Хуран снова шел первым. За ним двигались его сакмагоны, и уж потом шли основные силы.
Отряд все дальше и дальше втягивался в лес, который становился все более и более дремучим, а тропа все более извилистой…
Изобилующая поворотами тропа и стала причиной того, что исчезновение сакмагонов передовой отряд заметил не сразу. И только выйдя на новую поляну, вытянутую длинной лепешкой, и не обнаружив на ней сакмагонов, нукеры заволновались и остановились, сбиваясь в тесную кучу.
Вот в эту кучу и полетели роем стрелы с калеными наконечниками, выбивая нукеров одного за другим. Задние напирали, и только наткнувшись на кучу мертвых тел встали, не имея возможности маневра в теснине огромных лесных великанов-дубов.
Несколько десятков кметов, неожиданно выскочив из-за деревьев, порубали топорами, насаженными на короткие ручки, весь передовой отряд, и так же неожиданно исчезли в лесу.
Быстро сообразив, что их заманили в западню, Баракча попытался развернуть отряд и выйти из лесу, но это оказалось не так-то просто. Лошади, не привыкшие к теснине леса, тыкались в деревья, давя крупами нукеров, не понимая, чего от них хотят.
Замыкающий отряд нукеров оказался запертым на тропе. С ним расправились в мгновенье ока, вырубив всех до одного.
Бросив лошадей, нукеры рванулись в лес, надеясь там найти спасение.
Их ловили по одному и безжалостно рубили топорами. Некоторые пытались отбиваться, но длинные кривые сабли оказались в густом лесу, под низко нависшими ветками совершенно бесполезными.
Те, кому повезло вырваться из чащи, собрались на опушке, приготовившись к битве в пешем строю. Баракчи среди них не было, и нукеров строили для решающего сражения десятники, прекрасно понимая, что без него, или его тела им нет возврата в Орду. И потому, они были готовы погибнуть все до единого, лишь бы не возвращаться с позором.
Гуррагча – единственный из сакмагонов, которому удалось уйти, благодаря своим быстрым ногам, когда выскочившие из лесу урусы в считанные мгновенья порубали сакмагонов топорами, первым услышал с детства знакомый каждому степняку гул…
- Лошади! – заорал он, отбегая от тропы. – Разойдись!
Обезумевшие лошади, сбивая друг друга крупами, вылетели галопом из леса, растекаясь лавой по полю. Нечего было и думать поймать их в таком состоянии, и степняки шарахнулись в стороны, освобождая проход. Но вослед за лошадями нукеров из лесу вымахнула конница урусов…
Это было не сражение… Это было избиение… Разбегающихся по полю ордынцев легко настигали всадники урусов и рубили, рубили, рубили…
Когда они ушли в лес, из высокой травы поднялись не более сотни нукеров. Почти все они имели рубленные и колотые раны, и сразу же стали оказывать друг другу помощь, перевязывая раны чистыми холстинами, запас которых был у каждого ордынца в плечевой сумке.
В сумерках из лесу вышло еще около ста нукеров. Передние несли на плаще чье-то тело.
Собравшись в круг, нукеры смотрели на своего тысяцкого. Он был еще жив, но видно было, что жизнь покидает его тело…
Оставшийся старшим сотник Батбаяр обвел тяжелым взглядом оставшихся в живых нукеров и сказал:
- Баракча с нами! Мы можем вернуться в Орду.
- И что мы скажем? – спросил десятник Наран. – Что мы подверглись избиению, не убив ни одного руса? Мы все будем тут же казнены! Мы должны отомстить руссам и только потом идти в Орду.
- Половина из нас ранены! – сказал Батбаяр. – Мы не сможем одержать сколько-нибудь серьезную победу! Верблюд с козой не бодается!
- Идите в Орду! – вдруг тихо сказал Баракча. – Великий хан должен знать, что нукеры не смогут сражаться в лесах. Что мы должны держаться подальше от этих губительных для ордынцев мест. Исполните мою волю!
Нукеры медленно потянулись на шлях, унося своего умирающего тысяцкого от места страшной трагедии…
- Уходят! – сказал боярин Ондрей, глядя вослед ордынцам. – Мы можем догнать и добить их!
- Нет! – твёрдо ответил Степан. – Энто легкая добыча, и она только расхолодит кметов. Они будут думать, что так же легко можно будет одолеть любой чамбул, но так больше не будет. В чистом поле ордынцы гораздо ловчее, чем в лесу. Потому мы и одолели их с легкостью, что лес был на нашей стороне. А энти… - Степан кивнул головой в сторону уходящего войска. - В ставке хана их все одно ожидает лютая смерть, и они знають об энтом, но идут! Потому как обязаны явить хану тело свово тысяцкого.
- Степан верно говорит! – поддержал воеводу Хасан. – Великий хан Тохтамыш не простит им поражения! А тем паче, гибель Баракчи. Они все будут казнены в назидание войску ордынскому.
- Как-то не по-людски энто! – молвил боярин Ондрей.
- А иначе, хану не удержать войско в повиновении. Только лютой жестокостью… Не терпит хан поражений! – сказал Хасан.
В душе Хасана не было покоя после схватки с Баракчей – лишь опустошение… Месть не принесла ему ожидаемого удовлетворения…
Глава 35
Великий хан возлежал на шелковых подушках, потягивая кумыс из деревянной чаши, и вел неспешную беседу с темником Едигеем. Тридцатилетний сын Балтырчака, эмира племени мангытов , Едигей нравился Тохтамышу своей редкой проницательностью и сообразительностью. Он был смугл лицом, обладал приятной, располагающей к себе улыбкой, среднего роста, как и большинство степняков, но плотного сложения, отважен в сражении и умен в беседе...
Великий хан, конечно, слышал легенду о том, что Едигей является потомком ногайского святого Баба Туклеса, но считал, что ее автором был сам Едигей. Не верил Тохтамыш и в то, что Едигей был потомком тридцатого колена арабского халифа Абу Бекра, который, как известно, был тестем пророка Мухаммеда. Зная высокий ум и великую щедрость, с которой темник одаривал преданных ему людей, Тохтамыш прекрасно понимал, что тот заранее готовит себе великое будущее. Но пока он исправно служил ему и делом и советом, Тохтамыш считал, что лучше держать Едигея поближе к себе, чем иметь его в числе врагов.
- Скажи, Великий хан, почему ты пошел походом на Мамая только сейчас, спустя два года после его поражения Московским князем Димитрием? – спросил Едигей, подливая хану кумыс из серебряного кувшина.
- Мамай был все еще силен, - отпив из чаши, сказал Тохтамыш. – Не забывай – он двадцать лет правил Ордой, сажая на трон и смещая по своей воле ханов из числа кровных чингизидов. Худородный кият сумел взять бразды правления Ордой в свои руки и уверенно удерживал их сильной рукой. Уже через месяц после поражения у него было более тридцати тысяч всадников. Мне нужно было время, чтобы увидеть, какие силы пойдут за ним, кто станет его союзником, а кто противником. Кроме того, своими шараханьями с заменой ханов и походом на Москву Мамай разорил и Орду и Русь, и мне нужно было ждать, пока закрома урусов наполнятся хлебом нового урожая. А иначе, я бы привел войско в пустыню… Нукеры не должны голодать.
- Но разгромив Мамая, ты идешь войной на Москву, а князь Димитрий был твоим союзником в битве с Мамаем.
- В том тоже вина Мамая. Он никогда не понимал князей Московской Орды и считал, что их нужно постоянно держать в состоянии войны друг с другом. Отдавая ярлык на княжение одному князю, он тут же отбирал его и отдавал другому, поддерживая постоянную вражду между ними. Но в случае с Димитрием нашла коса на камень. Когда вырастают рога у козленка, он колет ими вымя матери: Димитрий не пустил на княжение Михаила Тверского, коему Мамай вручил ярлык на великое Владимирское княжение, за сим отправил войско в казанское ханство, заставив булгар платить дань Москве, а не Мамаю. А через год разбил на реке Воже войско мурзы Бегича, умертвив его самого и еще четырех мурз и захватив обоз.
- Значит, Димитрий пошел против Орды? – Едигей старался не пропустить ни слова.
Великий хан внимательно посмотрел на темника.
- Нет, мурза, - ответил он. – Димитрий пошел не против Орды, а против Мамая, Орде не подчинившегося, не считая его более законным правителем Орды. А мне высылал богатые дары, и тем самым признал Орду своим союзником. То есть, бился он с Мамаем за единство Орды.
- Так зачем же воевать его? – Едигей в удивлении поднял брови. При всем своем уме ему еще сложно было разобраться в хитросплетениях ханских замыслов.
- А я не иду на Димитрия! – довольный произведенным на Едигея впечатлением, Тохтамыш отвалился на подушки, сложив руки на животе. – Я иду на Русь, чтобы показать, что в Орде есть Великий хан, который не прощает и не милует тех, кто отказывается платить десятину в казну Великой Тартарии. А коль урусы не хотят платить ее добровольно, как это было всегда, я пришел, чтобы взять ее силой. И наказать тех, кто забыл, что не выстоять туче перед ветром, росе - перед солнцем.
- Воистину ты велик, Великий хан! – Едигей склонил голову в низком поклоне.
- Иди, мурза! – Тохтамыш повелительно махнул рукой. – Завтра будет трудный день. Мне нужно собраться с мыслями.