В начале нового текста я привожу короткий фрагмент под названием «О благословенном озере Аэлуин», не имеющий аналога в исходном варианте.
Деяний храбрых без числа
Свершал отряд; наймиты зла,
Их посланные превозмочь,
От смельчаков бежали прочь.
Хоть за изгоев нескудна
Была назначена цена —
Вергельд за короля таков! —
Но тайный лагерь смельчаков
Не удалось сыскать врагам.
Взнеслись уступами к снегам,
Голы, темны, за склоном склон —
Сосновый край Дортонион
К далеким уводил хребтам.
Гладь озера синела там:
Днем синева была светла;
В ночи, как в зеркале стекла,
В ней отражался ясный свет
Звезд и созвездий Эльберет,
Что в небе к Западу плывут.
Благословленный сей приют
Встарь осеняла благодать —
Не смели край тот осквернять
Ни орк, ни Морготов фантом:
Блестел озерный окоём
В кольце серебряных берез,
Вокруг, в болотах, вереск рос,
И остов каменный земли
Дрок и утесник оплели.
Близ Аэлуина вождь-изгой
В камнях устроил лагерь свой.
О Горлиме Злосчастном
Сын Ангрима, как молвит стих,
Горлим Злосчастный, среди них
Был всех отчаяннее. Он
Когда-то, молод и влюблен,
Ввел Эйлинель женой в свой дом,
И жил с ней счастливо вдвоем.
Уехал Горлим на войну,
И в разоренную страну
Приехал, возвратясь с войны:
Поля и пашни сожжены,
А дом, разрушен, разорен,
Темнеет меж безлистных крон.
А Эйлинель, его жена,
Похищена, увезена —
На смерть иль в рабство. В этот день
Ему на душу пала тень:
В глуши, от лагеря вдали,
Его сомнения гнели;
Ночами долгими без сна
Гадал он – вдруг жива она?
Вдруг уцелела, вдруг спаслась,
Под сенью леса схоронясь,
И в дом придет, и, в свой черед,
Погибшим Горлима сочтет?
Один, тайком, в ночи глухой
Он лагерь покидал порой;
Опасностям наперекор,
Прокрадывался вновь на двор,
Где нет ни света, ни огня
И бдил, и ждал, судьбу кляня,
Боль растравляя всякий раз.
А между тем немало глаз
Пронзали темноту и мрак:
Не ведал недостатка Враг
В шпионах тайных – и от них
Прознал о вылазках ночных.
Вот как-то раз осенним днем
Под стылым ветром и дождем
Пустился Горлим в долгий путь —
На дом покинутый взглянуть,
И видит: тускл и одинок,
В окне мерцает огонек.
Дивясь, подходит ближе он,
И обнадежен, и смущен.
Да, это Эйлинель! Она
Бледна, слаба, изнурена,
От слез померкнул взгляд ее,
Одета в жалкое рванье;
Она скорбит: «Горлим, Горлим!
Ты мертв! О, будь ты невредим,
Ты не расстался бы со мной!
Судьба мне прозябать одной,
И голодать, и холодать,
Бесплодной пустоши под стать!»
Он вскрикнул – огонек свечи
Погас, и на ветру в ночи
Завыли волки. Тяжела,
Длань на плечо его легла.
Так вражеским дозором он
Был схвачен, связан, приведен
К владыке духов и теней,
И волчьих стай. Страшней и злей
Всех прочих Морготовых слуг
Был Саурон. Сея смерть вокруг,
Он остров Гаурхот, свой оплот,
Покинул и повел в поход,
По слову Морготову, рать,
Чтоб Барахира отыскать.
В стан Саурона в глухой ночи
Свою добычу палачи
К его ногам приволокли,
Скрутив покрепче и петли
Не снявши с шеи. Много мук
Он претерпел от вражьих рук, —
И длились казни день и ночь,
Чтоб противленье превозмочь;
Но Горлим стойко муки снёс,
И, новых не страшась угроз,
Не выдал своего вождя.
Но вот, немного погодя,
Был в пытках сделан перерыв,
И некто, ближе подступив,
Заговорил с ним в тишине
Об Эйлинели, о жене.
«Ужель ты умереть готов,
Когда двух-трех довольно слов,
Чтоб для нее и для себя
Купить свободу? Вы, любя
Друг друга, будете вольны
Вдали от ужасов войны
Жить как вассалы Короля».
И Горлим, тем речам внемля,
В надежде вновь жену узреть
(Что тоже угодила в сеть
Наймитов вражьих, думал он)
И долгой пыткой изнурен,
Дал низким помыслам расцвесть,
И дрогнул, и забыл про честь.
Тотчас был пленник приведен
Пред Сауронов зловещий трон
Из камня. Горлим, рад не рад,
Стоял и, ужасом объят,
Взирал на жуткие черты.
«Ну, жалкий смертный! Значит, ты
Дерзнул со мной вступить в торги? —
Рёк Саурон. – Говори, не лги!
Цена измены какова?»
И Горлим, подобрав едва
Слова, и голову склонив,
Просил того, кто зол и лжив,
Ему свободу даровать,
Чтоб Эйлинель найти опять
И мирно жить с женой вдвоем,
Впредь не воюя с Королем.
И улыбнулся Враг слегка:
«Что ж, раб! Цена невысока
За стыд с изменой наряду!
Исполню все! Реки, я жду!»
И Горлим был уже готов
Отречься от позорных слов,
Взяв обещания назад:
Но Саурона горящий взгляд
Огнем несчастного ожёг,
И тот солгать уже не смог.
Тому, кто оступился, вспять
Возврата нету; рассказать
Пришлось ему все то, что знал —
Так братство и вождя вассал
Предал – и ниц повергся.
«Дрянь,
Никчемный червь! – рёк Саурон. – Встань
И слушай! И до дна испей
Отмеренный рукой моей
Фиал скорбей! Знай – пуст твой дом,
Глупец! Ты видел лишь фантом,
Обманный морок, что помог
Влюбленного завлечь в силок!
Объятья духов холодны!
А что же до твоей цены —
Я расплачусь с тобой сполна:
Давно мертва твоя жена
И стала пищей для червей
Тебя ничтожней и гнусней!
Но вновь ты встретишь Эйлинель
И ляжешь вновь в ее постель,
Забыв про войны, гнет невзгод
И мужество! Награда ждет!»
Уволокли его, и он
Жестокой смертью был казнен,
И в яму сброшен был, на дно,
Где упокоился давно
Несчастной Эйлинели прах —
Убитой в выжженных лесах.
Так сгинул Горлим, и не раз
Он клял себя в предсмертный час.
Так Моргот сплел искусно сеть,
Чтоб Барахира одолеть.
Предательство свело на нет
Благословенье, что от бед
Хранило край тот испокон:
И пал невидимый заслон
Вкруг Аэлуина – в тайный стан
Был путь отныне невозбран.
О Берене, сыне Барахира, и о том, как ему удалось спастись
Стояла осени пора,
Пригнали с Севера ветра
Густую хмарь. Темна, мутна,
Плескала стылая волна,
И шелестел пожухший дрок.
«Сын Берен, – Барахир изрёк, —
Дошла молва: на нас Гаурхот
Рать многочисленную шлет;
У нас же на исходе снедь.
Тебе достался жребий – средь
Всех прочих: так ступай скорей
Просить подмоги у друзей,
Какие даже посейчас
Тайком поддерживают нас,
И постарайся принести
Нам вести. Доброго пути!
Вернись скорей! Отряд наш мал,
Да Горлим или заплутал,
Иль мертв. Нам без тебя невмочь!
Прощай!» Пустился Берен прочь;
Пока же шел сквозь чащу он,
В душе, как погребальный звон,
Звучали эхом без конца
Последние слова отца.
Сквозь лес и топь, и луг, и лог
Он шел и шел: был путь далек,
Он миновал Сауронов стан:
Пылал костер, багрово-рдян,
И вой заливистый не молк:
То промышляли орк и волк.
Когда же повернул он вспять,
Пришлось ему заночевать
В лесу: устал и изнурен,
Найдя барсучью нору, он
Залег под корни и траву.
Во сне, а может, наяву
Он слышал: маршем шли войска —
В нагорья, вверх, под облака,
К крутым плато в кольце хребтов,
Под звон кольчуг и лязг щитов.
Затем он соскользнул во тьму —
На дно – но удалось ему,
Рванувшись из последних сил,
Всплыть вверх и вынырнуть сквозь ил
У кромки сонного пруда.
Темнела тусклая вода,
Деревья мертвые вокруг
Вздымали ветви: каждый сук
Листва живая облекла —
Трепещут черные крыла,
И гнутся ветки, как былье:
Нет, то не листья – воронье!
Сочится кровью каждый клюв.
Камыш и ряску всколыхнув,
Отпрянул Берен прочь. Но вот,
Над мертвой гладью жутких вод
Сгустилась тень, бледна, тускла,
И тихо, медленно рекла:
«Я Горлим был, теперь я дух,
Лишенный воли, к чести глух,
Предатель преданный. Не стой,
Не жди! Назад спеши стрелой!
О Барахиров сын, воспрянь!
Сомкнулась Морготова длань
На горле твоего отца!
Про тайный стан у озерца
Проведал Враг – и знает путь
В наш лагерь». Адских козней суть
Раскрыл тут Горлим, рассказал,
Как он обманут был и пал,
В слезах просил простить ему
И канул вновь в немую тьму.
Проснулся Берен, – ярый гнев
Его объял, в груди вскипев;
Свое оружье подобрав,
Как вспугнутый олень, стремглав,
Помчался он, не чуя ног,
Через болота, лес и лог,
До света не повременя.
С закатом, на исходе дня
Вернулся к Аэлуину он.
Багряно-алый небосклон
Огнем на западе пылал,
Но Аэлуин – от крови ал,
Кровь меж камнями запеклась;
Красна истоптанная грязь.
А на березах тут и там
Расселась по нагим ветвям
Густая стая воронья,
Ошметки влажные клюя:
Как клочья мглы, черным-черна.
«Не скор был Берен! – так одна
Закаркала. И жуткий хор