А времена наступали суровые, и это было обусловлено не жестокостью Сталина и Берии, не стремлением к единоличной власти Сталина, а объективными условиями текущего исторического бытия России и мира. Так что быть неким всепрощающим «иисусиком» Берия не собирался и не мог. Особенно – в деле расследования и пресечения заговорщицких тенденций. В силу своей высокой компетентности как контрразведчика, он ясно отдавал себе отчет в том, что хотя «персональная», так сказать, база антисоветских заговоров и была серьезно подорвана чистками 37—38-х годов, но полностью уничтожена она была вряд ли. Этой проблемой Берии предстояло заниматься по-прежнему серьезно, как и ранее – Ежову.
Полковник-историк Сувениров сетует, что Тухачевский и его подельники уже в первые дни, мол, после ареста «оговорили» десятки человек. Но спрашивается – почему Тухачевский или Уборевич назвали генерал-майора такого-то, а не генерал-лейтенанта такого-то? Им ведь, с их маршальских и командармных высот, было все равно – кого называть? «Ага! – скажет полковник Сувениров. – Вот о том и речь! Называли наобум – кого вспомнили! Ведь заговора не было».
Нет, так в жизни не бывает. А Берия и без психологического анализа знал – как оно бывает! И он-то понимал, что в следствии по делам о заговорах вещественных доказательств, прямых улик не отыскать. Видеозаписей тогда не было, а фиксировать что-либо на бумаге могут лишь идиоты. И единственное, чем располагает следователь, – это показания и признания подследственных. Только показания! А показания могут быть намеренно противоречивыми, ненамеренно противоречивыми, неточными и т. д. Очень сложно здесь в чем-то разобраться.
Другое дело, что разобраться надо.
Причем и информация-то по следствию крайне секретна – утечки здесь недопустимы. И сфера особая – если иметь в виду военный заговор. Ведь во время войны всего лишь два-три невыявленных предателя (на уровне, скажем, высшего командования приграничных военных округов) могут стать причиной стратегического краха!
При расследовании общеполитического заговора на карту тоже ставится безопасность всего государства. Берия это понимал и поэтому мог быть жестким даже тогда, когда кого-то формально и сочли невиновным. Тем не менее процесс возврата в кадры РККА многих арестованных командиров – это одна из первых заслуг Берии перед страной в должности наркомвнудела, как тогда говорили.
Конечно, заслуга!
И тут надо кое-что прояснить.
ОБЫЧНО в качестве примеров «произвола» НКВД образца 1939 года, то есть – НКВД уже при Берии, «демократы» приводят разного рода воспоминания – мол, один генерал сказал, а другой старый большевик подтвердил и т. д. Однако у юристов недаром есть выражение: «Лжет как очевидец»… Даже сотня самых «страшных» свидетельств ничего не доказывает при исследовании явлений жизни всего общества. Нужны сводные статистические данные.
И есть объективные цифры, приведенные, скажем, военным историком Н.Черушевым. В своей книге «Из ГУЛАГа в бой» он пишет, что ни один из уволенных или арестованных, а затем освобожденных и восстановленных в кадрах РККА командиров не знал истинных масштабов репрессий в РККА.
Странно, конечно… Если репрессии были настолько тотальными, как это утверждают «демократы», то их огромный масштаб вряд ли мог быть тайной, тем более – в военной среде. И такое заявление военного историка порождает сомнение: «Так ли уж эти репрессии были велики?»
Что ж, теперь мы их знаем, в том числе – благодаря тому же Н.Черушеву! И он утверждает: «… цифры эти впечатляющие!»
И они действительно могут впечатлить, уважаемый читатель! Меня они и впечатлили, да так, что я, приводя их сейчас, сам не верю, что они – верны. Очень уж они «копеечны».
Но Н. Черушев – историк политкорректный, он другого термина, кроме как «застенки НКВД», не знает. И уж он-то данные занижать не будет, сообщая их, тем более со ссылкой на Российский Государственный военный архив (фонд 37837, опись 18, дело 888).
Так вот, с приходом в НКВД Берии процесс освобождения военных заметно усилился не сразу, а лишь к концу 1939 года, что говорит, конечно же, о внимательном изучении следственных дел. Ведь перед тем как решать – освобождать человека или нет, надо было понять – виновен он или нет?
И по состоянию на 27 января 1940 года количество восстановленного в РККА командного состава в званиях от комдива до младшего лейтенанта из числа освобожденных составило 1579 человек.
Много это или мало?
А вот это пусть решит сам читатель после знакомства с данными Н. Черушева о числе уволенного командного и начальствующего состава в 1937 и 1938 годах.
Итак, за два года из РККА было уволено (из них – арестовано):
То есть на уровне от комкора до полковника в РККА было арестовано всего-то 1265 человек!
А нам рассказывают о десятках тысяч, о чуть ли не сотнях тысяч!
Из этих 1265 человек к 27 января 1940 года было освобождено 129 человек, но при этом не все ведь из арестованных в дальнейшем репрессировались.
Причем, как я уже говорил, репрессированных лейтенантов и капитанов в РККА было меньше, чем репрессированных полковников.
Так где же здесь массовое избиение военных кадров, если в конце 1938 года штатная численность командного и начальствующего состава РККА равнялась 240 тысячам человек, а к 1940 году возросла до 358 тысяч человек?
Теперь понятно, почему ни один – как сообщает Н. Черушев – из уволенных или арестованных, а затем освобожденных и восстановленных в кадрах РККА командиров не знал истинных масштабов репрессий.
Они их толком и не заметили – ведь арестов почти и не было на массовом уровне. Аресты и расстрелы были значимыми лишь в самом высшем эшелоне комсостава, но там ведь и концентрировался заговор! К тому же многие командармы разных рангов тогда уже превратились в нечто похожее на их «оборзевших» гражданских собратьев-партократов.
Армейской же массы репрессии практически не коснулись, и потому-то в ней их масштаб так и «не осознали» – в войсках всегда ведь велико движение комсостава… Кого-то уволили за пьянку, кто-то ушел в запас, кто-то – в другую часть, ну а кого-то – слышишь, арестовали…
Приведу гипотетический (увы!) пример из сегодняшней нашей жизни… Представим себе, что в некоем средней руки городе Перепутькинске без особого шума «органы» арестуют три четверти городской администрации… Пусть даже во главе с ее главой, микроолигархом Недопутькиным. А в придачу – этак с по л сотни местных дельцов, функционеров и т. п.
Да две или три сотни тысяч жителей города этого и не заметят! Какая им разница – Недопутькин, Беспутькин, Распутькин? Дела-то все равно идут непутевым образом.
Конечно, в 37—38-м годах арестовывали не только прохвостов с петлицами и без, но и ряд достойных людей. Однако я сейчас не об этом, а всего лишь – об аналогии в психологической стороне дела.
Итак, даже Ежова нельзя обвинить в организации погрома в РККА. А уж Берии, повторяю, надо в прямую заслугу поставить восстановление справедливости в отношении нескольких тысяч (с учетом лейтенантов, капитанов, майоров) честных красных командиров.
В Великой Отечественной войне они стране очень пригодятся.
К 1 ЯНВАРЯ 1939 года структура НКВД еще не приобрела того развернуто перестроенного вида, который имела структура уже чисто бериевского НКВД к 1 января 1940 года. Однако контуры намечались – я об этом говорил. И это тоже было характерно для Берии. Он всегда был прекрасным организатором – это сегодня признают даже те, кто поспешно прибавляет при этом: «…но руки у него все равно по локоть в крови».
А что значит – быть прекрасным организатором? Это, во-первых, знать порученное тебе дело или уметь в нем разобраться и затем разработать эффективную структуру управления им, а также – и структуру его функционального членения.
Во-вторых, надо уметь разобраться в уже имеющейся кадровой ситуации и подобрать те кадры, которые заполнят «квадратики» схемы и будут под твоим руководством работать.
В-третьих, надо уметь требовать, но и уметь вовремя помочь тем, кто в помощи нуждается, а при необходимости – вовремя сменить негодных или несправившихся работников.
Кроме того, надо уметь и, что называется, вдохновить людей. Причем не болтовней с трибун, а заботой о них.
Берия умел… И лишний раз подтвердил это, придя в НКВД.
Для любого умного руководителя и лидера кадровый вопрос – всегда главный. Кадры действительно решают все, но тогда, когда это – компетентные кадры. Он и здесь начал энергично. И уже 27 января 1939 года замнаркома обороны армейский комиссар 2-го ранга Щаденко издал приказ № 010 о досрочном выпуске и откомандировании в распоряжение НКВД СССР ряда слушателей выпускных и младших курсов военных академий РККА.
Интриганы и тираны не любят иметь дело ни с развитыми людьми, ни с военными. Первые слишком часто независимы, вторые – слишком часто честны. И то, что Лаврентий Берия призывал под свои знамена не только молодых инженеров типа Виталия Павлова, но и молодых командиров-«академиков», тоже доказывает, что он не был тем, кем сделала его в глазах общества после 1953 года партократически-«демократическая» «тусовка».
Кадровым вопросом он занимался в первые свои «наркомвнудельские» месяцы много. При Ежове с 1 октября 1936 года по 1 января 1938 года из органов убыло 5229 оперативных сотрудников (но только 1220 из них, к слову, было арестовано). Взамен было принято 5359 новых сотрудников. И далеко не все из них были уволены уже с приходом Берии.
Тем не менее, за 1939 год из системы НКВД было уволено 7372 оперативных работника (22,9 % от их общего состава), а принято на оперативно-чекистскую работу 14 506 человек, из них – 11 062 по партийно-комсомольским путевкам.
Увольнение, даже из НКВД – не обязательно арест. Знаменитый чекист Дмитрий Медведев сорока лет от роду был уволен в запас по состоянию здоровья 3 ноября 1939 года (за три недели до назначения Берии наркомом) и вернулся в кадры с началом войны, что было санкционировано, конечно, Берией.