И вот Тевильдо попытался выведать у Тинувиэли, притворившись, что не верит ее рассказу, где именно находится Хуан, но девушка отвечала уклончиво, видя в том свою единственную надежду ускользнуть из замка; и наконец любопытство одержало верх в Князе Котов, и он, угрожая Тинувиэли всевозможными карами в случае обмана, призвал к себе двух своих танов, одним из которых был Ойкерой, кот свирепый и воинственный. И вот все трое пустились в путь вместе с Тинувиэлью; она же сняла свое волшебное черное облачение и свернула его так, что, невзирая на величину и плотность, оно показалось меньше самого крошечного платка (это она умела); так Тинувиэль доставлена была вниз по террасам на спине Ойкероя без каких-либо неприятностей, и сонливость не овладела котом. И вот, крадучись, двинулись они через лес в том направлении, что выбрала Тинувиэль; и вот уже Тевильдо чует пса, шерсть у кота встает дыбом, он бьет своим пышным хвостом, и взбирается на высокое дерево, и сверху вглядывается в долину, на которую указала Тинувиэль. Там и в самом деле видит Тевильдо огромного пса Хуана, что распростерся на земле, стеная и скуля; и, ликуя, поспешно спускается Тевильдо, и в нетерпении своем вовсе забывает о Тинувиэли, что, весьма испугавшись за Хуана, укрылась в зарослях папоротника. Тевильдо и два его спутника задумали бесшумно спуститься в ту долину с разных сторон, и наброситься внезапно на Хуана, застав его врасплох, и умертвить его; или, если тот совсем обессилен недугом, поразвлечься и помучить его. Так и поступили коты, но, едва прыгнули они на Хуана, пес вскочил и громко залаял, и челюсти его сомкнулись на хребте кота Ойкероя у самой шеи, и Ойкерой испустил дух; второй же тан, завывая, проворно взобрался на вершину раскидистого дерева; так Тевильдо оказался лицом к лицу с Хуаном. Такая встреча пришлась не слишком-то по душе Князю Котов; но Хуан набросился на него слишком стремительно, чтобы тот успел удрать; и в долине закипела яростная битва; ужасный шум производил Тевильдо, но, наконец, Хуан вцепился ему в горло; тут-то кот и распростился бы с жизнью, если бы его когтистая лапа, которой он размахивал вслепую, не угодила Хуану в глаз. Тогда Хуан залаял, и Тевильдо, гнусно завизжав, с усилием вывернулся, освободился и, последовав примеру своего спутника, вспрыгнул на высокое дерево с гладким стволом, росшее поблизости. И вот, невзирая на тяжкую рану, Хуан скачет под деревом, оглушительно лая, а Тевильдо проклинает его, осыпая сверху злобной бранью.
Тогда молвил Хуан: «Эй, Тевильдо, вот что скажет тебе Хуан, которого задумал ты поймать и убить беззащитного, словно одну из тех жалких мышей, на которых привык охотиться, – можешь остаться навсегда на своем одиноком дереве и истечь кровью, – или же спускайся вниз и отведай еще раз моих зубов. Но если ни то ни другое не по душе тебе, тогда ответь мне, где Тинувиэль, Принцесса Фэйри, и Берен, сын Эгнора, ибо они – мои друзья. Пусть же они послужат твоим выкупом, – хотя это и означает оценить тебя много дороже, нежели ты заслуживаешь».
«Что до треклятой эльфийки, она, дрожа от страха, прячется вон там, в папоротниках, если слух мой меня не обманывает, – отвечал Тевильдо, – а Берена, сдается мне, знатно отделывает когтями повар мой Миаулэ в кухнях замка за неуклюжесть его час тому назад».
«Пусть же отдадут их мне целыми и невредимыми, – потребовал Хуан, – а ты можешь вернуться в свои чертоги и зализывать раны, – никто не причинит тебе вреда».
«Уж будь уверен, тан мой, тот, что здесь, со мною, приведет их к тебе», – откликнулся Тевильдо, но Хуан зарычал: «Ага, и приведет заодно все твое племя, и полчища орков, и все напасти Мелько. Нет, я не так глуп, дай-ка ты лучше Тинувиэли какой-либо знак, и она отправится за Береном; – или ты останешься здесь, если это тебе не по душе». Тогда пришлось Тевильдо сбросить вниз свой золотой ошейник – знак, с которым ни один кот не посмеет обойтись без должного почтения, но отвечал Хуан: «Нет же, большего потребую я от тебя, ибо этот знак заставит весь народ твой всполошиться и отправиться на розыски своего повелителя»; Тевильдо же именно на это и рассчитывал. Но в конце концов усталость, голод и страх взяли верх над гордыней кота, князя в услужении Мелько, и он открыл тайну кошачьего рода и заклятия чар, доверенных ему Мелько; то были волшебные слова, скрепляющие воедино камни его гнусного замка; при помощи этих чар Тевильдо подчинял своей воле всех котов и кошек, наделяя их злобным могуществом превыше того, что отпущено им природой; ибо давно уже говорилось, будто Тевильдо – злобный дух в обличье зверя. Потому, едва Тевильдо произнес слова заклятий, Хуан расхохотался так, что в лесах зазвенело эхо, ибо он знал, что владычеству котов настал конец.
И вот Тинувиэль с золотым ошейником Тевильдо поспешила назад, к самой нижней террасе у врат, и, стоя там, звонким голосом произнесла слова заклятия. И тут же, глядь! – в воздухе раздался кошачий визг, замок Тевильдо содрогнулся, и оттуда хлынули сонмища его обитателей, что умалились до крошечных размеров; и испугались они Тинувиэли; она же, размахивая ошейником Тевильдо, обратилась к ним и произнесла некоторые из тех слов, что Князь Котов назвал Хуану в ее присутствии; и коты в страхе преклонились перед нею. И молвила она: «Ло, пусть приведут всех эльфов и детей человеческих, что заключены в этих чертогах», – и глядь! – вывели Берена; других же рабов там не было, кроме одного только престарелого нома Гимли; в рабстве ослеп он и согнулся его стан, но мир не знал слуха острее, чем у него, как поется во всех песнях. Гимли вышел, опираясь на палку, поддерживаемый Береном; Берен же, изможденный, одетый в лохмотья, в руке сжимал огромный нож, каковой схватил в кухне, опасаясь нового бедствия, едва содрогнулся замок и заголосили коты. Когда же завидел он Тинувиэль, стоящую среди кошачьих полчищ, что отпрянули от нее в страхе, и заприметил роскошный ошейник Тевильдо, весьма изумился Берен, не зная, что и думать. Тинувиэль же весьма обрадовалась и молвила: «О Берен из-за холмов Горечи, не потанцуешь ли теперь со мною – только не здесь?» И она увела Берена, и все коты подняли вой и визг; так что даже Хуан и Тевильдо в лесу услышали их; но ни один зверь не посмел преследовать Тинувиэль и Берена и не причинил им вреда, ибо котами овладел страх, а чары Мелько оставили их.
Впрочем, котам пришлось об этом весьма пожалеть, когда Тевильдо возвратился домой в сопровождении своего дрожащего спутника, ибо гнев Тевильдо был ужасен: Князь Котов бил хвостом и наносил удары всем, кто подвернется под лапу. Хоть это и покажется безрассудством, Хуан из народа псов, когда Берен и Тинувиэль вернулись в долину, позволил злобному Князю Котов уйти восвояси и не стал воевать с ним более; однако пес надел себе на шею великолепный золотой ошейник, и это разозлило Тевильдо сильнее, нежели все прочее, ибо великая волшебная сила и могущество заключены были в том украшении. Не слишком-то радовался Хуан, сохранив Тевильдо жизнь, но отныне и впредь не опасался он котов, и все кошачье племя с тех самых пор при виде собак обращается в бегство, и все псы презирают котов с того самого дня, как Тевильдо подвергся унижению в лесах близ Ангаманди; Хуан же не свершал подвига более великого. В самом деле, впоследствии, выслушав рассказ о происшедшем, Мелько проклял Тевильдо и его племя и изгнал их; с тех пор нет у них ни повелителя, ни хозяина, ни друга; и голоса их звучат как стон и визг, ибо в сердцах их – горечь одиночества и тоска утраты, и лишь тьма царит там, и нет ни проблеска добра.
Однако в то время, о котором идет речь в нашем рассказе, более всего Тевильдо жаждал захватить Берена и Тинувиэль и убить Хуана, чтобы вновь обрести утраченные чары и волшебную силу, ибо великий страх испытывал кот перед Мелько и не смел воззвать к господину своему за помощью и признаться в своем поражении и в том, что выдал секрет заклятий. Не подозревая об этом, Хуан опасался тамошних мест и весьма страшился, что весть о происшедших событиях достигнет слуха Мелько – а Мелько узнавал почти обо всем, что случалось в мире; потому Тинувиэль и Берен вместе с Хуаном ушли далеко прочь и весьма сдружились с ним, и, живя в лесу, Берен вновь обрел силы и забыл о рабстве, и Тинувиэль полюбила его.
Однако жизнь одинокая, суровая и дикая стала их уделом, ибо не видели они лица ни эльфа, ни человека, и Тинувиэль с течением времени сильно затосковала по матери своей Гвенделинг и по нежным волшебным песням, что певала та своим детям, когда в лесной чаще у древних чертогов сгущались сумерки. Нередко Тинувиэли мнилось, будто на отрадных полянах, где жили скитальцы, она слышит флейту своего брата Дайрона, и тяжко становилось у нее на сердце. Наконец сказала она Берену и Хуану: «Я должна вернуться домой», – и душа Берена омрачилась тоскою, ибо ему полюбилась жизнь в лесу среди псов (а к тому времени многие другие присоединились к Хуану), – но только чтобы Тинувиэль была рядом.
Однако же отвечал он: «Никогда не смогу я возвратиться с тобою в земли Артанора, – не смогу я и после прийти повидаться с тобою, милая Тинувиэль, – только разве с Сильмарилем; но этого теперь не дано мне свершить, ибо разве не бежал я из чертогов Мелько, разве не подвергаюсь самой жестокой опасности, если кто-либо из его прислужников выследит меня?» Так сказал Берен, скорбя сердцем при мысли о разлуке с Тинувиэлью: ее же душа разрывалась надвое: невыносимой казалась ей мысль о том, чтобы покинуть Берена, но и вечно жить вот так, в изгнании, казалось невозможным. Потому долго молчала она, погруженная в печальные мысли, Берен же, сидевший рядом, наконец сказал: «Тинувиэль, одно только остается нам – пойдем же добудем Сильмариль», – и тогда Тинувиэль обратилась к Хуану и просила его помощи и совета; пес выслушал ее весьма угрюмо и счел эту затею полным безрассудством. Однако, в конце концов, Тинувиэль выпросила у него шкуру Ойкероя, убитого псом в поединке на поляне; Ойкерой же был весьма могучим котом, и Хуан унес эту шкуру с собой в качестве трофея.
И вот Тинувиэль призывает на помощь все свое искусство и волшебство фэйри, и зашивает на Берене эту шкуру, и придает Берену обличье огромного кота; и учит его, как следует сидеть и вытягиваться на земле, как ступать, и прыгать, и бегать по-кошачьи, пока, наконец, при виде этого у Хуана не начала вставать дыбом шерсть, чему немало смеялись Берен и Тинувиэль. Однако так и н