Перебрасывая же мостик из темы «репрессий» к «атомной» теме, я познакомлю читателя с уже упоминавшимся мной письмом Π.М. Зернова Б.Л. Ванникову от того самого 12 февраля 1949 года, когда Зернов якобы замахивался на Берию то ли канделябром, то ли – пресс-папье, то ли – дубиной, вырезанной из развесистой клюквы. Зернов писал:
«…за последние восемь месяцев в зоне объекта сложилась совершенно ненормальная обстановка.
По решению Правительства в 1947 году для обеспечения безопасности на объекте… из пределов зоны были отселены все лица, имевшие в прошлом судимость или другие компрометирующие их данные (было отселено 500 человек, включая членов семей, с предоставлением нового жилья и ссуд, с выплатой компенсаций и т. п. – С.К.)…
Однако дело изменилось коренным образом в худшую сторону, начиная с апреля месяца 1948 года.
Освобождаемых из заключения строительное управление № 880 МВД СССР… стало оставлять на стройке в качестве вольнонаемных. В результате таких лиц в зоне скопилось более 1750 человек…
Среди освобожденных из лагеря и теперь свободно проживающих в поселке много хулиганства, воровства, грабежей и были случаи убийств…
В общественных местах постоянно толпы бывших заключенных. Научные и инженерно-технические работники (это речь об элите Атомного проекта. – С.К.) не могут попасть в кино, стали бояться вечерами и ночами ходить по улицам…
Мною три раза по этому вопросу подавались докладные записки на имя т. Берия Л.П., но так как никаких решений нет, то я не знаю, доложены ли они ему?»
Зная уровень «режима» в непосредственно стенах КБ-11, в подобную коллизию рядом с ними трудно поверить! Но так ведь оно и было. А сегодня о тех, кто работал на «атомных» стройках в лагерном ватнике, пишут исключительно как о «жертвах режима». И невольно жалеешь, что в общественные места, заполненные той «криминально продвинутой» толпой «жертв» «палача» Берии, нельзя хотя бы на полчаса перенести актив «Мемориала» и прочих «обличителей» «преступлений» Лаврентия Павловича. Возможно, тогда сплетен и инсинуаций вокруг его деятельности поубавилось бы…
И еще насчет «атмосферы страха», якобы витавшей вокруг всего, связанного с деятельностью Берии. 8 марта 1947 года Завенягин пишет Берии:
«Первое Главное управление охраняется вахтерской охраной, укомплектованной вольнонаемными лицами.
Несмотря на систематически применяемые дисциплинарные меры… имеют место сон на посту, дезертирство и ряд других серьезных проступков.
Опыт показал, что вахтерская охрана является совершенно ненадежной, не обеспечивающей сохранность секретной документации Первого главного управления…»
В такое тоже поверить трудно. Но и это ведь было! А теперь подумаем, если бы тогдашняя народная молва приписывала Берии некое «палачество», вели бы себя вахтеры так безответственно? И какова же судьба этих нерадивых вахтеров? Стерты «в лагерную пыль»? Отданы в «рабство» ГУЛАГа? Нет, Завенягин всего лишь просит передать функции охраны Министерству госбезопасности.
Министр ГБ Абакумов отказывает на том основании, что МГБ охраняет только Совмин и ЦК. В том же стиле отказывает и министр внутренних дел Круглов. Тогда 24 марта 1947 года Берии пишет еще и Н.А. Борисов из Госплана. И 25 марта появляется подписанное зампред Совмина Берией распоряжение СМ СССР о передаче охраны зданий ПГУ при СМ СССР Министерству внутренних дел СССР.
Но Берия не был бы Берией, если бы в том же распоряжении не поручал Завенягину и Борисову в связи с передачей охраны МВД «сократить соответственно штат комендатуры и охраны», установленный почти год назад. Берия умел быть не только оперативным, но и экономным – по-крупному и в мелочах.
И можно лишь удивляться, как ему удавалось и то, и другое при все возраставшем круге поручаемых ему важнейших вопросов государственного бытия. Ведь Атомным проектом его задачи не исчерпывались…
Глава 20Берия + Куксенко = «Беркут»
Нет, уважаемый читатель, Берия в этой формуле носил имя не Лаврентий, а Серго. Хотя и Лаврентий Берия к рождению этой формулы имел непосредственное отношение.
И перед тем как начать рассказ о системе «Беркут» и Третьем Главном управлении при Совмине СССР, я предложу читателю присказку. Летом 1941 года фронт неуклонно приближался к столице. И, как вспоминал авиаконструктор А.С. Яковлев, в Ставке В ГК было решено провести военную игру по отражению воздушного налета на Москву.
Игра проводилась в том особнячке рядом с Наркоматом авиационной промышленности, где размещалась Ставка, пока для нее готовилось кремлевское бомбоубежище. В небольшом зале, увешанном картами и схемами, собрались Сталин, главком ВВС П.Ф. Жигарев, его заместитель И.Ф. Петров, нарком авиационной промышленности Шахурин, его заместители Дементьев и Яковлев, авиационные генералы.
Докладывал командующий ПВО Москвы генерал-майор Громадин и командующий истребительной авиацией ПВО полковник Климов.
Возможно, был там и Берия, поскольку как член ГКО отвечал и за вопросы ВВС, но история, а также Яковлев (авиаконструктор) об этом умалчивают.
Яковлев пишет:
«На протяжении всего учения Сталин внимательно за всем наблюдал и слушал, но не проронил ни слова. Когда игра была закончена и, как полагалось, атаки воображаемых самолетов противника отражены, он молча обошел вокруг планшета. Создалось впечатление, что разыгранные варианты его не убедили… Наконец, раскуривая свою трубку, он произнес как бы сквозь зубы:
– Не знаю, может быть, так и надо…
Потом молча пошел в кабинет, пригласив туда Шахурина, Дементьева, Жигарева, Петрова и меня…
Так же как и на нас, на него эта военная игра не произвела серьезного впечатления: как-то все схематично и бумажно».
Однако ПВО Москвы была уже тогда далеко не «бумажным тигром». А.Г. Федоров, автор монографии 1975 года «Авиация в битве под Москвой», сообщает, что согласно постановлению ГКО от 9 июля 1941 года в составе Московской зоны ПВО имелось 585 самолетов, 1044 зенитных орудия (а советские зенитки были очень хороши!), 336 зенитных пулеметов, 618 прожекторных станций, 124 поста аэростатов заграждения и 702 поста ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).
Для сравнения там же сообщается, что Лондон прикрывало 452 орудия крупного, среднего и малого калибра, Берлин – 724.
Сюда надо прибавить еще и 8 первых отечественных радиолокационных станций типа «Редут» и РУС-2.
Москву прикрывали мощно – не в одночасье же была собрана и обустроена здесь такая сила! Система ПВО Москвы строилась как круговая, дальние рубежи ВНОС были отнесены на 200–250 километров от Москвы, и это позволяло истребительной авиации встречать противника на дальностях, начиная со 150–200 километров от города и вести бои до внешней границы зоны зенитного огня (28–32 километра от центра города). В последнюю зону вход истребителям запрещался, за исключением случаев преследования противника, начатого вне зоны действия зениток.
И все же, как видим, Сталин сомневался, хотя Московская ПВО реально сработала неплохо – в первом же налете на столицу 22 июля немцы потеряли 12 самолетов, сбитых истребителями ПВО, и 10 – от зенитного огня. К Москве прорвались лишь одиночные бомбардировщики. При этом части зенитной артиллерии 1-го корпуса ПВО израсходовали 29 тысяч снарядов и около 130 тысяч пулеметных патронов.
Всего же за двухмесячный период отражения налетов на Москву была израсходована 471 тысяча снарядов, при этом средний расход на отраженный самолет составил 2775 снарядов. Недешевое это удовольствие – сбитый самолет.
Но тогда уже в системе ПВО были, как сказано, и радиолокационные станции. Так вот, при использовании РЛС средний расход снарядов на один отраженный самолет составил всего 98 снарядов. А один зенитный артиллерийский снаряд стоил тогда пары хромовых сапог.
Когда немцы отошли от Москвы, меры по защите столицы не ослабели. По постановлению ГКО от 5 апреля 1942 года был создан Московский фронт ПВО, преобразованный в июле 1943 года в Особую Московскую армию ПВО. Фронт все более отодвигался на запад, дела шли все лучше, и с какого-то момента исчезла даже теоретическая угроза налетов.
Налетов немцев… Однако сразу же после войны Сталина опять начала занимать проблема ПВО Москвы. Ведь с появлением у США атомных бомб эта проблема изменялась принципиально. Даже одиночный самолет над Москвой теперь мог обеспечить русской столице участь Хиросимы.
А вот после такой «присказки» можно вести и сам рассказ…
СОБСТВЕННО, я здесь опираюсь на свидетельство, в частности, такого компетентного эксперта, как генерал-майор, доктор технических наук Александр Павлович Реутов. Крупный ученый и конструктор в области радиолокации, он после окончания в 1950 году Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского начинал в том КБ-1, которое и положило начало современной ПВО Москвы.
Он приводит рассказ основателя КБ-1 генерал-майора Павла Николаевича Куксенко – тоже крупного ученого и конструктора-радиотехника – о том, как в одну из ночей 1950 года Куксенко вызвал к себе Сталин и сообщил, что последний неприятельский самолет пролетел над Москвой 10 июля 1942 года, и это был одиночный разведчик. А после этого Сталин сказал, что теперь надо строить такую ПВО Москвы, которая даже в случае «звездного» (то есть со всех направлений) массированного налета не пропустила бы к столице ни одного самолета, способного нести атомную бомбу.
На вопрос Сталина – какой должна быть такая ПВО, Куксенко ответил, что перспективная система противовоздушной обороны должна строиться на основе сочетания радиолокации и управляемых ракет «земля – воздух» и «воздух – воздух».
Сталин подробно расспрашивал Куксенко, как считает Реутов, потому, что проблема была для него достаточно нова. Но я не исключаю, что Сталин одновременно и испытывал пятидесятидвухлетнего специалиста, потому что значение радиолокации ему стало понятно еще до войны, хотя бы – после его бесед с адмиралом Акселем Ивановичем Бергом (отец – швед, мать – итальянка, сам Берг – чистокровный русак).