— Девушка просит тебя уйти, — спокойно говорит он Диме.
Тот удивляется, переводит взгляд от Давида на меня, затем обратно, оценивает, будто проверяет.
— Вы когда спелись? — интересуется Дима.
В этот момент я почему-то пропускаю его фразу мимо ушей и не придаю ей значения. Давид же хватает Диму за руку и толкает к выходу, но тот тут же вырывается.
— Тебе пора, друг, — настаивает Давид.
— Погоди, — резко произносит Дима. — Тебе так понравилось, что тебя трахал другой мужик? Не сдержалась, да, Мила?
— О чем ты, Дима? — усталость сквозит в моем голосе.
— О нем, — Дима кивает на Давида. — Это же он тебя трахал, — выплевывает он.
В этот момент Давид замахивается и бьет Диму в челюсть. Я вижу как дергается его голова, как ошарашенно он смотрит на своего соперника, будто оценивая, стоит ли давать сдачи и устраивать потасовку.
— Что ты сказал? — переспрашиваю, не расслышав, хотя, скорее, я просто не хочу верить тому, что услышала.
— Он трахал тебя со мной, Мила. Он был вторым в нашей постели.
Глава 15
Полгода спустя
Все мы иногда ошибаемся. Кто-то сильнее, кто-то меньше, но за ошибки часто приходится платить. И у каждого своя цена. Я заплатила одиночеством, но обрела маленькое счастье внутри себя.
— Мила Олеговна, вы готовы?
Светочка, как всегда, рядом со мной. Мне кажется, что именно эта истина неизменна.
— Да, конечно, — киваю головой и встаю с кресла, неуклюже ковыляя к двери.
— Как вы себя чувствуете? — тут же интересуется она, видимо, замечая, как я передвигаюсь.
— Хорошо, Свет, просто организм не привык к тому, что теперь ему приходится функционировать для двоих.
Я улыбаюсь, прекрасно понимая, что хотела пошутить, но не вышло. С этим у меня плохо.
— Это ж вам еще несколько месяцев, — говорит она. — И как только выносите.
Светочка говорит это тепло. По-доброму. Без тени иронии или желания уколоть, задеть, сделать мне больно или неприятно. Улыбнувшись, кладу руку на живот и слегка поглаживаю его, потому что именно в этот момент мой сынок начинает толкаться внутри.
— Ой, пинается? — всплескивает руками Светочка. — А можно мне?
— Не боишься забеременеть? — вспоминаю древнюю примету, чтобы поддеть свою секретаршу, но она лишь отмахивается и, дождавшись моего кивка, касается округлого живота как раз там, где настойчиво стучит малыш.
— Боже, какой богатырь. Что ж он будет делать через два месяца?!
Я и сама не знаю, потому что уже сейчас Кирилл стал слишком сильным. Его движения, хоть и приятны, но вызывают небольшой дискомфорт. Маришка толкалась так только на восьмом или девятом месяце беременности, и я просто не знаю, как будет дальше, лелея надежду, что за эти восемь или десять недель малыш просто не станет сильнее.
— Вы уже на встречу? — Светочка приподнимает брови и удивленно смотрит на меня. — К ней еще десять минут. Директора прибудут через пять, а приглашенные на переговоры, думаю, как раз к точно указанному времени.
— Именно поэтому я иду сейчас, Свет. Не хочу заходить в зал, полный мужчин, как зебра, пытающаяся устоять на льду.
Светочка хихикает и понимающе кивает, хватает мои документы и помогает мне зайти в конференц-зал. Пока она раскладывает папки на широком дубовом столе, я усаживаюсь на кресло в его центре, пододвигаюсь так близко, насколько это возможно, и благодарю себя за то, что заказала высокий стол, скрывающий мой большой живот. Как знала, честное слово.
— Спасибо, Светуль. Всех, кто придет, направляй сразу сюда.
Она кивает и уходит, я же подтягиваю к себе папки и еще раз прокручиваю в голове то, что хотела сказать возможным партнерам. Пока никого нет, открываю листок с тем, что написала, и пробегаюсь по нему глазами, убеждаясь в том, что все помню. Хотя бы тут сыночек не подкачал, не сделал из мамы глупую амебу, что не в состоянии запомнить и связать несколько предложений. А вот с Маришкой все было именно так. Я едва помнила, что хотела сказать, забывала, где оставила ключи, куда положила деньги, адрес работы бывшего мужа. Я напрочь все забывала. С сыном такого не происходит, и это одна из причин того, что я все еще работаю. Вторая — работа не позволяет мне думать о том, что настойчиво лезет в голову.
Я не сказала Давиду о том, что ношу его ребенка. Намеренно. На его подозрения относительно своего отцовства соврала, сказав, что сделала аборт. После, разозленная и обиженная, без сожаления смотрела на то, как он уходит. Жалею ли я сейчас? Скорее нет, чем да, но страх, что мы случайно пересечемся на улице, что он вдруг придёт ко мне в офис и захочет увидеться, что вдруг привезет сына к Маришке, а я не смогу скрыться, иногда проносится в моей голове. За прошедшие полгода ничего этого не было. Мы не пересекались, он не приезжал, а Маришка перестала видеться с его сыном, заявив, что тот идиот и она не будет рассказывать почему.
Сейчас же, чем ближе становится к моменту родов, тем больше я нервничаю. Во-первых: мне страшно. Да, это вторые роды, но мне страшнее, чем было с Маришкой. Наверное потому, что я совершенно не знала, что меня ждет, не предполагала, насколько это трудно и больно. Сейчас же, даже спустя восемнадцать лет, я помню все это и боюсь. И пусть мой доктор: опытная пятидесяти пяти летняя женщина уверяет, что поводов беспокоиться и бояться нет, я все равно делаю по-своему. И пусть сейчас есть специальная безвредная для ребенка анестезия, современные технологии родов в воде, разминка на фитболе, я все равно боюсь. Страх, это то, что преследует меня почти каждый день.
От раздумий меня отвлекает Семен Петрович, один из руководителей компании. Он работает в юридическом отделе и, как всегда, приходит пораньше.
— Здравствуйте, — он не может скрыть удивления тому, что я уже здесь, и даже бросает взгляд на свои наручные часы.
— Здравствуйте, Семен Петрович, вы не опоздали, я пришла пораньше.
Он кивает и садится по правую сторону от меня. В течении пяти минут подтягиваются и остальные, а еще через какое-то время приходят те, из-за кого мы в принципе здесь собрались. Я хочу расширить компанию и для этого нам нужны инвестиции. Дать им могут другие компании, но тогда мне придется поделиться частью акций. Сейчас контрольный пакет в виде семидесяти процентов принадлежит мне, остальные двадцать пять руководителям отделов, таким, как Семен Петрович.
Я не очень хочу расставаться с двадцатью четырьмя акциями компании, но сейчас у нас нет лишних денег на расширение. Да, мы по-прежнему функционируем в прибыль, но я хочу большего. Пора задуматься о том, чтобы выйти на новый уровень, увеличить прибыль и открыть несколько новых торговых точек по стране.
Ровно в три в конференц-зал заходит несколько мужчин. В этот момент я как раз просматриваю бумаги, но когда поднимаю голову, мне кажется, что земля уходит из-под ног. Я хаотично смотрю на тех, кто должен прийти на переговоры и запинаюсь на третьей строчке. Царев Давид Архипович. Что это? Моя рассеянность? Как я вообще пропустила его сюда?
Буквально отодрав взгляд от букв, поднимаю голову и смотрю на профиль мужчины, который в этот момент разговаривает с кем-то по телефону. Он ни капли не изменился: все та же высокая прическа, резко очерченные скулы, коротко стриженная борода, чуть заходящая на щеки, пухлые губы и уверенные движения. До меня доходит, что я любуюсь им только тогда, когда он заканчивает разговор, поворачивает голову и встречается взглядом со мной. Несколько мгновений молчаливых взглядов глаза в глаза, и он кивает, говоря:
— Здравствуйте, Мила Олеговна. Мое почтение присутствующим.
Уверенными движениями он направляется к столу, садится на свободный стул в противоположном конце стола и произносит:
— Примите мои извинения за разговор и задержку, я не мог не ответить на звонок, — и одними губами, смотря мне в глаза, произносит “сын”.
Я тут же перевожу взгляд на три папки, расположенные напротив меня, и не могу сосредоточиться.
— Можем начинать, — даю разрешение своей команде, а сама пытаюсь сосредоточиться и таки слушать то, что они говорят.
Я знаю это наизусть, но мне равно нужно страховать их. Как это сделать, когда единственная мысль, пульсирующая в голове: “он не должен увидеть меня беременной”. И ведь это так просто. Я представляю, как он роняет ручку, как наклоняется за ней и видит мой живот. Я даже вижу сжавшиеся челюсти и недовольный взгляд.
Пока мои юристы и финансисты говорят о перспективах, я пытаюсь понять, как выгляжу. Не изменилась ли? Я, конечно, немного поправилась, но слава богу не отекла, потому что если Давид знает, как выглядят беременные отекшие женщины, то он раскусил бы меня в пару секунд. Сейчас я жалею о том, что мой стол не металлический лакированный, так я хотя бы смогла увидеть свое отражение на его поверхности и убедиться в том, что все еще не так плохо выгляжу, что не показываю всем своим видом страх.
А он есть. Я знаю, что этот ребенок его. Тогда, на первом УЗИ, врач ошиблась, поставив неверный срок, и только спустя пару месяцев я узнала о том, что малыш внутри таки Давида, а не Димы. Тогда я думала над тем, чтобы найти Давида, поговорить, сказать, но злость и обида внутри меня были сильнее. Я не стала этого делать. Да и ему, судя по тому, как халатно он отнесся к предохранению, было наплевать на то, забеременею ли я.
Переговоры идут своим чередом, я таки делаю над собой усилие и сосредотачиваюсь на том, что говорят мои подчиненные, поправляю их в каких-то неверных формулировках и пытаюсь не обращать внимание на пронизывающий до костей взгляд Давида.
— То есть, вы предлагаете двадцать четыре процента акций в плату за инвестиции в миллионы долларов? — переспрашивает Давид.
— Да, все верно, — киваю я. — Вы получаете право голоса в моей компании, а мы необходимые деньги для расширения.
На самом деле он последний, с кем я хочу заключать контракт и кому могу отдать акции. Более того, я уверена, что откажу и продолжу поиски инвестора, если среди других здесь присутствующих не найдется того, кто согласится на эти условия.