Парень, которого остановил Фролов, приподнялся и метнул гранату. Но поспешил, а может быть, ещё не успел совладать с невольным испугом, только граната шмякнулась метрах в пяти от лобовой части машины и, скатившись в яму, рванула впустую.
До первой бронемашины оставалось всего метров двадцать. Фролов приготовил тяжёлую противотанковую гранату — вставил в неё красный, чуть лоснящийся от смазки детонатор. Их заметили. С бронемашин затарахтели крупнокалиберные пулемёты. Фролов перебежал по окопу, и идущая впереди машина оказалась от него слева. Он замахнулся и метнул гранату прямо в башню. Взрыв потряс землю…
Вторая машина уже подошла к траншее и двинулась в сторону Фролова, вдоль окопа.
Гранат больше не было. Оставалась одна бутылка с бензином. Прежде чем её метнуть, надо было поджечь бензин.
— Тряпку, спички! — крикнул Фролов партизану в чёрной рубашке.
Но тот не отозвался.
Фролов рванул ворот от своей гимнастёрки и, смочив его бензином из бутылки, обвязал мокрую тряпицу вокруг горлышка.
Искать спички не было времени. Фролов пригнулся и пробежал по траншее метров десять. По его расчёту бронемашина должна была оказаться рядом. Так и случилось. Когда он выглянул из траншеи, увидел всего в каких-нибудь двух-трёх шагах борт броневика. Его враз обдало пылью и знойным, будто из печи, жаром раскалённых выхлопных газов.
Фролов понял, что теперь ему не нужны спички. Не надо поджигать тряпку. Надо просто разбить бутылку, которую он держал наготове в руке, о пышущий жаром моторный отсек машины.
Фролов вскочил на бруствер и бросил бутылку. И почти сразу утробно ухнуло внутри броневика, и Фролова отбросило в сторону. Он попытался встать, но боль током обожгла всё тело. Он глянул на свои ноги и увидел длинные огненные языки пламени, ползущие по сапогам. Горящая струя бензина вырвалась из машины и окатила Фролова.
Он решил сбить, погасить огонь. Но пламя уже охватило бёдра…
С лязгом распахнулась дверца броневика, и из неё выскочил фашист. Он был в чёрном мундире с серебряными стрелами на петлицах.
«Эсэсовец, подлюга!» — сразу понял Фролов.
Сколько раз вот так смотрел в лица врагов коммунист-разведчик! Но тогда он не мог, не имел права поступить с фашистами так, как требовали от него присяга и совесть. После боёв на фронте он впервые стрелял из своего автомата по врагам в окопах, на аэродроме. Но там, в ночной темноте, он не мог видеть лица врагов, как увидел их вот теперь, рядом с горящим броневиком.
Фашист был без шлема и комбинезона, потому что, видимо, к нему тоже подобрался огонь и он успел сбросить с себя кожаную одежду. Вот почему Фролов сумел разглядеть его эсэсовские знаки отличия.
Белёсые жидкие волосы фашиста от испуга вздыбились надо лбом. Вытянутый острый подбородок дёргался.
Поединок глаз Фролова и фашиста длился долю секунды. Но Фролову казалось, что он очень долго поднимал и поднимал руку, крепко стискивая рукоятку пистолета. Уже поверх ствола дёргался подбородок немца. Сновали, ища защиты, ища помощи, остекленелые глаза.
Наконец ствол пистолета дотянулся до уровня этих глаз. Фашист, в ужасе отвернув лицо, заслонился длинной, с растопыренными пальцами ладонью. И Фролов, последним усилием превозмогая нестерпимую, обжигающую боль, встал и шагнул навстречу фашисту.
ДАЁШЬ, ОСОБАЯ!
С каждым часом в городе становилось тревожнее. Уже не только фроловцы отражали натиск фашистов. Все партизанские отряды, расположенные вокруг Дедкова, вступили в бой. Немцы наступали со стороны Любезны, аэродрома, от Старых Рубчей… Огненное кольцо вот-вот могло захлестнуть, удушить город.
А от фронта до города рукой подать: всего несколько десятков километров. Но эти несколько десятков километров надо преодолеть.
Приказа о наступлении Красной Армии не было. Наши войска на Западном фронте не могли сняться и пойти вперёд. Потому что были участки более важные, куда главное командование стянуло основные силы. Всё, что Родина могла выделить для Дедкова, — это особую — девять-девять-три-три — бригаду добровольцев-москвичей.
Мишка Капустка явно преувеличивал, исчисляя количество бойцов бригады в несколько тысяч человек. Семьсот двадцать четыре рядовых и командиров — вся бригада. Но она отлично вооружена, её бойцы обучены, и для Дедкова пока — она единственная реальная опора.
Сняв с поезда, бригаду довезли до линии фронта на автомашинах. Армейские разведчики нашли в лесах для её прохода к Дедкову коридор — болотистое место, где не было сплошной линии фронта. Ночью скрытно все семьсот двадцать четыре человека должны были пройти по топям и оказаться на партизанской земле.
Но для этого следовало хорошенько разведать весь маршрут, выискать в топях подходящие тропки. Детальная подготовка заняла бы не один, а несколько дней. Город же просил помощи немедленно…
Коля Матрёнин устал, пока они шли к небольшой деревушке вблизи фронта, где решено было разместить бойцов бригады. Он прилёг на полу, подсунув под голову вещмешок с запасными батареями для рации, и задремал. Вскочил, протирая глаза, когда услышал свою фамилию.
— Срочно к Горлову.
В просторной избе за столом сидели майор Горлов, командир полка, державшего оборону на здешнем участке фронта, и другие незнакомые командиры.
Коля приложил ладонь к пилотке, по-военному чётко доложил о своём прибытии. За столом улыбнулись, увидев такого солдата.
— Матрёнин, — обратился к нему Горлов, — ты бывал когда-нибудь в Старых Рубчах?
— Раза два или три. Мы ездили туда всей школой помогать колхозу.
— Вспомни и подробно расскажи нам о местности возле Рубчей. Со всеми деталями — где дороги, мосты, овраги…
Коля покраснел, польщённый вниманием, и стал рассказывать о том, что помнил. Горлов и военные слушали и иногда что-то помечали на своих картах.
Колю отпустили, но спать ему уже расхотелось. И он присел на скамеечке у штабной избы.
Вскоре из дверей вышли все, кто сидел за столом.
— Значит, как договорились, — сказал Горлов, прощаясь с командирами. — Сверим часы. Так… Через час мы снимаемся.
Николай подскочил к Горлову:
— Уходим?
— Да, через фронт. С боем. Ждать мы не имеем права. — И, положив руку на Колину голову: — Будешь рядом со мной — не отставай и не торопись, когда войдём в прорыв…
А через час загрохотало по всей линии фронта, которая виднелась впереди. Били по немецким позициям пушки, танки, миномёты. И когда взвилась красная ракета, поднялся из окопов и бросился на фашистские укрепления армейский полк.
И только следом за ним, сомкнувшись в плотную — человек тридцать в ряд — колонну, двинулась особая бригада.
Коля бежал рядом с Горловым, оглядываясь по сторонам. Слева и справа вспыхивали и исчезали сполохи огня и неслась непрерывная стрельба. Это фронтовой полк расчищал и расчищал путь бригаде.
Получались ворота, отметил про себя Колька. Будто два сильных человека слева и справа подпёрли своими плечами створки дверей и так держали их распахнутыми настежь, чтобы в пролом, в брешь без единой потери прошла вся бригада.
Фашисты заметили уловку. Колька услышал, как с тяжёлым шелестом пронеслось что-то над головой и сразу раздался оглушительный взрыв.
— Накрывает артиллерия! — крикнул кто-то в колонне.
Тут же раздался голос Горлова:
— А ну подтянись! Даёшь, особая!
И майор бросился вперёд, увлекая за собой бригаду, выводя её из-под обстрела.
Колька сжал в руках автомат и, стараясь в темноте не потерять, не выпустить из виду широкую спину командира, заспешил следом. Бежать было трудно: под ногами частые воронки, колья с разорванной колючей проволокой. Это была немецкая линия обороны, разбитая нашим огневым валом.
Перепрыгивая через окоп, Колька оступился и больно ударился коленом. Но его тотчас подхватили руки Горлова и Ряшина.
— Давай-давай! До леса — пятьдесят метров.
Коля уже видел этот лес — чёрный в темени ночи, издали похожий на высоченный забор. Быстрее, быстрее к нему, под его защиту!..
Со всех сторон ухало и стрекотало, сверкало ослепительными вспышками. И, прерывая грохот боя, неслось дружное:
— Даёшь!..
Но если бы Коля или кто-либо другой из бригады имел возможность остановиться и внимательно посмотреть назад и по сторонам, он бы содрогнулся.
Красноармейцы из последних сил удерживали прорыв в линии фронта, через который шла особая. Обливаясь кровью, падали одни. Их место занимали товарищи. И они погибали. Но каждый из них знал: своею смертью они спасают жизни тысяч людей там, в Дедкове, за линией фронта.
НЕ ПРОСТО ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ
Серёга Вавилов упросил Журковича, чтобы его тоже послали встречать особую бригаду.
В Дедкове уже знали: бойцы Горлова прорвались через фронт и с ходу разгромили фашистов в Старых Рубчах, где размещался их главный штаб. А тут поднажали и партизаны. Немцы хотели окружить город, а сами попали под удар с двух сторон. В панике они стали отходить.
Калачёв приказал: выслать вперёд дозоры и встретить бригаду. Беспокоились партизаны — не заблудились бы москвичи, не натолкнулись бы на фашистские засады.
Серёга и дядя Егор вышли на опушку из соснового леса. Впереди, примерно в километре, виднелся мысок дубовой рощи. А между опушкой и этой рощицей лежало поле, заросшее сорной травой.
Солнце уже выкатилось из-за леса, и теперь, после прохладной ночи, проведённой в дозоре без сна, можно было немного отдохнуть.
Пригревало, и Серёгина одежда, промокшая от ночной росы, быстро высыхала. Он потёр тыльную сторону ладони, на которой мелкой сеточкой отпечатались травинки, и, улыбаясь, огляделся. С поля поднялись жаворонки и взмыли высоко-высоко, разливая дробные трели.
— Погодка — на заказ! — сощурился дядя Егор. — Вот что, Сергей, сиди-ка здесь, а я перейду в другое место. Лес велик, кто знает, откуда покажется бригада…
Оставшись один, Серёга снял телогрейку, расстегнул воротник рубашки. Не удалось ему в эти дни как следует повоевать. Журкович ни на шаг не отпускал от себя Серёгу. Конечно, они тоже стреляли в фашистов, когда те шли в атаку. Но это что… Вот когда сами партизаны поднялись на немцев — тут другое дело! Но Журкович в этот момент взял да услал Серёгу в штаб, к Калачёву. С донесением, конечно, послал. Только Серёга-то понимал: не хотел пустить его Никифор Евдокимович в самое пекло.