Оно гласило:
«Вследствие вскрытых преступных антигосударственных действий Л.П. Берия, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала, Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик постановляет:
Утвердить Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Л.П. Берия полномочий депутата Верховного Совета СССР, снять его с поста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и с поста Министра внутренних дел СССР с лишением всех присвоенных ему званий и наград и о передаче дела о преступных действиях Л.П.Берия на рассмотрение Верховного Суда СССР».
И это постановление верховной власти показывало ее нарастающую правовую и интеллектуальную некомпетентность. Если вина Берии была доказана настолько очевидно, что его публично низвергли с высот государственной власти в пучину государственных преступлений, то к чему тогда было вести еще какое-то следствие в видах предстоящего суда? И о каком суде могла быть речь, когда Берию уже осудил высший орган государственной власти?
Но если к 8 августа 1953 года виновность Берии лишь устанавливалась и «следствие» по его «делу» лишь «велось» и было «закончено» лишь поздней осенью, то на основании чего Берия был осужден на эту гражданскую – пока – казнь?
8 августа Верховный Совет в рамках закона мог не более чем санкционировать, кроме снятия Берии с государственных постов, следственные мероприятия по делу депутата Верховного Совета, приостановив его депутатские полномочия. Но лишать его этих полномочий, а тем более – всех званий и наград, до суда, куда его дело передавалось «на рассмотрение»?
Воля ваша, но тут что-то не то…
Конечно, на самом деле Берия или был уже тайно, бессудно и безвинно расстрелян – как только Хрущев и хрущевцы поняли, что члены ЦК «сдали» своего коллегу безоговорочно и бесстыдно, или его расстрел – после окончания сессии ВС – был делом ближайших дней. Но я ведь сейчас о правовой стороне дела.
Официально следствие по делу Берии было закончено в декабре 1953 года, и об этом, как и об его «расстреле» 23 декабря, в конце 1953 года во всех центральных газетах появилось предельно короткое сообщение. Но уже 15 августа 1953 года был сдан в набор, а 5 сентября 1953 года подписан в печать стенографический отчет о пятой сессии ВС СССР. А вскоре любой советский гражданин, заплатив 7 рублей, на страницах 144 и 223 этого отчета мог прочесть выступления депутатов В.М. Бакрадзе и А.И. Мирцхулавы (выступавших и на пленуме ЦК). Лишь им двоим, как землякам Берии, доверили «высокую честь» «осудить» его и с депутатской трибуны.
И вот депутат от Кутаисского избирательного округа, Председатель Совета Министров Грузинской ССР Бакрадзе (в сердцах названный однажды Лаврентием Павловичем «консервщиком») говорил:
«Весь советский народ, в том числе и грузинский народ, с исключительным единодушием и благодарностью встретил своевременные и решительные меры… по ликвидации преступных… действий буржуазного отщепенца Берия. Этот заклятый враг партии и советского народа, выполняя задания империалистов, хотел подорвать основы советского общества, разрушить Коммунистическую партию, разрушить наше социалистическое государство и подвести советских людей под ярмо капитализма. Шпион международного империализма Берия своим вредным «шефством» причинил огромный ущерб грузинскому народу…» и т. д.
В том же духе высказался и Мирцхулава… Стоило ли после такого «обвинительного заключения» переводить бумагу на протоколы «допросов» и тратить время следователей?
Увы, этим очевидным вопросом никто из тех, кто готовил пятую сессию ВС, не задался. Покончив с Берией физически, хрущевцы стремились покончить с ним как можно быстрее и политически. И высшие представители Советской власти – депутаты Верховного Совета СССР «сдали» своего коллегу-депутата так же единогласно, как это сделали месяц назад высшие представители партии – члены Президиума ЦК и члены ЦК КПСС.
Двоедушие и некомпетентность восторжествовали по обеим линиям. И теперь страна, двигаясь, казалось бы, вверх и вверх, к «вершинам «коммунизма», на самом деле начала восхождение к падению.
При этом исходной системной точкой начала процесса гибели Державы стал антибериевский Пленум ЦК КПСС 1953 года. Тогда, на пленуме, Хрущев впервые взял в подельники по преступлению всю советскую партийно-государственную элиту. И после того, как она позволила Хрущеву расправиться со своим выдающимся и компетентным представителем, с лидером, лучше других способным обеспечить дальнейшее социалистическое развитие страны, после этого все они: Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Микоян, Василевский, Жуков, Конев, Завенягин, Малышев, Тевосян, Косыгин, Первухин, Пономаренко, Баграмян, Штеменко, и прочие, и прочие, и прочие – как люди и личности кончились!
И они сознавали это!
Да, я уверен: не признаваясь в том друг другу, в глубине души они не могли не сознавать, что, оставшись без строгого ока Сталина и получив возможность вести обсуждение любых острых вопросов на равных, на «ты» (чего в последние годы не позволял себе со Сталиным даже Молотов – «Молотштейн», как шутливо называл его Сталин в письмах начала 30-х годов), они во второй – после смерти Сталина – критический момент истории страны вместо делового, большевистского подхода к кризису обнаружили подход чиновный, партократический.
Что-то непонятное случилось с их коллегой и лидером. Возможно, этот их руководитель попортил им в прошлом немало нервов и крови, но и они ведь – каждый на своих постах – попортили нервы и кровь немалому числу своих подчиненных, и не всегда – за дело. Так как же можно было низвергать, не посмотрев перед этим низвергаемому в глаза?
Но то-то и оно, что они все – как некая общность людей – боялись, что Берия посмотрит прямо в глаза им. Боялись, что им, а не ему в этом случае придется отводить глаза в сторону.
Никогда до июльского Пленума ЦК 1953 года на пленумах, партконференциях и съездах большевиков не царила атмосфера такого тотального и откровенного лицемерия и фальшивого «единодушия». Впервые в подобной атмосфере прошла и сессия Верховного Совета СССР.
И этот факт свидетельствовал о том, что после смерти Сталина началось быстрое перерождение элиты и ее деградация. Если ранее – худо-бедно – она жила интересами дела и руководствовалась хотя бы в ряде случаев принципиальными соображениями, то отныне главенствующим стало стремление сохранить пост. Ибо он теперь был связан не столько с ответственностью, сколько с благами, с пресловутым «конвертом» – то есть ежемесячной неподотчетной суммой, выдаваемой высшему слою партийно-государственной номенклатуры до областного уровня. У министра при зарплате 5000 рублей «конверт» содержал 9000 рублей, у председателя облисполкома при зарплате 4000 рублей – 5000 рублей. (Зарплата квалифицированного инженера или рабочего составляла примерно 1000…2000 рублей).
По инициативе Берии и Маленкова в апреле 1953 года эти «конверты» и льготы для ряда категорий номенклатуры были ликвидированы. Впрочем, еще в 1947 году, при Сталине, вообще для всех категорий были отменены, например, закрытые распределители промышленных товаров при структурах МГБ.
Теперь же «конверт» возвращался. А сохранение его зависело отныне не столько от деловых качеств, сколько от того, готов ли ты дудеть в дуду в угоду вышестоящим (и прежде всего – Хрущеву).
Сталин не только допускал возражения себе, он их даже поощрял. Сталин не терпел (и вот уж тут – до гнева включительно) некомпетентные возражения.
Хрущеву же не нужны были возражения как таковые. И чем более компетентными были чьи-либо возражения, тем больше у строптивца было шансов вылететь из руководящей «обоймы». Не на Колыму, а всего лишь послом куда-нибудь в Монголию или управляющим трестом в Азию но… Но платить такую цену за принципиальность никто не желал.
Не отважившись заслушать Берию на пленуме, члены ЦК доказали, что как компетентный руководящий орган партии ее Центральный Комитет кончился. И в глубине души они, повторяю, не могли не понимать этого.
КОНЕЧНО, Хрущев понимал, что они это понимают. Поэтому он и пер так нагло ко все большей власти и к собственному культу личности. Сразу после убийства Берии по стране пошла гулять частушка, запущенная в оборот отнюдь, как я понимаю, не народным творчеством:
А предатель Берия вышел из доверия,
А председатель Маленков надавал ему пинков.
При всей внешней незамысловатости этот мини-пасквиль сделан вполне профессионально, что и позволяет мне усомниться в его истинно фольклорном происхождении. Однако председатель Маленков фигурировал здесь лишь «для рифмы». В действительности пинки теперь все чаще раздавал «секретарь Хрущев». Но мог он это делать лишь при поддержке «молчаливого» номенклатурного большинства, которому культ Хрущева был во всех отношениях выгоден.
Уже 7 сентября 1953 года очередной Пленум ЦК закончился так (цитирую по стенограмме):
«Маленков: Значит, с этим покончили. Повестка исчерпана, но у Президиума ЦК есть одно предложение.
Президиум ЦК предлагает, товарищи, утвердить первым секретарем Центрального Комитета товарища Хрущева. Требуются ли пояснения этого дела?
Голоса: Нет.
Маленков: Нет. Голосую. Кто за то, чтобы утвердить товарища Хрущева первым секретарем Центрального Комитета партии, прошу поднять руки. Прошу опустить. Возражающих нет?
Голоса: Нет.
Маленков: Значит, работа пленума закончена. Заседание объявляю закрытым».
Все совершилось, как видим, походя… Но отнюдь не походя кем-то подготавливалось! Ведь совершившееся отдавало в руки Хрущева (вот только – Хрущева ли?) всю полноту высшей власти!
Чтобы читатель мог убедиться, что не один автор этой книги смотрит на те события так, как он смотрит, я сошлюсь на оценку историка Юрия Жукова, который заявляет, что избрание Хрущева первым секретарем привело к возвращению к власти наиболее консервативных кругов «широкого руководства» и возвращению им всех отобранных весной 1953 года привилегий. Теперь