Да и тот факт, что начинал он свою чекистскую работу, находясь в поле зрения самого Дзержинского, тоже что-то да значит. Дзержинский невежд не жаловал.
Психологически же Фриновский… Вот психологически это наверняка был человек, сочетающий осмотрительность с «рисковостью». Безусловно – боевик. То есть как друг он был бесценен, как враг – очень опасен, а то, что в нем всегда могла проснуться авантюристическая жилка, делало его еще более опасным.
Опять-таки в литературе часты заявления насчет того, что Фриновский быстро-де «подмял» под себя невежественного в чекистских делах Ежова и напропалую фальсифицировал-де «липовые» дела в НКВД.
Думаю, и это не так. Нет, я не хочу сказать, что в ОГПУ и НКВД на протяжении какого-то периода не имелось творцов «липовых» дел (о своем утверждении противоположного я не забыл, но в любом правиле имеются грустные исключения). Тем не менее, объективно они могли преуспевать скорее на периферии, чем в центральном аппарате. Там, как я уже говорил, хватало «честной» загрузки. На периферии, впрочем, тоже… Чтобы убедиться в этом, вернемся в 1933 год.
Полпред ОГПУ по Белоруссии Леонид Заковский (собственно – латыш Генрих Штубис) в октябре 1933 года телеграфировал в Москву Якову Агранову:
«4 октября 1933 г.
№ 50665
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
I. В Могилеве вскрывается, ликвидируется филиал Польской Военной Организации (ПОВ). Сознанием членов организации: слесаря депо, исключенного из партии в 1931 г., РЕУТА, сестры известного к. – р. деятеля БЕЛОГОЛОВОГО – СКОПОВСКОЙ выявлены пока свыше 30 членов организации, завербованных ксендзом ЯРОШЕВИЧЕМ.
II. В Жлобине также скрывается филиал ПОВ, созданный ксендзом ЯРОШЕВИЧЕМ. Арестованные члены организации БАТУРО и КУЧИНСКАЯ сознались в передаче ЯРОШЕВИЧУ сведений о Жлобинском узле и воинских частях.
III. В Осиповичском районе вскрывается, ликвидируется филиал ПОВ, созданный ксендзом МУСТЕЙКИСОМ. Сознанием арестованных РОЖНОВСКОГО и БАРТАШКЕВИЧА устанавливается возникновение организации в 1924 году…
IV. Арестованный в Гомеле по делу ПОВ СЕСКЕВИЧ Антон подтвердил свою причастность к организации. Сознался в том, что в 1929–1932 г. по заданиям ксендза АНДРЕКУСА бывал в Польше, в 1932 г., будучи в Белостоке, окончил 3-х месячные разведывательно-диверсионные курсы.
V. 1-го октября 1933 г. в Минске задержан бежавший в Польшу в начале 1933 года по досрочной демобилизации из армии отделком (отделенный командир, сержант. – С.К.) 5-го артполка 2-й дивизии СУЧКОВ. Сознанием СУЧКОВА устанавливается его сотрудничество в Лунинецкой разведпляцувке и создание им в Минске резидентуры в лице отделкома 2-го артполка ТРОФИМОВА Георгия, инструктора военстройплощадки КУЛИНИЧА Ивана. Арестованный ТРОФИМОВ в шпионаже сознался…»
И т. д., всего десять пунктов.
Это – не «липа». Это – реальность тайной войны против СССР в те годы.
Заковский, к слову, был сам арестован в 1938 году по обвинению в связях с немцами и поляками и расстрелян. Но вышеприведенный документ не опровергает такого обвинения. Во-первых, членов ПОВ вскрывал не Заковский, а все белорусские чекисты. Во-вторых, разгром ПОВ был выгоден и немцам, уменьшая влияние Польши на события в России. Само же по себе сообщение белорусского полпреда ОГПУ вряд ли нуждается в комментариях.
Причем обвинение Заковского-Штубиса тоже к «липовым», скорее всего, не относилось, несмотря на безусловно славное революционное прошлое Заковского. Между прочим, в 1987 году было признано, что оснований для пересмотра его дела не имеется (здесь могла, конечно, сказаться просто мстительность «демократов», но все же…).
Увы, даже книга – не резиновая. И я не могу привести как показательный пример того, что перерождение ряда большевиков имело место, еще и обширное письмо некоего «Г.», переправленное неизвестным адресатом в Московский горком лично Хрущеву. Этот «доброжелатель», получив письмо «Г.», счел для себя разумным оторвать на первой странице адресацию и отослать остальное в МК с просьбой «разобрать, оставив меня в стороне, в покое».
Из МК письмо попало в НКВД, откуда замнаркома Агранов 5 сентября 1935 года направил его Сталину. Желающие могут ознакомиться с этим любопытным документом (стр. 683, док. № 539) в капитальном издании Фонда «Демократия» А. Яковлева – «Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936».
Так вот, очень много интересного есть в этом письме о, например, Авеле Енукидзе, мечтающем «стать русским Рузвельтом», и о недовольных старых большевиках-«и…нах», которых «надо организовывать», и о плане «убрать ту одиозную фигуру, которая теперь загородила даже солнце…».
Надо ли расшифровывать, чью «одиозную фигуру» имел в виду Енукидзе? Но кто конкретно подразумевался под «старыми большевиками-«п…нами», чекистам лишь предстояло устанавливать. И, оказываясь перед необходимостью «разматывать» клубок связей одного такого письма, самим валить себе на горб еще и «липу»? Это еще с чего?
А таких – вне сомнения, достоверных и свидетельствующих об остроте момента – документов в упомянутом выше сборнике не один десяток, прошу читателя поверить мне на слово.
Но я еще не закончил с Михаилом Фриновским, который якобы обошел «невежественного»-де в оперативном отношении Ежова… Я и тут сомневаюсь. Безусловно, в тонких, скажем, делах разведки Николай Иванович сразу ориентироваться не мог. Но в целом…
В целом и у Николая Ивановича Ежова биография ведь тоже была не так чтобы чисто канцелярская!
Квалифицированный рабочий-путиловец, с 1915 года – рядовой 172-го Лидского пехотного полка, воевал, был ранен, в 1916 году демобилизован, а в конце того же года вновь призван в запасной полк в Новом Петергофе. После революции – комиссар станции Витебск, а уж позднее – партработник. В Казахстане руководил подавлением басмачества.
Работа в учетно-распределительном отделе ЦК и в Комиссии партийного контроля тоже имела ряд черт, роднивших ее с чекистской. По словам его бывшего «патрона» Москвина, у Ежова плохо было развито чувство меры – не мог-де остановиться вовремя. Возможно, и так, хотя такие аккуратисты, как Ежов, скорее страдают обратным – не умеют идти далеко вглубь.
Стенограммы его выступлений обнаруживают, тем не менее, и ум, и компетентность (к слову, его выступление на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года очень убедительно дополняет документы типа упомянутого мной выше письма «Г.»).
И все же в решении проблемы конструктивного преобразования НКВД Ежов запутался, как запутался он и в собственной жизни.
ПОЭТОМУ многое в НКВД к началу 1939 года надо было менять. Как и – многих. Во-первых, в ходе «операции» 1937–1938 годов так или иначе выявились непригодные для работы в НКВД по многим причинам. Имелись и сомнительные…
Того же Фриновского удалили из НКВД вскоре после прихода туда Берии, но арестовали лишь 6 апреля 1939 года (а расстреляли после долгого следствия лишь 8 февраля 1940 года). И арестовали, судя по всему, как раз вследствие того, что его былая авантюристическая жилка полностью не заглохла. А он ведь был не «старый п…н»…
Или вот еще один замнаркома времен Ягоды – Ежова – Яков Агранов. Историк Геннадий Костырченко в весьма информативной своей книге «Тайная политика Сталина» странным образом злостно неточен в очевидной ситуации. Он относит и Агранова к жертвам-де нового наркома Берии. Но Агранов был арестован 20 июля 1937 года, осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР к ВМН 1 августа 1938 года и в тот же день расстрелян. А Берия появился на Лубянке ровно через три недели – 22 августа.
Думаю, неточен Костырченко не случайно – так вот, по фальшивым «фактикам», и лепится образ «кровожадного» Берии. Ведь монография Костырченко претендует на солидность – она издана мидовским издательством «Международные отношения» под эгидой Института российской истории РАН (и при финансовой поддержке Российского Еврейского Конгресса).
В документальных справках на Агранова далеко не всегда сообщается, что до того, как стать с 1915 года членом большевистской партии, он с 1912 года был членом партии эсеров, в 1919 году был секретарем Совнаркома, в 1921 году – секретарем Малого Совнаркома. Так что и эсеровское прошлое, и разветвленные связи среди «элиты» вполне могли продуцировать некие политические амбиции Агранова. Да и продуцировали.
Нет, «верхи» НКВД «прореживались» наркомом Берией чаще всего не «ежовские», а еще «ягодинские», да и еще более раннего происхождения – когда троцкисты сидели не в лагерях, а в высоких кабинетах…
Зато многие «новобранцы» «ежовского» призыва уже при Берии выросли в толковых работников. И уровень их образования был вполне «на уровне». В свое время мы познакомимся с Виталием Павловым – участником операции «Снег». Так вот он, как и тысячи его будущих коллег, пришел в НКВД при Ежове после окончания Сибирского автодорожного института. И никто его впоследствии не «убирал». Напротив – продвигали.
Елена Прудникова, автор интересной книги о Берии, пишет (о временах, правда, начала 30-х годов): «Что такое типичный чекист того времени?.. На всех должностях, снизу до самого верха, было полно малограмотных и полуграмотных выдвиженцев времен революции и Гражданской войны. Так, знаменитый Заковский закончил два класса, Агранов – четыре класса… Это были необразованные, жестокие, беспринципные авантюристы…»
Виталий Павлов и его товарищи – как представители чекистского «низа» – никак не укладываются в эту схему. Что же до «верхов»…
Думаю, Прудникову здесь подвело желание показать «рыцарство» Берии «на контрасте» с «жестокими» предшественниками, и она некритически отнеслась к позднейшим негативным характеристикам ряда видных чекистов эпохи ВЧК – ОГПУ и первого НКВД. А ведь и эти характеристики чаще всего злостно искажены.
Тот же Агранов был хорошо знаком с Авербахом, Мандельштамом, Пильняком, Бриками, Маяковским… Сейчас иногда утверждают, что Агранов и организовал «самоубийство» последнего, что лично я не исключаю, как не исключаю, что к этому были причастны и Авербах с Осипом Бриком. Но говорить о Якове Агранове как о человеке сером не приходится. «Второе дно» в его натуре было, но личностью он был, конечно, незаурядной. Желающим дополнительно убедиться в этом могу рекомендовать многостраничный «Обзор деятельности контрреволюционных организаций в период 1918–1919 годов», написанный Аграновым и помещенный в «Красной книге ВЧК». Дай бог любому строю таких «невежественных» государственных служащих, как 26-летний автор этого обзора.