта, с сего часа ты не выходишь из дому одна и всегда имеешь при себе нож.
Это было настоящим приказом.
– Если Ухтомские ни при чем, то след мимо них ведет в лисицынский особняк. Всю эту интригу мог бы изобрести их ненаглядный дядюшка Лисицын, – заметил Выспрепар.
– С него станется. Он не больно хитер и ловок, но подлые мысли ему в голову приходят исправно, – отвечал Дальновид. – Я уж думал об этом и понял, что ему от смерти дансерки прямая выгода – в том случае, если убийство раскроется и все улики укажут на Ухтомских, на князя Ореста и на его брата. Тогда он остается единственным наследником своей сестрицы.
– Когда злодеяние Ухтомских станет явным, их будут судить, лишат чинов, посадят в крепость, статочно, сошлют в каторгу. Дядюшке с того один срам. Да трата денег – надо ж будет судей подмазывать, подарки дарить… – тут Выспрепар усмехнулся своей нехорошей улыбкой.
– Бедняжка… – вдруг сказала Федька.
– Кто? – чуть не хором спросили сильфы.
– Мать… княгиня Ухтомская… двоих сыновей разом потерять… вот кого жаль-то…
– Ну, Фадетта, ты ее не знаешь. Она дама сердитая. Вряд ли станет рыдать – а вот вычеркнуть сгоряча деток, опозоривших семью, из завещания… – начал Световид.
– А кто тогда останется в завещании? – задал вопрос Выспрепар. – А любезный братец княгини, дядюшка Ореста с Платоном, господин Лисицын. С братцем она дружит, когда не ссорится. И, для приличия, сестрица, госпожа Васильева с дочкой Марфинькой.
– Так вот же все и сходится! – воскликнул Дальновид.
– Хотя отправить в Сибирь родных племянников – это даже для него слишком, – хмуро ответил Световид.
– Что касается родственных чувств – то в семействе Лисицынх их великая недохватка, – выразительно сказал Выспрепар.
– Да уж, – подтвердил Дальновид. – Выходит, он. Больше никому от смерти дансерки пользы не предвидится. Световид, а ведь ты не думал, будто кашу заварили Ухтомские! Ты хотел, чтобы они оказались виновниками, разве не так? И знаешь ли? Ты не хочешь поглядеть правде в глаза, Световид. С твоим умом, с твоей душевной силой, и бояться правды? Да возьми же себя в руки!
– Дальновид прав, – присоединился Выспрепар. – Ты очень желал бы верить, что два щеголя, два гвардейца, два избалованных сынка сподвиглись на убийство Степановой. Хотя с виду – их труды: признать перед всем светом, что повенчался на дансерке и она в тягости, значит, крепко рассориться с родней. А родня, как донесла нам сильфида Миловида, сильно желает женить обоих братцев на богатых невестах и уже присматривает подходящих.
– Давайте наконец изменим дефиницию, – пылко предложил Дальновид. – Убить Степанову приказал не господин Лисицын. Убить Степанову приказало семейство Лисицыных! Тогда нам сразу станет легче и удобнее…
Федька ничего не понимала и на всякий случай молчала.
– Нет, – сказал Световид. – Это невозможно. И хватит об этом.
– Вот что – если тот, кто убил дансерку, хочет навести свет на мысль, будто это сделали Ухтомские, то он озаботится уликами. Давай побьемся об заклад? – предложил Дальновид. – Не позднее, как на первой неделе поста явятся улики, управа благочиния возьмет след, ведущий к Ухтомским! И улики будут им поднесены на тарелочке севрского фарфора с амурной картиночкой!
– Господа! – вдруг закричала Федька. – А что же Шляпкин? Коли он дружил с Волчком и пропал – так, может, и его порешили?
– Фадетта права! – воскликнул Дальновид. – До сей поры мы не могли понять, замешан ли Шляпкин в эту историю, а теперь ясно – замешан! Надобно его искать, да поживее!
– Кого можно о нем расспросить, Фадетта?
Бянкина задумалась. И вдруг вспомнила.
– Васька-Бес! Да только он ничего не скажет!
– Как это – не скажет? – удивился Выспрепар. – Немой он, что ли?
Федька рассказала, как ночью Васька отогнал от нее преследователя и заявил, что доносчиком не был и не будет.
– Занятный герой, – сказал Световид. – Каких только чудаков не поставляет миру береговая стража…
– Он не знает, что Волчок опасно ранен. Если узнает – может, перестанет корчить из себя древнего римлянина? – спросил Дальновид. – И, сдается, прозвучала фамилия машиниста Платова. Кто-то из нас мог бы сегодня к нему сходить.
– Платов лежит без чувств, – вдруг заговорил Сенька. – Он же пьет, как лошадь. А вчера все были пьяны.
– Ты с ним ладишь? Коли да – сходи к нему, авось что узнаешь и про Волчка, и про Шляпкина, – велел красавчику Сеньке Световид. – Все равно у тебя сейчас иных дел нет. Прогуляйся по холоду, из тебя остатки хмеля выдует. Ступай.
Сенька посмотрел на Федьку – что означают такие приказы и надо ли повиноваться?