Всего два письма успел прислать с фронта отец. Но в них, конечно, не было ни одной строчки о том, как там было тяжело и как он сам водил красноармейцев в атаку.
— Есть под Москвой речушка Нара. Воробей пробежит по ней — пёрышек не намочит. А фашисты её не перешли. Так вот там… Там остался последний рубеж комиссара Матрёнина… Когда мы отбили подряд несколько атак пехоты, показались танки. Три из них мы подбили на том берегу, а ещё штук десять развернулись и пошли к мосту, что был правее нас. Бросились смельчаки, чтобы их остановить, но не доползли. И тогда встал из окопа твой отец со связкой гранат, нашёл ложбинку — и по ней… А головной танк уже вползает на переправу. Вот-вот проскочит. А тут взрыв…
Коля сомкнул веки и попытался их снова открыть. Но они не слушались. Слова Горлова начали доходить до него словно издалека:
— На могиле… рядом с фамилией… мы написали два слова: «Учитель и комиссар».
ДЕВЯТЬ-ДЕВЯТЬ-ТРИ-ТРИ
В строю вместе с другими — красноармеец Николай Матрёнин. Воинской части № 9933 зачитан боевой приказ: подготовиться к отправке.
И вслед за приказом команда:
— Разойдись!..
И сразу плотный, бухающий топот сотен армейских сапог заполнил просторный двор.
Колька вбежал в свою спальню и вытащил из-под койки вещмешок. Снял со стены телогрейку, оправил ремень на гимнастёрке. Вот и всё, он собрался.
Рядом возились с рацией бойцы Слава Ряшин и Саша Зайкин.
— Саша, давай помогу! — подскочил Коля.
— Смирно! — вскинул на него озорное лицо с носом пуговкой Славка. — Как обращаетесь, боец Матрёнин, к младшему сержанту Зайкину?
Коля понял, что Славка шутит. Но он встал, как и требовалось: каблук к каблуку, носки слегка разведены, руки по швам.
— Боец, настоящий боец! — прищёлкнул от удовольствия языком Славка.
Майор Горлов сам привёл в комнату взвода управления мальчугана в лыжной курточке. Такого бойца в их бригаде ещё не было, и все с любопытством начали разглядывать паренька. А когда узнали, что он оттуда, из того самого партизанского города за линией фронта, куда они направляются, все наперебой стали расспрашивать Колю.
Взвод управления — штабной взвод. Здесь радисты, полевые телефонисты, автоматчики охраны. И главные во взводе — командир Ряшин и старший радист Зайкин.
Оба — из одного класса и на один завод пришли перед войной. А когда фашисты подступили к Москве, добровольно записались в батальон истребителей танков.
Батальон бросили под Волоколамск. Но армейские части остановили врага, и ребята, так ни разу и «не стрельнув», возвратились домой. Их зачислили в специальную школу, где готовили бойцов для рейдов по тылам противника. Предупредили: «Если потребуется…» И вот теперь потребовалось. Вместе с другими московскими комсомольцами стали бойцами воинской части № 9933, или бригады особого назначения.
Всем выдали армейское обмундирование. Даже самая маленькая по размеру гимнастёрка оказалась Коле велика.
— Пошли ко мне домой, что-нибудь придумаем, — предложил Слава.
Мать Славки всплеснула руками:
— Батюшки, явился, сынок, а говорил, что эвакуировался! Теперь-то куда? — недоуменно смотрела она на одетых в военное Славку и Сашку. — У вас же ещё возраст не призывной. А этот и вовсе мальчонка!..
Коле ушили гимнастёрку в плечах, подогнали рукава, подкоротили брюки. Всё стало по росту, по плечу.
— Ключ-то свой возьмёшь? — спросила мать.
— А то как же! — ответил Славка и, поцеловав маму, подкинул на ладони ключ — ключ от родного дома.
Взвод управления был в полной боевой готовности. Но ещё не прозвучала команда «становись», поэтому бойцы присели у подъезда «на дорожку». Дом, где они размещались, был школой.
— Николай, — кивнул в сторону улицы Саша Зайкин, — смотри, это к тебе.
К школе быстро шёл Михаил Алексеевич. Колян бросился к нему навстречу.
— А ну, поворотись-ка, сынку! — Михаил Алексеевич оглядел Колю с ног до головы и прижал к себе. — Ну, значит, уезжаешь?
— Значит, уезжаю, — ответил Коля и рассмеялся.
— Ты чего? — спросил Михаил Алексеевич и вдруг вспомнил. Точно такими фразами они обменялись тогда в Дедкове, когда Коля решил проводить Михаила Алексеевича до аэродрома.
— Теперь, надеюсь, доберёшься без приключений. В тот раз мы были вдвоём, а теперь смотри, сколько у тебя товарищей.
Михаил Алексеевич опустил руку в карман и протянул Коле пистолет.
— Тот самый, который вы мне давали в лесу? — обрадовался Коля и сжал рукоятку ТТ.
Михаил Алексеевич кивнул.
— Возьми на память… А я-то, Колян, твой подарок не сберёг. Помнишь берестяную грамоту? Где-то мы с тобой её обронили…
— Ничего, Михаил Алексеевич. Всё, что вам поручали партизаны, вы выполнили. Статью напечатали. Деньги куда надо сдали. Даже танки с названием «Дедковский партизан» проводили на фронт. А берёста — это так… Вы ведь всё равно теперь не забудете Серёгу и Зишку.
«Хорошо, что Коля возвращается домой, — думал Михаил Алексеевич, чувствуя, что Коля уже мыслями там, в родном городе. — Конечно, в Дедкове война, там горе. Но горе может настигнуть человека и здесь, где уже не грохочут взрывы, как это случилось с Колей… Горлов решил правильно. Он понял: человека, потерявшего отца и дом, нельзя оставить наедине с несчастьем. Любой на месте майора поступил бы именно так…»
ВЫЗЫВАЙТЕ «ЛАНДЫШ»
Коля расположился в вагоне на верхних нарах, у самого окна. Он подстелил под себя телогрейку и улёгся на неё аккуратно, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не помять гимнастёрку и галифе. Лицо приятно ласкал свежий ветерок, летевший навстречу поезду.
— Николай, ты не спишь? — спросил Слава. Он лежал рядом и тоже смотрел в окно. — Понимаешь, о чём я подумал сейчас… Я на целых четыре года старше тебя. Я уже, можно сказать, взрослый человек. И ты, наверное, завидуешь мне: я родился в Москве, работал на заводе. Так ведь? А я, представь, завидую тебе. Не вру, честно! Ведь ты побольше моего повидал. Подумать только — партизанам помогал, фронт перелетел… А я даже вот здесь, где сейчас едем, ни разу не был. Стыдно, но так уж вышло — кроме Москвы, нигде не был. Сашка, тот гостил у тётки в Новосибирске и под Смоленск к деду ездил… А я первый раз путешествую…
Саша Зайкин не слышал, что говорят о нём. Он сидел внизу рядом с Горловым и настраивал свою рацию. Близилось время «Последних известий», и все затихли, уставившись на Зайкина, надевшего наушники.
— Ну, чего там? — нетерпеливо спрашивали бойцы.
Сашка сбросил наушники, равнодушно пожал плечами:
— Да по-прежнему на фронтах никаких перемен.
Все по опыту знали: это хорошо и плохо. Хорошо, что немцы не наседают, но обидно, что и мы не переходим в новое наступление.
Горлов показал на часы:
— Зайкин, время. Вызывай «Ландыш».
Тут уж все, казалось, дышать перестали: «Ландыш» — это позывные Дедкова. И как ни стучали на стыках колёса, как ни громыхал вагон, каждому чудилось, что он чётко слышит попискивание ключа, на котором работает радист.
Почему Сашка Зайкин стал радистом?
В первый же день их знакомства Славка, улыбаясь, ответил на вопрос Коляна так: «У Сашки кишка оказалась тонка. Когда мы в разведшколе начали заниматься боксом, я так врезал Сашке, что он сказал: «Всё!» — и бросил перчатки. А какой же он диверсант, подрывник, если приёмами бокса и борьбы не владеет? Вот и пошёл в радисты…»
Пусть подтрунивает Славка. Но специальность радиста — это особая специальность. И ответственность, конечно, особая. Это уши и голос бригады.
Вот они едут все вместе и ждут — ждут, что Сашка расскажет им о положении на фронте, о том, что происходит сейчас в Дедкове. И Славка, как ни поддразнивает дружка, знает, что он жизнью отвечает за то, чтобы ничего не произошло ни с Сашкой, ни с его рацией. Десять самых крепких ребят — охрана радиста. Целое отделение-. И Славка — командир этой охраны.
— Сеют, братцы, сеют вовсю! — снимает наушники Сашка и радостно оглядывает сидящих вокруг него парней.
— Где? — не понимают ребята.
— Сев, говорю, ведут в Дедкове! Ну, зерновые, картошку высаживают…
И хохочет вагон, и слышится с разных сторон:
— Всё! Едем на помощь селу…
— Хлопцы, это ж не война, а шефская поездка…
И долго ещё судачат, прежде чем задремать, укрывшись телогрейкой.
Зайкин прилёг между Колей и Славкой. Устроил сумку с батареями в головах, закурил.
— Да-а… — мечтательно произнёс Саша. — Если бы собственными ушами не слышал, никому бы не поверил: кругом фашисты, а люди в Дедкове в поле вышли, сеют… — И неожиданно перебил сам себя: — Коля, только я в толк не возьму: где же там у вас поля? Ты же говорил — леса вокруг, знаменитые Брянские дебри…
Внизу, на другой половине вагона, плавает жёлтый круг света. Он от фонаря, висящего над фанерным ящиком, за которым сидит Горлов. Перед ним карта, и майор, глядя на неё, что-то изредка заносит в блокнот.
На карте Дедковские, Брянские леса, о которых сейчас спрашивает Зайкин. Те самые леса, которые отныне должны приютить, скрыть от вражьего взора и пропустить через себя целой и невредимой особую — девять-девять-три-три — московскую партизанскую бригаду.
— Ребята! Славка, Сашка… — зашептал Колян. — Я вам всё-всё покажу дома. И поля и леса. И те, куда мы ходим по грибы и ягоды, и те, которые дальше от нас. И сад покажу, который у нас. И дом свой. Познакомлю с мамой и главными своими друзьями — Зишкой и Серёгой. Они понравятся, вот увидите! И мама вас полюбит. Если хотите, будете жить у нас…
Поезд летел в кромешной мгле, отстукивая километры, втягиваясь в хвойные и дубовые леса, которые всё плотнее и плотнее обступали состав.
ЭХ, КАРТОШКА…
— Бабоньки, а земля-то — словно пух!
Дарья Михайловна сбросила с ног подвязанные бечёвкой галоши и босиком, с нескрываемым наслаждением засеменила по прогретой утренним солнцем земле.
— Смотрите-ка, бабушка Вавилова что молодая! — прыснули рядом женщины.