«Во главе угла сидел тамада Тициан Табидзе, осоловелый тучный человек, созданный природой для тамаданства…»
Далее следует рассказ о серьезной таки пьянке и вновь упоминается будущий «страдалец»:
«Табидзе, бывший символист русско-французского толка… – и его пьяные стихотворные вопли были в духе 1908–1910 гг. Лицом он похож на Оскара Уайльда, оплывшего от абсента».
Не знаю, что имел в виду Чуковский, сравнивая Табидзе с Уайльдом, – только внешнее сходство или, говоря языком современным, также нетрадиционную сексуальную ориентацию грузинского мастера застолий. Но можно представить себе, как относился этот двойник Оскара Уайльда к «варвару» Сталину, к «жандарму» Берии и вообще к социалистической реконструкции в Закавказье…
А ведь он пользовался в среде грузинской интеллигенции популярностью.
Знатоки истории литературы могут сунуть автору под нос стенографический отчет Первого Всесоюзного Съезда советских писателей 1934 года с внешне благопристойными речами Табидзе и Паоло Яшвили, но у автора этот отчет есть и у самого. И, открыв его на обширнейшем, начатом с Шота Руставели, докладе председателя оргкомитета союза писателей Грузии Торошелидзе, я читаю:
«Еще до революции… выступила в грузинской литературе буржуазно-декадентская школа символистов «Голубые роги». Крайний индивидуализм, самодельный эстетизм, уход от реальности, культ богемы, эстетика уродства… характеризовали творчество… П. Яшвили, Т. Табидзе, В. Гаприндашвили, К. Надирадзе и др. И, несмотря на ряд деклараций «голуборожцев» об их лояльном отношении к Советской власти, своей творческой продукцией эти писатели заняли видное место в антипролетарском лагере литературного фронта…»
И слово «фронт» здесь было точным. Скажем, писатель-антисоветчик Константин Гамсахурдия прославлял «грузинскую расу» (оказывается, родина слонов – не только Украина Бандеры, но и Грузия Гамсахурдии), и вот что он писал в редактируемом им журнале «Илиони» в преддверии установления в Грузии Советской власти:
«Когда народ терпит поражение на политическом фронте, он напрягает все свои жизненные силы, чтобы усилить работу на фронте культуры. Сегодня у нас должна быть лихорадочная работа, в Грузии должно быть объявлено осадное положение во имя господства культуры».
Гамсахурдия лгал – осадное положение он объявлял во имя господства не культуры, а господ. Но язык у таких «политбойцов» был подвешен неплохо.
В двадцатые годы Берия противостоял им как чекист, в тридцатые – уже как политический лидер. И на том же съезде писателей грузинский писатель Мицишвили в очень неглупом докладе сказал спасибо и большевику Берии. И это был не «верноподданный» панегирик, а констатация факта:
«Я не могу не воспользоваться случаем, чтобы не заявить с полной ответственностью, что все практические вопросы, относящиеся к литературной жизни Грузии, стоят в центре внимания ЦК Грузии во главе с Лаврентием Берия, принимающим неизменно личное участие в их разрешении».
Берия действительно был внимателен к вопросам культуры – он сам писал неплохие акварели, любил музыку и книги. И как раз во время работы писательского съезда ЦК Компартии Грузии принял постановление о праздновании в 1937 году юбилея Руставели и установлении ему монументального памятника.
В идее мощно вписанного в город памятника явно сказалась тяга Берии к архитектуре. Уж тут он равнодушным не мог быть никак – генеральный план развития столицы Грузии был далеко не последним предметом его забот.
И новый, социалистический Тбилиси в немалой мере именно Берии обязан своими масштабными архитектурными панорамами.
В ОТЛИЧИЕ от фигур типа Константина Гамсахурдии, терпевших поражение по всем статьям, Берия вместе с народом и на политическом, и на хозяйственном, и на культурном фронте одерживал победы.
Но усилий это требовало огромных. В помянутом выше дневнике Чуковского попадаются весьма пикантные батумские и тифлисские зарисовки 33-го года, и они доказывают – наследие от Мамии Орахелашвили Берии досталось тяжелое. Но он не просто разгребал эти мамиевы конюшни, а строил новое! И строил так, что о «закавказском» Берии 1932–1938 годов можно (да и нужно бы) написать отдельную книгу.
Между прочим, первая БСЭ в статье об «ССРГ» среди полезных ископаемых Грузии даже не упоминала о грузинских полиметаллических рудах. А ведь материалы для этой статьи не могли пройти мимо тех же Орахелашвили, Картвелишвили. Вот как знали «партийные лидеры» Закавказья и Грузии до Берии, чем богата Грузия.
А Берия не успел взять в руки бразды правления, как тут же обратился к Сталину с запиской на сей счет! Но он ведь не сам по горам с геологическим молотком лазил… И до него геологи обращались в Заккрайком, в грузинский ЦК, в Совнаркомы ЗСФСР и Грузии… Но «достучались» они, выходит, только до первого секретаря Заккрайкома и первого секретаря Компартии Грузии товарища Берии.
По переписи населения 1926 года в промышленности Грузии было занято 4,9 % самодеятельного населения. При этом в фабрично-заводской – лишь 1,4 % – меньше двух человек из ста! Но стоимостной вклад промышленности в экономику Грузии составлял уже 30 % – сказывалась крайне низкая производительность труда в грузинском сельском хозяйстве. В 1929 году в Грузии «числилось до 70 агрономов» (данные БСЭ-1).
Земо-Авчальская ГЭС (ЗАГЕС) на Куре у впадения в нее Арагвы была закончена еще в 1927 году и обслуживала Тифлис. Но лишь с приходом Берии Тифлис начал постепенно становиться Тбилиси – городом уже не с тем «торговым пролетариатом», о котором писал когда-то молодой Сталин, а развитым промышленным центром Закавказья.
В те годы все еще лишь намечалось. Корней Чуковский, приехав в июле 32-го года в Туапсе, писал:
«Жарко, пыльно, много гнусного, много прекрасного – и чувствуется, что прекрасное надолго, а гнусное – временно, на короткий срок (то же чувство, что во всей СССР). Прекрасны заводы Грознефти, рабочий городок, которого не было еще в 1929 году… А гнусны: пыль, дороговизна, азиатчина…»
Вот чтобы ушло гнусное и восторжествовало прекрасное, Берия и работал. И надо было осушать как болота бездеятельности и безответственности, так и настоящие потийские, аджаристанские и абхазские болота Колхидской низменности.
В 1934 году вышел специальный выпуск журнала «Огонек» под названием «Советские субтропики». В нем много говорилось о создании «советской Флориды», были призывы догнать и перегнать Калифорнию.
Были там и крупные фото Лаврентия Берии и Нестора Лакобы – руководителя Абхазии. Со временем Берии припишут (бездоказательно, потому что – облыжно) убийство и Лакобы (отравление), но пока что о них обоих говорится в очерке Ефима Зозули «Субтропические люди».
Зозуля не думал о каком-то их противопоставлении, но вот что он написал о Берии:
«У него твердые, военные навыки в работе. Огромный опыт. В лице его обращает на себя внимание выражение воли, соединенной с особой острой вдумчивостью. Он говорит нам о субтропиках. Говорит с большим воодушевлением: «Да, этот край будет одним из лучших в стране!»…»
А вот что он написал о «старом большевике» Лакобе:
«…Нестор Лакоба – первый хозяйственник замечательной Абхазской республики. В лице его настороженность и озабоченность… «Методы, методы нужны другие. Разве можно подходить ко всем явлениям одинаково?!»…»
«Настороженный» Лакоба был первым человеком в Абхазии с марта 1921 года! И всегда пользовался поддержкой Сталина – своего старого товарища. Так кто мешал Лакобе внедрять в жизнь его автономной республики эффективные методы, необходимость внедрения которых «заботила» его на тринадцатом году управленческой работы в Абхазии? Но было ли у него время заниматься Абхазией, если Хрущев, например, позднее писал, что «когда Сталин приезжал в Сочи… то Лакоба жил не в Сухуми (столица Абхазии. – С.К.), а… в Сочи со Сталиным. Лакоба был отличный бильярдист…»?
Что ж, последнему утверждению относительно талантов Лакобы я охотно верю. А вот Берия был зато отличным управленцем, причем не просто «менеджером», а управленцем-большеви-ком. То есть работал не ради карьеры, а ради народа и – опираясь на народ. В спецвыпуске «Огонька» была помещена его статья с конкретным и деловым названием: «Дадим лимоны, мандарины и апельсины – на стол трудящегося Советской страны».
Но «советская Флорида» была лишь одной из больших забот Берии. Занялся он вплотную и, скажем, чиатурским марганцем. Первое издание БСЭ сообщало: «Чиатурское месторождение марганца не имеет себе равного в мире ни по размерам залежей, ни по их качеству, ни по близости к морю. Вплоть до 1913 года Грузия сохраняла на мировом рынке марганца первое место (42 % всей добычи)».
Меньшевистской власти было не до этого лакомого куска, и разработки были свернуты. В первые годы Советской власти положение сразу не изменилось, и в 1925 году Чиатурский рудник был отдан в концессию фирме Гарримана на три года. Но, как сообщает та же БСЭ-1: фирма «хищнической постановкой дела привела его в полный упадок, так что после прекращения концессии в 1928, его пришлось восстанавливать заново».
А вот и цифровая иллюстрация к этой информации: в августе 1928 года добыча составила 14,2 тысячи тонн, в феврале 1929-го – 77 тысяч тонн, а в сентябре того же 1929-го – уже 143,5 тысячи тонн.
И уже вряд ли мы когда-нибудь узнаем – кто, «спевшись» в Грузии и в Москве, отдал Чиатурский рудник Гарриману на разграбление и какого количества «зеленой» наличности это Гарриману стоило.
Теперь Чиатура работала на социализм.
Еще в 1928 году началось строительство Рионской ГЭС для обеспечения развития промышленности Кутаиси. Первые агрегаты были сданы через пять лет, но на полную мощность ГЭС вышла в 1935 году, и Кутаиси начал превращаться во второй после Тбилиси промышленный центр республики. Население к концу тридцатых выросло там почти вдвое по сравнению с началом тридцатых!
И это – лишь некоторые штрихи бериевской Грузии.