Сергей лихорадочно соображает: а если «дёргалку» подвести такую, как они на пасеке приспосабливали, когда думали, как гранату у окна старосты взорвать?..
— А патруль? — возражает Журкович. — Идут они, под ноги поглядывают, тут на снегу шнур…
«Да, не годится… — размышляет Серёга и вдруг решается: — А что, если «дёргалку» подвести в тот момент, когда покажется состав? Патруль уже прошёл, паровоз на всех парах. Рывком — к полотну и кубарем — с насыпи, а?.. Была не была!..»
Серёга суёт в карман катушку проволоки, достаёт из жестяной коробки взрыватель с чекой.
В висках стучит от напряжения. Такой в голове разливается шум, что Серёга не слышит даже стука далёкого пока ещё поезда.
— Опять состав! — с досадой говорит Журкович.
Серёга облизывает губы, спрашивает, боясь выдать тревогу:
— Патруль когда проходил?
— Минут десять, а что? — спрашивает дядя Егор. Серёга встаёт, раздвигает ёлки и…
— Ну, я рванул к «железке»… Попытаюсь, в общем…
Журкович вскакивает, чтобы удержать Сергея, но тот уже скрылся в ельнике.
— Научил на свою голову детонаторы ставить! — ругается Журкович и, обернувшись к дяде Егору, приказывает: — Пошли за ним, охранять будем. Если что случится, отсечём огнём, будем спасать мальчишку!
ОПЯТЬ ВСЕ ВМЕСТЕ
Коля вошёл в Дом культуры и глазам не поверил: внутри чисто, тепло. Над сценой — плакат, поздравляющий партизанок и всех советских женщин с праздником. А в фойе и зале — уже битком.
Колька стал вертеть шеей, выискивать Зину. Она обещала обязательно быть на вечере и принести патефон с пластинками. Только патефон — это зря! Танцевать Коля не умеет, а Зинка обязательно пригласит его. Когда на Майские праздники собирались у неё всем классом, целый вечер Кольку мучила: то фокстроту, то танго обучала.
Коля выбежал из Дома культуры и столкнулся с Зиной.
— Ну, чего стал? — засмеялась она. — Бери патефон. Я всё-таки дама, и к тому же сегодня наш праздник.
Зинка сбросила в раздевалке пальто и валенки и вышла из-за барьерчика совершенно незнакомой Коле девчонкой — зелёное платье и чёрные туфли так шли к её плотной, красивой фигурке и огненно-золотистым волосам, что Коля на миг оцепенел. Ему вдруг показалось, что это не Зишка, а какая-то сказочная фея!
Зинка сдвинула два стоявших рядом стула, поставила на них патефон и, пока Колька его заводил, выбрала пластинку. На весь дедковский Дом культуры грянуло:
Он пожарник толковый и ярый,
Он ударник такой деловой…
Заулыбались партизаны. Поставили аккуратно за барьером гардероба свои винтовки и автоматы. Неловкие, чуть мешковатые, они принимали руку своих партнёрш и неуверенно двигались в такт музыке.
Коля обхватил правой рукой тонкую талию Зинки. Глядя в её раскрасневшееся лицо, неожиданно спросил:
— Ты не слыхала, корреспондент не обещал быть на вечере?
Зинка первая сказала ему о прилёте корреспондента. Она отправляла с аэродрома на Большую землю раненых и своего отца, тут и увидела корреспондента. Коля пристал к маме: почему не сообщила ему, что из самой Москвы к ним прибыл журналист? Но она была занята подготовкой к вечеру и ответила, что видела журналиста мельком в штабе, а где он сейчас, не знает.
Хорошенькое дело! Специально посылают человека из Москвы, чтобы рассказать о Дедкове, а дедковцы вроде бы и внимания на это не обращают.
К Зине и Коле подошли Ларка Антохина и Капустка.
— Ларочка! — всплеснула руками Зинка. — Да какая же ты стала!
— Без портфеля и книжек не узнать?
— Да я не про то… Как-то ты вытянулась, похудела…
— Ух, да вы ведь не знаете! — вмешался Капустка. — Ларка нашего лётчика спасла. Понимаете, сбили его над лесом, а она его разыскала. И одна ночью побежала в партизанский отряд к отцу. Доктор Антохин прямо в лесу тому лётчику операцию делал…
— Это правда? — выдохнули разом Колька и Зинка.
— Думаете, в очках, так и в лесу заблужусь? — И тут же Лариска призналась: — А вообще страх как трусила! Я ведь змей боюсь…
— Змей? — переспросила Зинка. — Так они же зимой спят.
— Как же я об этом забыла?.. Вот дурёха! А Мишка меня в герои записал! — засмеялась Лариска. — Давайте-ка в зал. Уже все места занимают…
Колина мама вышла на сцену в тёмно-синем строгом костюме, который обычно надевала в школу по торжественным дням. Подошла к трибуне, украшенной еловыми ветками.
— Товарищи! — сказала она. — Сегодня мы с вами отмечаем Международный женский день. Отмечаем в необычной обстановке — в советском городе, находящемся в тылу врага. Празднуем радостно, с полной верой в нашу победу.
И вдруг мамин голос, всегда такой ровный, задрожал. Пересилив волнение, она продолжала:
— Я прочитаю только что принятую по радио сводку: «С шестого февраля по пятое марта войсками Западного фронта захвачены у противника следующие трофеи…»
Мама перечислила боевую технику, отбитую у врага, сообщила, что в результате наступательных боёв Красной Армии фашисты потеряли сорок тысяч человек убитыми и что наши войска освободили двести шестьдесят три населённых пункта, в том числе Сухиничи, Юхнов, Дорогобуж…
Лавина аплодисментов устремилась из зала на сцену, раскатилась по фойе.
Совсем недавно, в День Красной Армии, Дедково ликовало: в районе Старой Руссы окружена и разбита шестнадцатая гитлеровская армия. Это была большая радость. Но освобождение Сухиничей, города, который, считай, совсем рядом, — это радость вдвойне.
Коля вытащил тетрадку, сшитую из синих листков, и стал что-то быстро-быстро в ней писать.
На трибуну уже поднимались один за другим выступающие, и Зина несколько раз, незаметно для соседей, толкнула локтем Кольку: «Оторвись от бумаги, неудобно». Но Коля писал и писал. Только когда на сцену поднялась Дарья Михайловна, бабушка Сергея, он наконец спрятал тетрадку.
Бабушка обвела зал глазами, утёрла их кончиком головного платка и сказала:
— Вот тут выступали наши женщины и говорили, что собрали много тёплых вещей в подарок Красной Армии. Я тоже сдала два полушубка, связала три пары носков. Пусть носят на здоровье наши бойцы и командиры. Только я, как бывшая работница завода, вот что думаю, товарищи женщины и мужчины… У нас с вами всё есть в родном городе. У нас есть Советская власть. А это — самое главное. Давайте соберём деньги, которые имеются у населения, и переправим их через фронт на строительство танковой колонны «Дедковский партизан»…
Все вскочили со своих мест и громко захлопали.
— Правильно сказала Вавилова! — раздались голоса.
— Записывай, Елена Викторовна, решение. Мы поддерживаем.
Калачёв, сидевший в президиуме, заулыбался и согласно кивнул Елене Викторовне. А потом встал и спустился со сцены.
— Спасибо, Дарья Михайловна, за сердечные слова, — сказал он и поцеловал её.
Опять загудел, зашумел хлопками зал, и долго никто не замечал поднятую Колину руку. Когда постепенно аплодисменты смолкли, Калачёв, уже поднявшийся на сцену, спросил:
— Матрёнин, ты просишь слова?
Колька зажмурился от сотен глаз, которые устремились на него, и быстро пошёл на сцену.
Зал затих. И в этой плотной тишине Коля услышал свой голос, сначала как бы спотыкавшийся, потом ставший увереннее и ровнее:
Враги бегут, поспешно оставляя
Оружье, склады, воинскую честь.
Мы, партизаны брянские, считаем,
Что в тех победах наша доля есть.
Похожие строчки кое-кто читал в листовках. Многие переглянулись. Коля, слегка согнув руку в локте и чуть покачивая ею в такт стихотворному ритму, продолжал:
Когда в лесу советский автоматчик
Бьёт что есть силы гневно по врагам,
Запомни, друг, что это всё в придачу
К разбитым танкам, поездам, полкам…
Он мог декламировать ещё и ещё — в тетрадке у него было много стихов. Но вдруг открылась дверь, и в неё тихо, на цыпочках, прокрался Серёга и сел. Коля кубарем скатился со сцены и, схватив Зинку за руку, потащил за собой.
— Живой! — бросилась к Серёге Зина.
Рядом с ним она увидела Журковича.
— Ну что? Рассказывайте! — потребовала она.
Серёга не успел открыть рта, как Журкович встал и, подтолкнув вперёд Серёгу, вышел с ним на середину зала.
— Дорогие товарищи женщины… Товарищи! — Он заулыбался. — В общем, примите к празднику подарок. На перегоне Батагово — Антоновка в воздух взлетел эшелон с живой силой и техникой фашистов.
— Вот это действительно, ребята, в придачу! В придачу к победам Красной Армии! — крикнула Зина.
И тут она увидела высокого человека в бежевом свитере.
— Колян, ты спрашивал о корреспонденте? Гляди, вот он.
Корреспондент подошёл к ним и сказал так, будто знал их целую вечность:
— А вот вас-то мне и надо…
— Всех нас? — неуверенно переспросил Коля. — Вот про него напишите, про Вавилова. Это он и эшелон взрывал, и, когда город освобождали, пленных спас. Не успел я сегодня прочитать про него стихи…
Колян поспешно раскрыл свою синюю тетрадочку и начал:
И вот, когда, казалось, подытожен
Был каждый штрих в движении бойца, —
Презрев опасность, поднялся Серёжа
Навстречу яростной волне свинца:
«Вперёд, товарищи, Отчизна с нами!» —
И сквозь свинцовый дождь рванул вперёд.
Его пример, как богатырь руками,
Поднял с земли бойцов…
— Колян, — Зинка прикрыла ладошкой рот, чтобы не рассмеяться, — ну и выдумщик ты! Тогда, у эмтээсовского гаража, Серёга не кричал: «Вперёд, товарищи!» — он упал, а тут партизаны как раз и подоспели.
— Ну и что? — не сдался Коля. — Это же гипербола. Понимаешь, некоторое, если хочешь, преувеличение. В стихах допустимо преувеличение, товарищ корреспондент?
— В данном случае допустимо, — подтвердил корреспондент и засмеялся. — Вот что, ребята, зовите меня Михаилом Алексеевичем.