С переходом атомного проекта в руки Берии ситуация кардинально изменилась… Берия быстро придал всем работам по проекту необходимый размах и динамизм. Этот человек… обладал… огромной энергией и работоспособностью. Наши специалисты, входя в соприкосновение с ним, не могли не отметить его ум, волю и целеустремленность. Убедились, что он первоклассный организатор, умеющий доводить дело до конца. Может быть, покажется парадоксальным, но Берия… умел по обстоятельствам быть вежливым, тактичным и просто нормальным человеком. Не случайно у одного из немецких специалистов Н.Риля, работавшего в СССР, сложилось очень хорошее впечатление от встреч с Берией.
Проводившиеся им совещания были деловыми, всегда результативными и никогда не затягивались. Он был мастером неожиданных и нестандартных решений… Берия был быстр в работе, не пренебрегал выездами на объекты и личным знакомством с результатами работ…»
Подводя итог, Ю.Б. Харитон писал:
«По впечатлению многих ветеранов атомной отрасли, если бы атомный проект оставался под руководством Молотова, трудно было бы рассчитывать на быстрый успех в проведении столь грандиозных по масштабу работ».
Надо ли подробно комментировать эти строки?
ЛУЧШЕ я еще раз коснусь темы резолюций Берии на документах Атомного проекта. «ЮБ» Харитон мог «ЛП» Берию перехвалить, кто-то мог его очернить, а документы беспристрастны и точны – если они сохранились и если не сфальсифицированы. Но кто же после 26 июня 1953 года фальсифицировал бы документы, свидетельствующие в пользу Берии? А среди документов Атомного проекта нет ни одного, представляющего Лаврентия Павловича с неприглядной стороны. Зато примеров обратного – множество!
Вот такая деталь. Ноябрь 1949 года… С момента успешного взрыва РДС-1 прошло два месяца. Производство хотя бы единичных новых атомных бомб – вопрос для СССР жизненной важности. А подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а констатирует:
«1. Отметить, что хранение деталей РДС-1 из аметила (кодовое наименование плутония. – Прим. С.К.) на комбинате № 817 поставлено неудовлетворительно. Детали РДС-1 были помещены в сырые подземные помещения, не обеспечивающие поверхность их от окисления».
Казалось бы, комментарии излишни – руководство комбината можно легко (и, увы, не без оснований) обвинить чуть ли не в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время – главный фактор, который дороже любого золота! Однако в «оргвыводах» Берии и близко нет «расстрельного» оттенка:
«2. Указать начальнику комбината № 817 т. Музрукову и главному инженеру т. Славскому на недопустимость такого отношения к хранению изделий из аметила.
3. Заместителю начальника комбината № 817 по режиму т. Рыжову, ответственному за хранение аметила и давшему неправильное распоряжение о закладке деталей РДС-1 в сырое помещение, объявить выговор.
4. Обязать начальника комбината № 817 т. Музрукова в 3-дневный срок наладить бесперебойную вентиляцию хранилища, обеспечить тщательную просушку его и оборудовать приборами для контроля влажности и температуры.
Т. Музрукову лично систематически проверять состояние хранилища…
5. Поручить… т. Мешику с выездом на место проверить исполнение настоящего решения».
Другой, более ранний пример. Июнь 1947 года… Только что назначенный на строящийся комбинат № 817 Славский сообщает в обширной докладной записке на имя Берии возмутительные вещи. Скажем:
«Темпы работ… крайне слабые…
…сложнейший объект…поручено строить автодорожностроительному полку, в составе которого нет ни одного специалиста по строительству промсооружений…
По жилищному строительству полный провал…
…Рабочие очень много времени сидят и никто не заставляет работать…
Из 41 тысячи рабочих… на промышленных объектах работает всего 5 700 человек, а остальные распылены на различных подсобных предприятиях и вспомогательных работах» и т. д. и т. п.
Резолюция же Берии:
«Т. Круглову, т. Ванникову и тов. Завенягину. 1. Надо срочно укрепить руководство… Т.Рапопорта освободить по состоянию здоровья. Выдвинуть в качестве н-ка стр-ва Царевского. 2. Рассмотреть докладные записки т. Славского и т. Ткаченко и принять по ним меры. О принятых мерах доложить. 3. Т. Чернышева командировать на 2–3 месяца для принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установл. Правительством сроки. 4. Срочно связаться с т. Хрулевым по вопросу оказания помощи стр-ву инженерно-тех. работами. Л. Берия».
Спускаемся по шкале времени еще ниже. 2 октября 1946 года… Первухин, Малышев, Завенягин, Антропов и Курчатов сообщают Берии:
«До настоящего времени не было принято определенных решений относительно того, где должно быть организовано получение чистого металлического плутония в количестве 100 граммов в день из осадка, получаемого на заводе № 817, и чистого металлического урана-235 в количестве 140 граммов в день из шестифтористого урана-235 на заводе 813…»
Из пяти авторов письма четыре – крупнейшие организаторы промышленности с огромным опытом, причем один из них – Антропов – с 1941 по 1945 год был помощником члена ГКО Берии. Пятый – крупный ученый, обязанный дать первым четырем рекомендации по оптимизации планировки по крайней мере комбината № 817, где он является научным руководителем. Однако они обращаются к Берии, который 5 октября 1946 года пишет:
«Тт. Первухину, Курчатову, Завенягину. Представьте более конкретные предложения – где разместить эти цеха? Л. Берия».
Но что-то у Курчатова и «руководящих ребят» не ладится, и 10 апреля 1947 (!) года Берия на том же документе пишет:
«Тт. Первухину, Завенягину, Курчатову. Почему выбор места и строительство цеха Вы откладываете. Дальше затягивать это дело нельзя. Срочно займитесь этим вопросом и в недельный срок представьте конкретные предложения. Л. Берия».
Однако и после этого дело двигалось туго, начинаются все перипетии истории с комбинатом № 817, которые читателю уже известны, и Берии приходится выехать на строительство самому. Но и там он никого в «лагерную пыль» не стер. И даже не грозился стереть – у него и выражения такого в лексиконе не было.
Продолжаем движение к истокам атомных работ. 12 ноября 1945 года П.Я. Антропов докладывает Берии о результатах своей командировки в Таджикскую ССР на комбинат № 6 (7 рудников и 5 заводов по добыче и переработке уранового сырья). Положение безрадостное… И к докладной Антропова подкалываются две узкие (~ 1/6 формата А4) полоски бумаги с резолюциями:
«Тов. Чернышову, шов. Завенягину. Разберитесь и доложите, почему фонды, отпущенные для комбината № 6, использовались не по назначению. Виновных надо наказать. 15 ноября 1945 г.».
«Тов. Ванникову Б.Л., тов. Борисову Н.А. 1. Срочно разработайте меры, обеспечивающие резкое увеличение добычи и переработки руды на комбинате. 2. Необходимые меры по наведению порядка примите немедля. Результаты доложите. 15 ноября 1945 г.».
И здесь тон исключительно деловой. И такой подход – не случайная «блажь», а стиль! Это доказывают не чьи-либо воспоминания, а документы! Хотя и воспоминания – тоже! Например – воспоминания того же Славского (трижды Герой Социалистического Труда, десять орденов Ленина!), не очень-то к Берии лояльного (а как же – он ведь Ефима Павловича «снимал»).
Но вот что вспоминал Славский в 1998 (!) году… Для первого уран-графитового реактора необходим был графит практически без примесей. Отвечали за это нарком цветной металлургии Ломако и его заместитель Славский. Увы, графит, который они поставляли в ПТУ и считали кондиционным, оказался браком. Ломако и Славского вызвали в Спецкомитет:
«Стоим мы с Ломако в приемной, ожидаем, когда нас вызовут, и думаем: «Ну, вот и пришел всему конец… Что же нам будет?»
Входим. Председатель Берия обращается к Маленкову… и говорит: «Георгий! Вот Ломако и Славский доложили и обещали, что они… сделают все, как нужно. Как думаете, согласимся?» Тот, а за ним и другие, кивнули: «Согласимся». И мы вышли с заседания с чувством, что заново родились: как будто стояли мы на стуле с петлей на шее… А тут… сняли петлю и мы пошли работать».
А петлю-то снял Берия. И простите, – не бывает же так, что сегодня человек по отношению к нижестоящим – хам и держиморда, а завтра он же – вежлив и в своих поведенческих реакциях корректен. Накричать – это да! Ведь при огромной личной ответственности, при перегрузках можно иногда и сорваться. Но – без несправедливых «последствий».
Приведу еще одну резолюцию Берии на докладной начальника КБ-11 генерала А.С. Александрова от 12 мая 1952 года, начинающейся весьма драматической констатацией:
«Докладываю Вам, что если не принять срочных мер, то мы накануне срыва подготовки изделий РДС-4 и РДС-5 к испытаниям на полигонах № 71 и № 2».
Причинами были исключительно бюрократическая волокита и нераспорядительность аппарата ПГУ. КБ-11 еще 4 декабря 1951 года выдало в Главк сведения о своих потребностях, но в начале января 1952 года обнаружило, что из плана на 1952 год необъяснимо выпали позиции по 33 наименованиям деталей и узлов двух новых изделий, испытания которых были запланированы на осень этого года.
10 марта Александров обратил на это внимание Завенягина. Тем не менее даже в мае КБ-11 вынуждено было «буквально выпрашивать по 2–3 узла» на заводах-изготовителях. И Берия 15 мая адресует записку Александрова Завенягину и Н.И. Павлову (первому заместителю начальника ПГУ):
«1. Разберитесь и представьте объяснение, кто виноват в том, что требующиеся для КБ-11 узлы и детали не были предусмотрены заблаговременно.
2. Как видно отдел, руководимый т. Зерновым, работает плохо, т. к. не сумел при наличии 46 работников обеспечить в течение полугодия подготовки предложений для обеспечения опытных работ КБ.
Наведите порядок в этом отделе и доложите о принятых мерах».