Здесь сказание об Эаренделе и Эльвинг в исходном своем виде в «Квенте Нолдоринва» заканчивается; но позже, в ходе переработки этого последнего фрагмента, представление о том, что Сильмариль Берена и Лутиэн навеки канул в море, было коренным образом изменено. В переписанной версии говорится:
И однако ж не добыл Майдрос Сильмариль; ибо Эльвинг, видя, что все потеряно, а дети ее Эльрос и Эльронд захвачены в плен, ускользнула от воинов Майдроса, и с Наугламиром на груди бросилась в море, и, как все решили, погибла. Но Улмо вынес Эльвинг из пучины, на груди же ее сиял, как звезда, лучезарный Сильмариль; и полетела она над водой искать возлюбленного своего Эаренделя. И однажды, стоя в ночной час у руля, Эарендель заметил, как приближается она: точно белое облако, что стремительно проносится под луной, точно звезда, что сбилась с пути над морем, бледное пламя на крыльях бури.
Говорится в песнях, будто пала она с небес на палубу «Вингелота» без чувств, будучи на грани жизни и смерти, – столь быстр был полет; и Эарендель привлек ее к груди. Но утром изумленному взгляду Эаренделя предстала жена его в истинном своем обличье, погруженная в сон, и волосы ее падали ему на лицо.
Отсюда и далее сказание, представленное в «Квенте Нолдоринва» и существенно переработанное, в основном соответствует варианту «Сильмариллиона»; фрагментом из него я и завершаю историю, изложенную в этой книге.
Утренняя и вечерняя звезда
Немало скорбели Эарендиль и Эльвинг о том, что разорены гавани Сириона, а сыновья их – в плену, и опасались они, что детей предадут смерти – но не случилось того. Ибо Маглор сжалился над Эльросом и Эльрондом, и окружил их заботой, и привязались они друг к другу (хотя и трудно поверить в это), ибо сердце Маглора истосковалось и изнемогло под бременем страшной клятвы.
Но для Эарендиля не осталось более надежды в Средиземье, и в отчаянии вновь повернул он вспять, и не возвратился домой, но решил еще раз попытаться отыскать Валинор – теперь, когда рядом с ним была Эльвинг. Почти все время стоял он у руля «Вингелота», а на челе его сиял Сильмариль; и по мере того, как корабль приближался к Западу, свет самоцвета разгорался все ярче. <…>
Тогда Эарендиль первым из людей при жизни сошел на бессмертный берег, и обратился он к Эльвинг и своим спутникам, трем мореходам, что сопровождали его в плавании через все моря: Фалатар, Эреллонт и Аэрандир звались они. И молвил им Эарендиль: «Никто кроме меня не ступит на этот берег, чтобы гнев Валар не обратился против вас. Один приму я на себя опасность во имя Двух Народов».
Но отвечала Эльвинг: «Тогда дороги наши разойдутся навсегда. Нет же, любую опасность, грозящую тебе, разделю я с тобою». И она спрыгнула в пенный прибой и подбежала к нему; и опечалился Эарендиль, опасаясь, что гнев Владык Запада обратится на любого пришлеца из Средиземья, посмевшего пройти за заграждения Амана. И распрощались они со своими спутниками, и были навеки от них отторгнуты.
Тогда Эарендиль молвил Эльвинг: «Жди меня здесь: одному лишь дано доставить послание, вверенное мне судьбою». И он двинулся в глубь острова один, и вступил в ущелье Калакирья, и показалось ему, что вокруг царят пустота и безмолвие, ибо точно так же, как некогда Мелькор и Унголиант, так и Эарендиль теперь явился во время празднества, и почти все эльфы ушли в Валимар либо собрались в чертогах Манвэ на Таникветили; лишь немногие часовые оставались на стенах Тириона.
Однако нашлись те, что издалека заприметили и Эарендиля, и сияющий свет, что принес он с собою; и поспешили в Валимар. Эарендиль же поднялся на зеленый холм Туна – пустынным явился он взору; прошел он по улицам Тириона – и не встретил ни души; и тяжело стало у него на сердце, ибо устрашился Эарендиль, что неведомое зло проникло даже в Благословенное Королевство. Он брел по опустевшим дорогам Тириона, и алмазная пыль осыпа́ла одежды его и обувь, мерцая и переливаясь, в то время как поднимался Эарендиль по высоким мраморным лестницам. Громко взывал он на разных языках, – языках как людей, так и эльфов, – но не было ему ответа. Потому Эарендиль повернул, наконец, к морю; но едва ступил он на дорогу, уводящую к берегу, как некто окликнул его громовым голосом с вершины холма, восклицая:
«Привет тебе, Эарендиль, славнейший из мореходов! О долгожданный, явившийся вдруг; о луч надежды, пробившийся вопреки отчаянию! Привет тебе, Эарендиль, несущий свет, что был до Солнца и Луны! Слава и гордость Детей Земли, звезда во тьме, драгоценный камень в зареве заката, утреннее сияние!»
То был голос Эонвэ, глашатая Манвэ; он явился из Валимара и призвал Эарендиля пред троны Властей Арды. И Эарендиль вступил в Валинор, в чертоги Валимара, и не возвращался более в края людей. И вот Валар собрались на совет, и призвали Улмо из морских глубин; и Эарендиль предстал перед ними и говорил от имени Двух Народов. О прощении нолдор просил он, и о сострадании к их горестям и бедам; о милости к людям и эльфам и о помощи в час нужды. И услышана была его мольба.
Говорится среди эльфов, что едва ушел Эарендиль разыскивать свою жену Эльвинг, Мандос заговорил об участи его и молвил: «Ужели дозволено будет смертному при жизни вступить на неувядаемые земли – и сохранить жизнь?» Но отозвался Улмо: «Для того и явился он в мир. Вот что скажи мне: кто он – Эарендиль ли, сын Туора из рода Хадора, или сын Идрили, дочери Тургона из эльфийского дома Финвэ?» И ответствовал Мандос: «Нолдор, по доброй воле ушедшим в изгнание, равно не позволено возвратиться сюда».
Когда же отзвучали все речи, Манвэ объявил свое решение, и молвил он так: «В этом деле приговор выношу я. Опасность, коей подверг он себя во имя любви к Двум Народам, да не коснется Эарендиля, равно как и жены его Эльвинг, что бросила вызов опасности из любви к нему; но нет им отныне обратной дороги ни к эльфам, ни к людям Внешних земель. Вот какова моя воля: Эарендилю и Эльвинг, и сынам их, дается свободный выбор; пусть каждый решает сам, удел какого народа принять, по законам какого народа судим он будет».
[Долго отсутствовал Эарендиль, Эльвинг же, изнывая от страха и одиночества, бродила у кромки воды; там и нашел ее Эарендиль.] Но скоро призвали их обоих в Валимар, и Старший Король объявил им свою волю.
Тогда Эарендиль молвил Эльвинг: «Выбирай ты, ибо устал я от мира». И Эльвинг избрала участь Перворожденных Детей Илуватара, памятуя о судьбе Лутиэн; и ради нее Эарендиль предпочел тот же удел, хотя сердцем своим стремился скорее к людям, к народу своего отца.
Тогда по повелению Валар Эонвэ отправился к берегам Амана, где все еще ожидали вестей спутники Эарендиля; вручил он им ладью, и три морехода поднялись на палубу; и Валар наслали могучий ветер, и погнали их на Восток. Затем взяли Валар «Вингелот», и освятили его, и пронесли через весь Валинор к самым границам мира; там проплыл он через Врата Ночи и вознесся ввысь, в небесные пределы, в бескрайний воздушный океан.
Дивен и прекрасен был тот корабль: трепещущее пламя, яркое и чистое, наполняло его; Эарендиль Мореход стоял у руля, на одеждах его искрилась пыль эльфийских самоцветов, а на челе сиял Сильмариль. И отправился Эарендиль на этом корабле в далекий путь, в беззвездную тьму; чаще же всего можно было видеть его сверкающий корабль утром либо вечером, в сиянии рассвета или в закатных лучах, когда возвращался он в Валинор из странствий своих за пределами мира.
Эльвинг не сопровождала его в пути, ибо не могла вынести холода бескрайних пределов непроглядной тьмы; сердцу ее дороги были земля и ласковые ветра, что дуют над морем и холмом. Потому выстроили для Эльвинг белокаменную башню на севере, у границы Разлучающих морей; туда слетались порою все морские птицы земли. Говорится, что Эльвинг, сама принявшая однажды их обличье, постигла птичий язык, и обучили ее птицы искусству полета, крылья же ее были белы и серебристо-серы. И порою, когда Эарендиль, возвращаясь, приближался к Арде, она взлетала навстречу ему – как летела некогда над волнами, спасенная от гибели в морской пучине. Тогда зоркие глаза эльфов, живущих на Одиноком острове, различали ее вдалеке в обличье сияющей белой птицы, и на крыльях ее играл розовый отблеск заходящего солнца, когда радостно взмывала она ввысь, приветствуя возвращение «Вингелота» в гавань.
Когда впервые поднялся «Вингелот» в небесные пределы и, искристо-яркий, засиял над миром нежданно-негаданно, обитатели Средиземья узрели далекий свет и подивились, и поняли, что это – знамение, и нарекли звезду Гиль-Эстель, Звезда Надежды. Когда же новая эта звезда вспыхнула на вечернем небе, Маэдрос обратился к Маглору, брату своему, говоря: «Воистину, то Сильмариль сияет на Западе?»
Но как же Берен и Лутиэн покинули мир навсегда? Скажем о том словами из «Квенты Сильмариллион»: «Никто не видел, как Берен и Лутиэн покинули мир; никто не приметил места, где покоятся их тела».
Приложение
Переработка «Лэ о Лейтиан»
Одной из первых литературных задач, к которым обратился мой отец по завершении «Властелина Колец», – возможно, даже задачей номер один! – стало возвращение к «Лэ о Лейтиан»: причем, само собою разумеется, автор взялся продолжить повествования не с того самого момента, на котором остановился в 1931 году (нападение Кархарота на Берена в воротах Ангбанда), а с самого начала поэмы. Текстологическая история этого произведения крайне сложна; здесь нет необходимости в нее углубляться, достаточно лишь отметить, что поначалу мой отец, по всей видимости, вознамерился радикально переработать «Лэ» в целом, но побуждение это вскорости сошло на нет или было вытеснено другими задачами, и свелось к нескольким кратким и разрозненным отрывкам. Однако здесь я привожу, в качестве пространного примера нового стихотворного произведения, созданного спустя четверть века, фрагмент из «Лэ», посвященный предательству Горлима Злосчастного, которое привело к гибели Барахира, отца Берена, и всего отряда, за исключением одного лишь Берена. Это, вне всякого сомнения, самый длинный из новых фрагментов, и – наглядности ради – его удобно сравнить с исходным текстом, приведенным на стр. 104–113. Как видно из этого отрывка, Саурон (Ту), явившийся с «Острова Гаурхот», заменил Моргота; а по качеству стиха это совершенно новая поэма.