Там Берен, нем и недвижим,
Скорбел над Фелагундом; к ним
Не обернулся он на звук
Шагов, глух ко всему вокруг.
«О Берен! – дева воззвала. —
Не поздно ль я тебя нашла?
Увы! Вотще рыдать о том,
Кто был славнейшим королем!
Увы! Желанной встречи час
Слезами окроплен для нас!»
Такой любовью и тоской
Звучал призыв – воспряв душой,
Взглянул на деву Берен: в нем
Вновь сердце вспыхнуло огнем.
«О Лутиэн! Ты, что милей
Земли прекрасных дочерей!
О свет эльфийской красоты,
Ведомая любовью, ты
Явилась в логовище зла!
О, цвет весенний вкруг чела!
О, рук точеных белизна!»
И рухнула без чувств она
В его объятья, чуть восход
Зажег огнем небесный свод.
Певцы эльфийские в веках
На позабытых языках
И пели, и поют о том,
Как Берен с Лутиэн вдвоем
Неспешно шли, рука в руке,
Вдоль Сириона, по реке.
Смеялись весело они,
Был легок шаг, отрадны – дни,
Коснулись чащ – зимы персты;
Но вкруг нее цвели цветы:
Тинувиэль! Тинувиэль!
Звенела вольно птичья трель
Среди заснеженной земли,
Где Лутиэн и Берен шли.
Остался остров за спиной;
Но на вершине островной
Среди густой травы стоит
Надгробие – под ним сокрыт
Прах Фелагунда-короля —
До времени, когда земля
Изменит контуры, падет
И погрузится в бездну вод,
И будет мир преображен.
Но Фелагунд под сенью крон
Смеется – и нейдет назад
В мир, где война и скорбь царят.
Он пал от города вдали,
Но вести в Нарготронд пришли,
Что мертв король, что Ту сражен,
Поверглись башни и донжон:
Вернулись пленники домой
Из тени, мрачной и немой,
И словно тень назад пришел
Пес Хуан – был хозяин зол,
Но, благодарность не снискав,
Остался верен волкодав.
А в Нарготронде ропот рос,
Вплетались в шум слова угроз,
И Келегорм бессилен был
Унять негодованья пыл.
Скорбел о короле народ,
Что с сыном Финрода в поход
Допрежь идти не пожелал.
Твердил изменчивый вассал:
Мол, дева совершить смогла
Деяний храбрых без числа,
Что Феаноровы сыны
Содеять были бы должны.
Тогда поднялся крик и гам:
«Смерть вероломным подлецам!»
Ородрет молвил: «Я один
Днесь в Нарготронде властелин.
Братоубийственной резни
Я не дозволю. Но они,
Два брата, смевшие презреть
Дом Финрода, не сыщут впредь
В границах Нарогской земли
Ни хлеб, ни кров». Их привели.
Не устыжён, кичлив и горд,
Встал Келегорм, надменный лорд.
Горел угрозой яркий взгляд,
Второй же улыбался брат.
«Прочь навсегда – сокройтесь с глаз,
Пока свет солнца не угас!
Впредь Феаноровы сыны
Дорогу позабыть должны
В край Нарога: они и я
Отныне больше не друзья».
«Запомним всё!» – они рекли,
И развернулись, и ушли,
Забрав им преданный народ;
В рог протрубивши, от ворот
Коней погнали во всю мочь
И в ярости умчались прочь.
А Берен с Лутиэн меж тем
Все шли. Лес черен был и нем,
Дул стылый ветер, и, мертва,
Шуршала жухлая трава.
Но песни путников неслись
В морозную седую высь,
И приближался Дориат.
Где Миндеб от холмистых гряд
Сбегал, мерцая и искрясь,
Завеса Мелиан сплелась
Вдоль западных границ земли
Владыки Тингола. Блюли
Заклятья чащу: чужаки
Плутали, угодив в силки.
С тяжелым сердцем Берен рёк:
«Увы! Пришел разлуки срок,
Здесь мы расстанемся – и впредь
Нам вместе более не петь».
«Нам – разлучиться? Для чего ж?
Заря ясна и день погож».
«Дошли мы до границ страны,
Что Мелиан защищены:
Здесь ждет тебя в краю родном
Любимый лес и милый дом».
«С восторгом прозревает взгляд
Неоскверненный Дориат
И строй раскидистых дерев.
Однако, Дориат презрев,
И дом, и род, я прочь ушла.
Земля мне эта не мила,
Не милы травы и листы,
Когда со мной не рядом ты.
Эсгалдуин темен и глубок —
Там, где, бурля, шумит поток,
Ужели буду я одна,
Навек надежды лишена,
Скорбеть душой, взывать с тоской
Над равнодушною рекой?»
«Но Берен, смертный человек,
Не вступит в Дориат вовек,
Когда б и не чинил преград
Король. Я клялся, что назад
Я возвращусь, коль буду жив,
Лишь светлый Сильмариль добыв,
Чтоб заслужить желанный дар.
“Ни сталь, ни Морготов пожар
Ни Эльфинесса мощь и рать
Мне не сумеют помешать
Добыть желанный самоцвет”.
Я некогда принес обет
Во имя Лутиэн, светлей
Прекрасных смертных дочерей,
И пусть мой путь ведет во тьму —
Я верен слову своему».
«Так, значит, Лутиэн домой
Возврата нет: в глуши лесной
Ей суждено блуждать в слезах,
Забыв про смех, презревши страх.
Идти с тобою не вольна,
Тебе вослед пойдет она,
Сколь деве ты ни прекословь, —
Пока не встретимся мы вновь
Здесь – иль на берегу теней,
Любя все крепче, все сильней».
«Нет, Лутиэн, нет, ты смела,
Твоя любовь меня спасла
Из грозной крепости-тюрьмы.
Но в страшную обитель тьмы
Не уведу с собой, о нет,
Я твой благословенный свет».
Твердил он: «Никогда!» Она
Молила, нежности полна,
Вдруг, словно налетевший шторм,
Вскачь Куруфин и Келегорм
Промчались, злобясь и ярясь,
К лесной дороге, что вилась
Меж чащи Таур-на-Фуин, где мгла
Тенета темные сплела,
И Дориатским рубежом.
Гремела дробь копыт как гром.
Короткий этот путь пролег
В предел родни их, на восток,
Где Химлинг, холм сторожевой,
Над Аглоном навис главой.
Заметив путников, на них
Погнали скакунов шальных
Два брата, гневно хмуря бровь,
Как будто вздумали любовь
И двух влюбленных вместе с ней
Смять под копытами коней.
Храпят, и ржут, и шеи гнут,
Два гордых скакуна – и тут,
Свернув с пути в последний миг,
Скитальцев Куруфин настиг
И деву подхватил в седло.
Тотчас возмездие пришло:
Как буйствует владыка-лев,
От острых стрел рассвирепев,
Как, убегая от собак,
Олень перемахнет овраг, —
Так прыгнул Берен что есть сил
На Куруфина и схватил
Его за горло; от толчка
Конь рухнул, сбросив седока.
Беззвучно на ковре лесном
Боролись человек и ном,
А Лутиэн, оглушена,
Простерлась, мертвенно-бледна,
В траве под куполом ветвей.
Сжимал все крепче, все сильней,
Захват свой Берен: враг хрипит,
Глаза полезли из орбит,
Распух и посинел язык.
Но Берен в этот самый миг
От смерти был на волоске:
На Берена с копьем в руке
Мчал грозный Келегорм, готов
Сразить того, кто от оков
Спасен был девой. Зарычав,
На нома прыгнул волкодав,
Встопорщив шерсть, оскалив клык,
Как если б волка пес настиг.
Конь встал, не превозмогши страх.
Воскликнул Келегорм в сердцах:
«Будь проклят, подлый пустобрёх,
Напавший на меня врасплох!»
Но ни скакун и ни ездок,
Никто насмелиться не мог
Подъехать ближе. Оробев,
На грозного Хуана гнев
Глядели все издалека.
Ни стрел, ни копий, ни клинка,
Ни Келегормовых угроз
Гигантский не страшился пес.
Не быть обидчику б живым,
Но дева сжалилась над ним.
Поднявшись на ноги, она
Воскликнула, удручена:
«Свой правый гнев уйми, мой лорд:
Вокруг довольно вражьих орд;
Не умалится их число,
Коль здесь мы приумножим зло,
Проклятьем древним смущены,
Ведь страждет мир в тисках войны,
И крах, и гибель впереди!
Умилосердись, пощади!»
Жизнь Куруфину сохраня,
Забрал доспехи и коня
У нома Берен, и забрал
Блистающий стальной кинжал
Без ножен, что в былые дни
Был кован в Ногроде: огни
Пылали, горны разогрев,
Тянулся колдовской напев,
И гномий молот в унисон
Гудел как колокольный звон.
Тех ран, что наносил клинок,
Уврачевать никто б не смог;
Он с легкостью любой металл,
Как древесину, разрубал
И рассекал доспех стальной,
Как нити пряжи шерстяной.
Теперь же рукоять клинка
Сжимала смертного рука;
И Берен, нома подхватив,
Прочь отшвырнул. «Покуда жив,
Вон! – насмехаясь, молвил он. —
Предатель, убирайся вон!
Поохлади в изгнанье пыл,
Чтоб впредь разбоя не творил
Исчадьям Моргота под стать
Сын Феанора! Совершать
Дела достойные взамен
Пора!» И Берен с Лутиэн
Собрались уходить уже,
А Хуан ждал настороже.
Воскликнул Келегорм: «Прощай!
На край земли или за край
Беги! Наш гнев тебе страшней
Голодной смерти средь камней;
В долинах и среди холмов
Месть Феаноровых сынов
Тебя найдет за много миль!
Ни девушку, ни Сильмариль
Надолго не удержишь ты!
Будь проклят – с вышней высоты,
Будь проклят – с ночи досветла!
Прощай!» – И, соскочив с седла,