Но гнев Божий остановить невозможно. Час полной расплаты за все содеянное близился. И Чичагов ощущал трепет при мысли, что именно он избран провидением и послан сюда с поручением пленить Наполеона. Однако тот страх, который испытал в Борисове Чичагов, когда еле спасся от пленения по вине своего авангарда, еще не был забыт им до конца. Чичагов желал теперь предвидеть все возможные неожиданности. Одним из вероятных было решение Наполеона переходить Березину небольшими отрядами на значительном пространстве. Нельзя было допустить, чтобы, находясь в одном из этих отрядов, Наполеону удалось просочиться где-нибудь через расположения российских войск. Дабы не упустить возможности пленения Наполеона и при таком развитии событий, а также предвидя, что Наполеон может принять облик простого солдата или офицера, Чичагов собственной рукой написал прокламацию к войскам и населению с главными приметами злодея: «Наполеонова армия в бегстве. Виновник бедствий Европы с нею. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что Всевышнему угодно будет прекратить гнев свой, предав его нам. Посему желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он роста малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника: известные щедрости монарха за сие ответствуют».
Армия Чичагова растянулась от деревни Брили до Шебашевичей, основными своими силами располагаясь на позициях перед тет-де-поном. Орудия были поставлены так, чтобы пресечь любую попытку французов восстанавливать мост и быть недосягаемыми для их орудий, стоящих на высоком берегу Березины. Было вполне допустимо, что Наполеон, несмотря на потери и не имея сведений об истинной численности российских войск, сделает попытку атаковать именно здесь. Хотя бы потому, что из-за своей открытости возможность такой атаки будет оценена неприятелем как маловероятная. Такие решения полностью отвечали натуре Наполеона, и Чичагов больше всего их опасался. Однако беспокоило Чичагова и то, что, оставаясь в центре, он имел недостаточно сильные позиции на флангах. Каждый раз, когда он говорил об этом, ему возражали, что нельзя производить усиления флангов до тех пор, пока Наполеон не откроет истинных своих замыслов. Особенно упорствовали генерал Чаплиц и полковник Корнилов, чьи позиции были расположены в верхнем течении Березины, у Брилей.
Между тем наблюдатели сообщали Чичагову, что ночью ими были замечены значительные передвижения войск между Борисовом и Ухолодами. Там же французы валили лес и со всеми предосторожностями, чтобы не быть открытыми неприятелем, откатывали бревна к реке. Опасался Чичагов и того, что генерал Шварценберг, который ранее преследовал его на всем пути к Борисову, может выступить из-под Минска на Игумен, и тогда следующий его шаг будет к Ухолодам на соединение с Наполеоном. И все же пока делались последние рекогносцировки, Чичагов оставался пребывать в нерешительности.
Что же до возможного прорыва через Березину в верхнем ее течении, то здесь все было против Наполеона. Армия Витгенштейна двигалась к Борисову с севера, и Чичагов час от часу ждал сообщений от Чаплица о ее появлении на левом берегу против Брилей. Да и поляки из корпуса Домбровского должны были предостеречь Наполеона от желания овладеть дорогою на Вильну через Зембин, даже если бы ему и удалось наладить надежную переправу где-нибудь в верхнем течении Березины. Дорога на всем своем протяжении была окружена болотами, отчего через речку Гайну и еще одну небольшую речку были когда-то построены двадцать два моста. Хотя и можно было предположить, как сильно Наполеон желал бы опередить русских и раньше их войти в Вильну, но только вряд ли, думал Чичагов, он станет загонять себя в столь очевидную западню.
Велико же было удивление адмирала, когда стало известно, что французы под прикрытием пушек принялись разрушать остатки моста. Не значило ли это, что пушки должны быть сняты с позиций? Что неприятель уходит из города? Что более всего Наполеон страшится преследования войск, которые могут пойти следом за ним из Борисова? Но что если маневр ложный? И слухи о том, что Наполеон остался без понтонов, бросив их еще в Смоленске, неверны. Что же тогда?
Но даже если бы Чичагов и отправил большую часть стоящих перед Борисовом полков вниз к У холодам и Шебашевичам, а Наполеон, узнав об этом, стал бы строить рядом с мостом переправу, то и тогда полки не опоздали бы встать на свои прежние позиции.
Все было так, однако Чичагов медлил, ожидая еще какого-то самого верного знака. И вот ночью, когда в глубоком раздумье Чичагов сидел перед горящей свечой, прискакал офицер от генерала Чаплина с известием о том, что с противного берега переправились два борисовских еврея с просьбой срочно доставить их к адмиралу.
— Отчего же не доставили? — спросил Чичагов.
— В том нет надобности, ваше высокопревосходительство. Суть сообщения изложена ими письменно. Со слов соплеменников их, что несут службу у Наполеона, известно им стало место, где будет наведена переправа. Место сие есть деревни Дымки и Уход оды.
Вот он знак, которого так ждал Чичагов! Сомнений больше не оставалось. Немедленно был поднят весь штаб, и началось движение в войсках. К утру на позициях у тет-де-пона и в Брилях стояли только полки генерала Чаплица и графа Палена.
Лазутчиков из Борисова велено было держать под строгим наблюдением егерей, коих при исполнении таковых обязанностей все чаще, на французский манер, стали называть жандармами[17]. Чичагов же после успешного окончания сражения намерен был принять лазутчиков и щедро их вознаградить.
— А что, Георгий Иванович, верно ли говорят, что приходилось тебе исследовать дела жидовские? — задумчиво спросил Гридина Чичагов вскоре после прибытия в Шебашевичи.
— Нескромно было бы говорить о себе как об исследователе, ваше высокопревосходительство, но и то верно, что надлежало мне проверить одно опасение.
— Какое же?
— Сообщения были о полной приверженности Наполеону не только поляков, но также и евреев. В ожидании войны с Наполеоном император желал знать, имеется ли связь между Синедрионом в Париже, где Наполеон возвышал евреев, и окраинами Европы, в которых большая их часть проживает.
— И что же? — с интересом спросил Чичагов.
— Мое путешествие не подтвердило указанных опасений. Если что-то за пределами Российской империи их и занимает, так, пожалуй, лишь цены на товары, — с улыбкой сказал Гридин. — Впрочем, таких совсем немного. Основная толпа евреев темна и необразованна. Однако первоначальные опасения совсем мною и не отвергались. О чем теперь и сожалею, имея твердые подтверждения их преданности отечеству.
— Еще и потому удивительно мне тебя слушать, Георгий Иванович, что прежде, когда доходили ко мне слухи о жидовских геройствах, я встречал их не иначе как с усмешкой. Уверен был, что слухи сии сами же они и производят. Теперь начинаю думать по-иному. Однако же, если обнаружится какое-либо лукавство или обман от тех лазутчиков, что указали мне на ретираду Наполеона, то полностью передаю их в твои руки. Суди их тогда, как знаешь.
Костры на обеих сторонах Березины у Борисова были столь же многочисленны, как и в прошедшую ночь.
Глава XIII
13(26) ноября была сильная снежная вьюга. Пока русские полки располагались на новых позициях, французы в Студенке наводили два моста через Березину. Один для пехоты, другой для артиллерии. Когда Наполеону доложили, что Чичагов ушел от Борисова к У холодам, а главное, ослабил также и позиции возле Брилей, он воскликнул: «Я обманул его! Мы спасены!»
С пяти часов утра Наполеон был на лошади и подбадривал понтонеров, которые работали по пояс в воде. Когда они выходили на берег и, стоя между двух костров, сбрасывали с себя мокрую одежду, чтобы надеть сухую, от их тел валил пар. Первыми переходили мост кирасиры 2-го корпуса, которыми командовал Удино. Лица их были обращены к Наполеону, и они кричали: «Да здравствует император!»
Вскоре переправа была замечена передовыми отрядами русских и обстреляна ими. В ответ французы ответили огнем из сорока пушек, которые были поставлены на высотах в линию над рекой вдоль дороги. Вскоре пушки французов появились и на правом берегу, а кирасиры отбросили конницу русских к Брилям.
Первые известия о событиях у Студенки Чичагов воспринял спокойно. Он был уверен, что Наполеон совершает ложный маневр, чтобы увести русских от истинной переправы. Дурные предчувствия и сомнения появились у него, когда послышался далекий гром канонады. Он распорядился составить летучий отряд и отправить его на правый берег для рекогносцировки. Чаплиц слал отчаянные призывы к Чичагову вернуть войска и направить их к Студенке, уверяя, что именно там перед ним стоит вся армия Наполеона. Когда о том же прислал донесение и генерал граф Пален, Чичагов спешно направил к Студенке полки генералов Воинова и Ланжерона. Наконец, к вечеру того же 26-го числа вернулся летучий отряд с левого берега. Французов нигде не было, хотя на местах их стоянок еще теплились костры. Только теперь картина постигшего его несчастья открылась Чичагову до конца…
И все же терзания в душе Чичагова были не столь болезненны, как у Гридина, который сразу же после прибытия летучего отряда в Шебашевичи, отправился к деревне Страхово. Там, в пяти верстах от деревни, был хутор, где содержали лазутчиков. Гридина сопровождали три жандарма, и все путешествие до хутора было совершено в полном молчании под грохот все более приближающейся канонады.
С возрастающим ужасом Гридин осознавал, что вина за все случившееся лежала на нем и только на нем. Кому как не ему, Гридину, следовало, едва пришло известие о лазутчиках и Чичагов принял решение о передвижении войск, воскликнуть: «Ваше высокопревосходительсво, Павел Васильевич, позвольте мне самому исследовать сообщение. Уж кому как не мне говорить с борисовскими евреями, из которых с несколькими я даже лично знаком». — «Вот какой знак был мне указан перстом при князе Куракине, — с острым стыдом тут же подумал Гридин. — А не тот, о котором я вообразил поначалу, беспокоясь за свою жизнь. Само провидение распорядилось указать мне место, где я с наивысшей пользой обязан буду сослужить службу своему отечеству, а я не угадал его. Стыдно, невыносимо стыдно!»