Напомню, что процент «проблематично» репрессированных составил от общего населения Калининщины 0,271. Если мы исчислим население СССР в примерно 170 миллионов (что занижено), то пропорциональное число репрессированных по СССР должно находиться в пределах 460 тысяч человек. Ну – 680 тысяч, если делать расчет по данным 1939 года.
«Калининские» средние цифры можно считать вполне представительными для страны в целом, я это подчеркиваю! Для сравнения приведу цифры первоначальных «лимитов» НКВД по ряду областей и регионов):
Всего по стране к расстрелу предполагалось осудить примерно 57 тысяч человек, а общее число репрессированных должно было составить примерно 250 тысяч. Если мы примем «калининские» «коэффициенты реального увеличения», то получим по расстрелам примерно 230 тысяч и всего репрессированных – 420 тысяч.
В любом случае – примерно 400–600 тысяч человек по стране.
Вот эти цифры, скорее всего, и близки к фактическим. Однако выпущенный в свет в 2003 году научным (!) издательством «Большая Российская энциклопедия» карманный энциклопедический словарь «История Отечества» уверяет, что в 1937–1938 годах было арестовано семь миллионов человек, а три миллиона умерли или были расстреляны.
Из данных же знаменитой «Справки спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных органами ВЧК – ОГПУ – НКВД – МГБ СССР в 1921–1953 гг.», составленной и.о. начальника 1-го спецотдела МВД СССР полковником Павловым 11 декабря 1953 года, где все цифровые данные вписаны от руки и без указания кем, следует, что только в 1937–1938 годах к высшей мере наказания было приговорено якобы 681 692 человека. А общее число осужденных составило якобы 1 344 923 человека.
Как-то это все, уважаемый читатель, не очень стыкуется…
Сообщу дополнительно, что если верить этой «Справке…» (почему-то приводимой без учетного номера), то даже в 1925 году 4490 человек было осуждено «тройками» (в 1926-м – 2379 человек и т. д.), хотя из записки министра государственной безопасности СССР С.Д. Игнатьева в Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 октября 1951 года «№ 837/и» следует, что до 1934 года к высшей мере наказания приговаривала Коллегия ОГПУ (тоже присутствующая в «Записке…» отдельной строкой) и лишь в 1931–1933 годах – особые «тройки» ПП (полномочных представительств) ОГПУ (не путать с «тройками» 1937–1938 годов!).
То есть в двадцатые годы «троек», получается, не было. И, похоже, «полковник Павлов» просто не был об этом осведомлен, почему и допустил непростительный для фальсификатора «ляп».
Серенький (как это понимаешь с течением лет) роман Юлиана Семенова, по которому был снят яркий сериал о Максиме Максимовиче Штирлице, дал нам все же такое удачное выражение, как «информация к размышлению». Так вот, как еще одну «информацию к размышлению» могу сообщить читателю, что
1 февраля 1924 года прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко подал в Политбюро ЦК РКП(б) записку № 308с, где писал:
«…за десять месяцев прошедшего года приговорено к расстрелу судами – 971, трибуналами – 296, а всего 1267 человек, причем за разбой и участие в бандах 721 человек, или 57 %. Приговор утвержден в отношении 497 человек, или 39 % к общему числу.
За то же время ГПУ осужден 121 человек, из них за разбой и бандитизм 16 человек. Общее число осужденных, в отношении коих приговор приведен в исполнение, равняется 604 человека, что дает в среднем по два человека в сутки. Этот процент не может считаться низким и, наоборот, должен быть признан чрезмерно высоким. Если же приводились бы в исполнение все приговоры, то он увеличился бы в два раза и достигал бы 4 человек в сутки».
По данным же «Записки…» «полковника Павлова», в 1923 году к высшей мере наказания было осуждено (органами ГПУ) 414 человек (в 1922-м – 1962, в 1924-м – 2550).
Здесь, как видим, тоже не все стыкуется, начиная с того, что в начале 1924 года Крыленко считал высокой цифрой два расстрела в сутки по стране, а если верить «полковнику Павлову», то только в ГПУ за год до этого была успешно преодолена «планка» в пять-шесть человек в сутки. А непосредственно в 1924 году – даже в семь человек! И это только – в ГПУ, не считая судов и трибуналов, где число «расстрельных» приговоров было значительно выше.
Ну, а что получается во времена якобы «Большого террора»… В 1937 году суточный «план» – если верить «полковнику Павлову» – выходил на фантастический (от слова «фантазировать») уровень 967 человек в сутки. Но «узнали» об этом, конечно же, «лишь после смерти Сталина» и «разоблачения Берии».
Впрочем, глубокое исследование этой цифровой эквилибристики я оставляю другим – иначе я никогда свою книгу не закончу. Однако надеюсь, что мои оценки позволят читателю усомниться в достоверности «самых официальных» цифр по репрессиям.
Они-то официальные… Но относятся-то к хрущевским временам. А «дорогой Никита Сергеевич» не стеснялся ни архивы грузовиками уничтожать, ни гнусно клеветать на Сталина с самых высоких трибун – мол, с началом войны уехал в Кунцево пьянствовать и т. д.
Да и относительно Берии на антибериевском июльском Пленуме ЦК в 1953 году Хрущев и другие товарищи публично такие «номера» откалывали, что и не поверишь, даже если в том убедишься. (А мы в своем месте убедимся!)
А уж после антибериевского Пленума ЦК фантазии не только поощрялись, но чуть ли не предписывались!
Но об этом, повторяю, – в свое время, когда мы до этого Пленума доберемся.
ТО, ЧТО я написал о репрессиях в Калининской области, было «низом» репрессивных мер. А как там было с их «верхом»?
Чтобы понять это, надо вначале дать хотя бы крупными «мазками» общую внутриполитическую картину того непростого периода в жизни страны, Сталина и его соратников.
Я уже говорил, что в 1937 и 1938 годах параллельно совершилось два растянутых по времени события: ликвидация возможной массовой базы «пятой колонны» в низах общества и ликвидация конкретного антигосударственного заговора «верхов».
А точнее – нескольких пластов таких заговоров.
И условный отсчет здесь можно вести от зимы 1937 года, но не так, как это делает тверской профессор Смирнов.
Получивший двойное название «февральско-мартовского», Пленум ЦК оказался самым длительным пленумом в истории партии – он продолжался с 23 февраля по 5 марта. А ключевым в его ходе стал день 27 февраля.
В этот день на утреннем заседании выступил с докладом А.А.Жданов, и резолюция по его докладу была озаглавлена так: «Подготовка партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе и соответствующая перестройка партийно-политической работы».
Это был первый «нервный» узел работы Пленума. 5 декабря 1936 года была принята новая Конституция, и стране в декабре 1937 года предстояли первые выборы в Верховный Совет СССР первого созыва.
Вторым же «нервным» узлом стал доклад Ежова на вечернем заседании о деле Бухарина и Рыкова. Незадолго до этого, 30 января, вынесением смертного приговора 13 из 17 обвиняемых закончился так называемый второй московский процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» во главе с Пятаковым, Серебряковым, Мураловым и Радеком.
На первом московском процессе 19–24 августа 1936 года судили Зиновьева, Каменева и других членов «террористического троцкистско-зиновьевского центра» по «делу 16-ти». А теперь речь шла о «правых» Бухарине и Рыкове, на которых участники второго процесса дали показания в ходе следствия.
Ежов докладывал:
«Для объективной проверки показаний Политбюро Центрального Комитета устроило очную ставку Бухарина с Пятаковым, Радеком, Сосновским, Куликовым, Астровым. На очной ставке присутствовали товарищи Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе, Микоян и другие члены Политбюро. Все… члены Политбюро… неоднократно ставили перед всеми арестованными троцкистами и правыми вопрос, не оговорили ли они Бухарина и Рыкова, не показали ли лишнего на себя…. Все из арестованных целиком подтвердили свои показания и настаивали на них…»
В зале Пленума тогда сидело и слушало доклад наркома внутренних дел немало тех, кто уже к осени 1937 года или немного позднее сам будет давать показания следствию. И подумать им в феврале 37-го было над чем.
Да и тем, кто был не антипартийцем, а просто шкурником, тоже было над чем задуматься… Ведь опубликованная в «Правде» 6 марта резолюция Пленума говорила не только о подготовке к выборам в Верховный Совет СССР, но и о перестройке партийно-политической работы.
Выражалась эта перестройка в том, что новую избирательную систему с тайными выборами Сталин вводит и в практику партийной жизни. Не только общество, но и партия должны были демократизироваться – без кавычек.
В резолюции говорилось:
«Если раньше выборы средних и высших органов Советской власти были многостепенными, то теперь… выборы во все Советы… будут производиться… путем прямых выборов.
Если раньше выборы депутатов в Советы производились открытым голосованием и по спискам, то теперь голосование… будет тайным и… по отдельным кандидатурам…
Чтобы встретить этот поворот во всеоружии, партия должна стать во главе этого поворота и обеспечить полностью свою руководящую роль в предстоящих выборах верховных органов страны».
В резолюции спрашивалось:
«Готовы ли партийные организации к такого рода руководству?.. Можно ли сказать, что все партийные организации уже… перестроились полностью на демократический лад?»
Фактически этот вопрос партийным кадрам задавал Сталин. И по его же инициативе Пленум обязал партийные организации:
– отменить практику кооптации (введения в партком без выборов);
– воспретить голосование списком;
– установить при выборах партийных органов тайное голосование;
– проводить выборы парторганов не реже 1 раза в год до уровня города и не реже 1 раза в полтора года на уровне областей, краев и республик.
Партия отныне тоже должна была жить по своей партийной «конституции» – Уставу. И радовать все это партийных бюрократов не могло.