Лаврентьев любил физику в себе. А все эти Леонтовичи и Ландау с Арцимовичем, да и Сахаров, и Тамм, и Капица, любили себя, свою исключительность, свою «избранность». И поэтому не то что любить – терпеть рядом с собой того, кто избранного из себя не корчил, но был им, они не могли.
Как уж Сахаров в своих воспоминаниях не пожалел черной краски для Берии. Да что там «изверг» Берия, с вниманием и интересом отнесшийся в свое время не только к Лаврентьеву, но и к самому Сахарову! «Совесть демократии» – Сахаров даже скромного Василия Алексеевича Махнева, ни одного дня не служившего в «органах», производит в начальника «лагеря на Колыме» – в своей статье о Леонтовиче, опубликованной в сборнике 2003 года «Академик М.А. Леонтович. Ученый. Учитель. Гражданин»…
Это – на людях…
Но когда 5 апреля 1989 года Лаврентьев пришел к Сахарову на его московскую квартиру и хозяин, «понурив голову», повел гостя мимо галдящих по всему дому доморощенных «демократов» и наставников-иностранцев на кухню, то уже в первые минуты вспомнил он не что-то там, а встречу с Берией.
Запала она, значит, академику в душу и в память, но не атмосферой же «страха» – ее в той встрече и близко не было. Зато был живой интерес к нему выдающегося государственного человека. Сахаров ведь был старше Лаврентьева всего на пять лет, старший ровесник, по сути. И в 1951 году он попал к «ЛП» тоже в первый, хотя – в отличие от Олега Александровича – и не в последний раз. Так что это и для АД С были смотрины…
«Мы пили чай, – свидетельствует Лаврентьев, – с пирогом и вспоминали былое. Он все еще находился под впечатлением нашей встречи с Л.П. Берией, и первые его слова были о ней…»
Какими же были эти слова, что вспоминал Сахаров? Я не знаю, а Олег Александрович не помнит – во всяком случае, он так сказал в ответ на мой вопрос. Но что, впрочем, мог сказать тогда Сахаров, пройдя, понурив голову, на кухню сквозь строй ликующих разрушителей России? Он ведь, похоже, тогда начинал понимать, что Россию, не без его содействия, ведут на заклание…
Это был 1989 год – год вакханалии горбачевского Съезда «народных депутатов», похоронившего Державу. А тогда, в эпоху Берии и позднего Сталина, Держава оказывалась на распутье. Пути было два: или к новой славе, или – к бесславью.
Или – к нерушимой мощи, или – к одряхлению.
Или – к расцвету подлинной, то есть советской, демократии, или – вначале к партократическому, а затем и к олигархическому тоталитаризму.
Или – к естественному мировому лидерству в мире возрастающей справедливости и свободы, или – к неестественной гибели в мире возрастающего неравенства и глобального подавления свобод…
Выбор был.
И страна оказывалась на распутье.
Глава 23Конец 40-х – начало 50-х… Страна на распутье
В 1946 или 1947 году Эйнштейн в одном из американских журналов опубликовал статью с характерным для тех лет названием «Почему нужен социализм?». Подчеркну – не «Нужен ли социализм?», а «Почему нужен социализм?».
Дипломатический деятель времен Хрущева – Брежнева – Горбачева Георгий Корниенко вспомнил о ней в своей книге «Холодная война. Свидетельство ее участника». Путь автора, закончившего вскоре после войны Высшую школу НКГБ, а к эпохе «катастройки» добравшегося до высших постов в МИДе, вполне характерен для представителя предавшей Державу элиты. Конкретно Корниенко на словах «остался верен социализму», однако что нам сейчас до его слов!
В юности ему подобные не очень внимательно читали Ленина, а уж тем более – Сталина, но мнили себя публикой думающей. Потом они быстро поднимались вверх, думая, что их участие в большой политике объясняется их талантами, в то время как оно обеспечивалось успехами России времен Сталина и Берии.
Они занимали все более высокие посты во все более могучем государстве и были уверены, что мощь государства растет благодаря им, в то время как эта мощь росла на той базе, которая была заложена трудами эпохи Сталина и Берии.
Пришло время, и эта элита – уверовавшая в свою избранность (а на самом деле всего лишь закаменевшая, как некая специфическая субстанция) – бестрепетно и без какой-либо внутренней борьбы, на которую, впрочем, не была способна и в младые лета, сдала Державу бездарному и недалекому проходимцу с Каиновой печатью на лбу. А его постепенно поднимали на вершину власти самые темные и зловещие силы.
Почему же произошло так?
Почему?
Ответ есть, и я постараюсь его дать.
В свое время…
Корниенко признается, что суждения Эйнштейна повлияли на его-де мировоззрение (оказывается, оно у него, подсюсюкивавшего Горбачеву (!), было!) больше, чем штудировавшиеся им в то же самое время сталинские «Вопросы ленинизма». И это тоже показательно.
Вернемся, впрочем, к Эйнштейну. В упомянутой выше статье он приходил к выводу о предпочтительности и большей справедливости социализма – не советской именно его модели, а социализма как общественного строя. Наиболее знаменитый физик XX века писал:
«Экономическая анархия капиталистического строя, по моему мнению, есть подлинный корень зла… Производство ведется не для блага людей, а для прибыли… Капитал концентрируется в немногих руках, и результатом являются капиталистические олигархии, чью гигантскую силу не в состоянии контролировать даже демократически-организованное государство… Я убежден, что есть только один путь борьбы с этим тяжким злом – введение социалистической экономики вместе с системой просвещения (выделение мое. – С.К.), направленной на благо общества…»
Для мира частной собственности это был своего рода идейный нокаут. Однако в огромной (со страничным портретом-вклейкой) статье об Эйнштейне в 48-м томе второго издания БСЭ об этой – казалось бы – такой важной и выигрышной для СССР работе Эйнштейна даже не упоминалось, хотя о философских взглядах его было сказано. Думаю, это был не просмотр редакции, а точный расчет – уже прошел XX съезд, и кое-кто уже начинал работу по будущему демонтажу социализма, так что брать в его защитники знаменитого физика этим силам было ни к чему.
Так или иначе, но за десять лет до выхода в свет 48-го тома БСЭ Эйнштейн сравнил два строя, их преимущества и недостатки и вынес исторический приговор капитализму как ученый, в результате научного анализа.
Он, между прочим, говорил и об истощении природных ресурсов, провоцируемом капитализмом, отмечал, что США при населении в 5 % от мирового потребляют 30 % мировых энергетических ресурсов, зачастую просто выбрасывая их на ветер. А СССР потреблял еще немного, но имел огромный потенциал развития и огромные запасы природных ресурсов.
США все более обкрадывали внешний мир, а СССР в перспективе мог на взаимовыгодной основе поделиться с ним своим богатством. Но после войны возникли новые проблемы, и от того, будут ли они решены, зависело будущее реального социализма, а значит – в соответствии с выводами Эйнштейна – и будущее планеты.
ЧТОБЫ БЫТЬ более убедительным, я сошлюсь еще на одно свидетельство из Нового Света. Самобытный американский художник Рокуэлл Кент был также интересным литератором, и наиболее известна его автобиографическая книга «Это я, Господи!». И вот что мы находим в ней:
«Прибыв в Париж (в 1950 году, на одно из международных мероприятий западных сторонников мира. – С.К.), я едва успел умыться в гостинице: надо было ехать в палату депутатов…Вслед за этим выступлением меня пригласили поехать в Москву в составе делегации. Москва! Эта сказочная столица запретной страны!.. И если мы хотим мира, то где нам еще его отстаивать, как не в главной цитадели его врагов, каковым будто бы является этот город? Итак, мы летим в Москву…
Москва предстала предо мной великим городом, полным людей, людей хорошо одетых и активно участвующих в общенародной борьбе за мир. Я увидел самый чистый город в мире, даже более чистый, чем Стокгольм и Копенгаген….
Каждый вечер нас водили в оперу, балет, в театр или кино. В залах было многолюдно. Никто из публики не выделялся настолько, чтобы его можно было назвать богатым или бедным…»
«Сталинско-бериевская «потемкинская деревня», – ухмыльнется по поводу этих строк «демократ». И ошибется настолько, насколько могут ошибаться только «демократы». Ибо далее следует вот что:
«…Однажды ночью, возвращаясь домой, я заблудился. В поисках милиционера, который указал бы мне дорогу, я прошел бесчисленное множество московских кварталов. Так и не встретив ни одного милиционера, я вынужден был обратиться к прохожему, оказавшемуся весьма дружелюбным…»
Вот как это было в якобы «тоталитарной» Москве образца 1950 года. Как обстоят дела сейчас в «демократической» Москве, вряд ли стоит говорить…
Да, к началу 50-х годов уже всем честным людям в мире стало ясно, что Россия превращается в могучую, но при этом – миролюбивую державу. В сороковые годы полстраны лежало в развалинах. Многие жили тяжело, но перспективы давали надежду – вполне обоснованную. Тем не менее были основания и для тревог.
То, что происходило в СССР, прецедента в мировой истории не имело. Впервые такая экономическая и государственная махина была так централизована, а ее жизнь так всесторонне планировалась. И она успешно функционировала и развивалась.
Но благодаря чему?
В такой огромной стране с такой историей у такого успеха могло быть только два слагаемых: 1) усилия народа и 2) адекватное им, компетентное управление.
Управление Советским Союзом имело двоякий характер: партийный и государственный. Партия и ее высший орган, то есть Политбюро ЦК, в принципе должны были обеспечивать моральное, духовное руководство обществом.
Государство и его высший исполнительный орган, Совет Министров СССР, должны были обеспечить хозяйственное, экономическое руководство.
При этом партия обязана была понимать экономические проблемы социализма, а правительство должно было решать их. Но кто должен был быть ведущим? Этот вопрос возникал объективно. И даже если бы от него отмахивались, он не исчезал бы, а лишь обострялся.