[14].
На всем пути до Борисова армии постоянно приходилось доказывать неприятелю, что несмотря ни на что, она еще крепко держит в руках оружие. Никогда прежде Наполеон не был так тверд в мысли, что ни один полководец мира не имел счастья вести за собой таких солдат, которые были у него. Даже когда на пути из Смоленска в Борисов ударили морозы, войска, едва завидев его, кричали: «Да здравствует император!»
Невозможно было допустить, чтобы неприятель перекрыл дорогу, по которой двигались основные силы армии. Поэтому к борисовскому тет-де-пону[15] был послан корпус генерала Домбровского, чтобы укрепить его оборону от дунайской армии адмирала Чичагова, которая двигалась к Борисову с юга по правому берегу Березины.
Глава IX
Когда Дунайская армия русских подошла к Борисову, возле тет-де-пона завязался бой. 7-й егерский полк сумел быстро овладеть не только редутом на правом берегу, но и по мосту перейти на левый берег, после чего генералу Домбровскому ничего не оставалось, как покинуть Борисов. Первое соприкосновение с французами — и сразу же победа! Это вызвало ликование в штабе адмирала Чичагова. Впрочем, в штабе было известно, что морозы и голод сделали свое дело, и Великой армии больше нет. Дело у тет-де-пона было еще одним тому подтверждением. Можно было предположить, что движение французов к границе продолжают разрозненные отряды, в одном из которых находится Наполеон. Еще было известно, что беспорядочное отступление французов все более замедлялось из-за гибели лошадей, которых нечем было кормить.
И все же несмотря на это, когда адмирал принял решение перейти вместе со своим штабом и частью армии на левый берег, некоторые офицеры просили адмирала не делать такого шага. Известно, что раненый зверь бывает особенно опасным. Кроме того, корпуса маршалов Удино и Виктора, которые не принимали участия в московском походе, по некоторым сведениям, соединились с Наполеоном и сопровождали его отступление.
Адмирал желал быть на левом берегу еще и потому, что по левому же берегу к Борисову с севера двигалась армия Витгенштейна, которая по распоряжению фельдмаршала Кутузова должна была войти в подчинение адмиралу. По всему выходило, что армии должны были соединиться прежде, чем Наполеон подойдет к Борисову. Что же до возможных потерь, то на то и война, чтобы на ней кому-нибудь умирать. Там же, у тет-де-пона, при взятии редута, полегло много солдат и офицеров. В их числе был и командир 7-го егерского полка генерал-майор Энгельгардт.
Одним из офицеров штаба адмирала был Георгий Иванович Гридин.
Он был послан в Дунайскую армию сразу же, едва началась кампания, и был этим назначением весьма недоволен. Армия отстояла слишком далеко от основных мест сражений. Но когда армия двинулась и вступила в бой с неприятелем именно под Борисовом, Гридина вдруг посетили самые мрачные предчувствия. Вспомнилась карта, что была расстелена на столе у князя Куракина, когда они выбирали место, с которого Гридину надлежало начать свое путешествие в Западный край. И как палец его указал место между Игуменом и Борисовом. Не страшное ли пророчество тогда было передано ему через карту? Особенно сильно предчувствие гибели тревожило Гридина в первые часы после того, как вместе с Чичаговым он проскакал по мосту и вновь увидел дома Борисова.
Однако утром следующего дня дурные предчувствия совершенно оставили его. Причиной тому было появление у Чичагова членов наполеоновской комиссии по управлению уездом, среди которых Гридин узнал адвоката Квитковского.
— Мог ли я предположить прошлым летом, — сказал Гридин, тут же подумав, что знак был не о его жизни, а всего лишь предсказывал значительность событий, которых предстояло ему быть здесь свидетелем, — что когда-нибудь увижу вас в столь презренном виде.
— Прошу не забывать, господин Гридин, что я поляк! — выпрямился и гордо отбросил назад седую голову Квитковский. — Нет ничего презренного в том, что я вместе с другими поляками хотел поднять из руин свою несчастную родину.
Квитковский прокричал свой вопль с отчаянием, возможно, думая, что вскоре будет убит за измену или арестован. Он не знал, что высочайшее повеление предписывало всем командующим действующих армий быть снисходительными к полякам, которые служили императору французов, ошибочно полагая, что вновь стали подданными Речи Посполитой. Истинное унижение еще только ожидало поляков, которые вступили в схватку двух великих народов на стороне одного из них. Вслед за Речью Посполитой теперь карту Европы должно было покинуть и герцогство Варшавское.
Чичагов отпустил притихших и удивленных поляков, после чего всех, кто был в штабе, пригласил к столу отпраздновать первую победу. Однако, едва бокалы наполнились вином, дверь распахнулась и вбежал забрызганный грязью и кровью офицер.
— Французы!!!
В тот же день Борисов был снова в руках французов. Горьки и ужасны были потери. Истреблен или пленен был весь авангард, состоящий из егерей. Много убитых и раненых было среди тех, кто преграждал путь к мосту кирасирам из корпуса маршала Удино, пока шла ретирада. Сам адмирал едва спасся от плена, оставив в Борисове весь свой обоз. Только теперь адмирал осознал, какой грозный враг встал перед ним на другом берегу Березины, у горящего моста, готовясь к новому прыжку. Оставалось только предугадать — где именно.
Глава X
12(25) ноября в Борисов прибыл Наполеон в сопровождении маршала Нея. Стоя на высоком берегу, он долго смотрел в подзорную трубу, обозревая борисовские окрестности, и всюду видел российские войска.
— Похоже на то, что западня захлопнулась, — задумчиво произнес Наполеон.
— Не огорчайтесь, сир, — сказал Удино. — Когда Чичагов убегал, он оставил нам превосходное вино. Оно ждет вас.
— Возможно, он оставил его с умыслом, — с усмешкой проговорил Ней, — как это делают в тюрьмах, когда осужденным на смерть подносят бокал с вином.
— Думаю, что он не успел об этом подумать, — сказал Удино. — Если вместе с вином оставил нам также и всю свою кухонную и столовую посуду.
— Было бы лучше, если бы он забыл разрушить мост, — мрачно проговорил генерал Лористон.
— Мне мост не нужен, — сказал Наполеон. — Место для переправы должно быть другим и выбрано сегодня же.
— Вы думаете, мы сможем избежать сражения, сир? — спросил Удино.
— Хотелось бы. У того, кто отступает, к несчастью эта истина открылась нам только теперь, тоже есть свои преимущества перед неприятелем. Русские это доказали. У наступления дорога одна, у отступления их много.
— Приятно сознавать, что мы усваиваем чужие уроки, сир, — проговорил Ней.
— Я и прежде знал, — с улыбкой ответил Наполеон, — что не всегда можно угадать, по какой именно дороге побежит от меня неприятель.
— К сожалению, русских на том берегу собралось так много, — сказал Лористон, — что они в состоянии перекрыть все до одной дороги из Борисова.
— Если они будут уверены, что угадали место переправы, то стянут к нему все свои силы, — заметил Удино. — Русские всегда стремятся к тому, чтобы иметь над нами численное преимущество.
— Но ничто не мешает им предположить, что мы будем уходить по двум или даже по трем дорогам, — сказал Ней.
— Нет, после того, что случилось с ними в Борисове, — ответил Удино, — они будут ждать удара еще большей силы.
— Я готов выслушать ваши предложения, Удино, — сказал Наполеон.
— Предлагаю строить две переправы. Одна из них должна быть ложной, которую мы будем неумело скрывать от неприятеля.
— С двух сторон от города?
— Да, сир.
— Какая будет предпочтительней? Северная или южная?
— Еще не знаю, сир. Поисками места для переправы занимается генерал Эбле.
— Вам следует найти деревню, расположенную на берегу. Обычно их ставят рядом с бродом, — сказал Наполеон. — Мы потеряли понтоны, но для переправы можно использовать бревна от изб. Желательно, чтобы как можно большее число жителей Борисова знали, где именно мы строим ложную переправу.
— Большая часть жителей Борисова состоит из евреев, — заметил Удино.
— Вот и хорошо, поскольку евреи очень любопытны, — сказал Наполеон.
— И только, сир? — усмехнулся Ней. — Я помню, что когда-то вы много говорили о достоинствах этого племени.
— Я и теперь готов повторить все, что говорил о них прежде. Никто с такой решимостью, какая была у них, не противостоял Риму. Такой народ достоин лучшей участи.
— Но только никто почему-то не пожелал стать евреем в тех землях, по которым они прошли после своего поражения, — проговорил Лористон.
— Но и они тоже с трудом согласились признать себя французами, когда наш император попросил их об этом, — с усмешкой сказал Ней. — Они очень долго посыпали голову пеплом, прежде чем разрешили своим дочерям становиться женами французов.
— И всегда были согласны носить любую шутовскую одежду, лишь бы их не спутали с каким-нибудь другим племенем, — добавил Лористон. — К тому же какой правитель мира сделал для них больше, чем наш император?! И какой неблагодарностью они ему отплатили.
— Мы и не должны ждать благодарности от подданных другого императора, — сказал Удино. — Иное дело, если их враждебность следует использовать с пользой для себя.
На взмыленной лошади прискакал адъютант маршала Удино. Он доложил, что когда бригада Кабрино переходила Березину возле деревни Студенка, это на севере от Борисова, то лошади шли по дну, а если где-то и плыли, то не более десяти футов. Вода доставала ездовым до колен.
В карете, направляясь к Студенке, Наполеон вспомнил слова Лористона о неблагодарности евреев и подумал, что и он, видимо, тоже, как и многие другие офицеры, читал прокламацию, которую обнаружили в захваченной у русских почте. Автор ее был еврейский проповедник, который сбежал вглубь России[16]