Под тряпьем кто-то зарычал, но не шелохнулся» (стр.18).
Туполев (Генеральным конструктором авиационной промышленности он стал, к слову, в декабре 1956 года) действительно был арестован – 21 октября 1937 года. Я не буду входить сейчас в суть этого ареста (он произошел не совсем на пустом месте), но факты таковы, что уже с начала 1938 года начинает успешно, хотя и в режиме изоляции, работать Особое техническое бюро (ОТБ) при НКВД СССР, куда входили отдельные конструкторские бюро Туполева, Петлякова и Мясищева. Поэтому никакого Туполева осенью 1938 года Быстролетов на нарах видеть не мог. Он его вообще не мог видеть на нарах ни в какой общей камере.
«Один раз днем дверь приоткрылась, в камеру, шатаясь, вошел человек в окровавленной рубахе, крикнул: «Я из Лефортовой! Братцы, палача Медведя в Питере нет: он арестован!» – и повалился на пол. На спине у него зияли глубокие треугольные раны, из них торчало развороченное мясо, виднелись обломки ребер. Показав нам раненого, как видно, для устрашения, надзиратели вскоре выволокли его…» (стр. 36).
Начальник Ленинградского управления НКВД Филипп Медведь действительно дважды арестовывался. Первый раз его арестовали в декабре 1934 года «за преступно-халатное отношение к своим обязанностям» после убийства Кирова и дали 3 года лагерей. До вторичного ареста Медведь работал в руководстве Дальстроя на Колыме. В мае 1937 года было начато новое следствие по вновь открывшимся обстоятельствам, и 7 сентября 1937 года он вновь был арестован, а в ноябре 1937 года расстрелян «в особом порядке».
Так что сообщать, как о новости, о всего лишь его аресте – через год после расстрела – вряд ли кто-то мог. Да и, конечно, не сообщал… Ни с «треугольными ранами» на спине, которые Быстролетов якобы «увидел» через «окровавленную» рубаху, ни без оных. Спрашивается: что, сотрудники КГБ СССР, которые выполнили в 1990–1991 годах компьютерный набор этой лихой «стряпни», не знали, что имеют дело с побасенками?
За год до смерти Быстролетов сжег хранившиеся у него материалы «Пира бессмертных». И можно понять – почему…
НО ВОТ действительно документальная история… Родившийся в 1909 году статный красавец Александр Коротков был вот уж точно выдающимся разведчиком-нелегалом. Начав работать на Лубянке в 1928 году лифтовым, он в 1933 году отправился в свою первую загранкомандировку. Рекомендовал его в разведку В.Герсон, личный секретарь Ягоды. В Париже Коротков начинал под руководством невозвращенца Орлова-Фельдбинта… Как видим, «родословная» не лучшая, хотя вины Александра в том не было.
Коротков работал во Франции под оперативным псевдонимом Степанов до конца 1938 года. По возвращении в Москву он повышается в должности и награждается орденом Красного Знамени.
А 1 января 1939 года в кабинете Берии собираются отозванные из-за кордона «асы» ИНО НКВД. Я знаком с несколькими описаниями этого «исторического совещания», и, думаю, не случайно крупный чекистский «чин» уже послесталинских времен, генерал-лейтенант Виталий Павлов в своих воспоминаниях датирует его «одним из январских дней 1940 (сорокового. – С.К.) года», причем из контекста следует, что это – не описка и не ошибка набора.
Но совещание состоялось в начале января именно 1939 (тридцать девятого) года, что датируется точно (как – скоро сообщу). И на этом совещании Берия обрушился на «асов», резко обвиняя их в двурушничестве. Досталось и Короткову. Вел он себя, впрочем, как и остальные, достойно, не оправдывался, а отметал все обвинения.
Для иллюстрации того, как можно верить «художественной документалистике», особенно с прямой речью, я приведу отрывок из книги Владимира Антонова и Владимира Карпова (как я понимаю – авторов с Лубянки) «Тайные информаторы Кремля», изданной в 2000 году:
«Обращаясь к Александру Короткову, Берия сказал:
– Вы завербованы гестапо и поэтому увольняетесь из органов…»
Но вот передо мной факсимиле заявления «Короткова А.М., бывшего с-ка 5 отд. (внешняя разведка. – С.К.) Г.У.Г.Б. НКВД», написанного им на имя «Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР т. Берия» и датированного 9 января 1939 года (вот откуда у меня точная датировка январского совещания у Берии).
Орфография оригинала сохраняется:
«8.1.39 мне было об’явлено об моем увольнении из органов (а по Антонову и Карпову, выходит, что об этом ему объявил лично грубиян и «провокатор» Берия прямо 1 января. – С.К.). Так как в течении десятилетней работы в органах я старался все свои силы и знания отдавать на пользу нашей партии, не чувствую за собой какой либо вины перед партией и не был чем либо замаран по чекистской и общественной работе, думаю, что не заслужил этого увольнения.
В органах я начал работать в 1928 г. лифтовым, год работал делопроизводителем в 5 от. Г.У.Г.Б, а в 1930 г. был назначен пом. уполномоченного.
В 1933 г. был послан во Францию в подполье<…>.
В 1936 г. был вновь послан заграницу в Германию для работы по технической разведке<…>.
… Ехал заграницу только из-за желания принести своей работой там пользу и думаю, что не один знающий меня человек может подтвердить, что я не барахольщик и что меня не прельщает заграничное житье<…>.
Что касается моей жены, то несмотря на наличие у нее родственников заграницей, на ее долгое проживание там, не смотря на компрометирующие материалы против ее умершего в 1936 г. отца, я полностью уверен в ее преданности партии и могу нести за нее любую ответственность. К тому-же она неплохо показала себя как работница в отделе и в комсомольской организации.
Я отлично понимаю (в отличие от клевещущих на Берию. – С.К.) необходимость профилактических мер, но посколько проводится индивидуальный подход, то выходит, что я заслужил такого недоверия, которое обуславливает мое увольнение из органов. В тоже время я не знаю за собой просту[п]ков, могущих быть причиной отнятия у меня чести работать в органах. Очутиться в таком положении беспредельно тяжело и обидно.
Прошу Вас пересмотреть решение об моем увольнении
9.1.1939 г. Коротков».
Этот, уже знаменитый в новейшей литературе о разведке, шаг Короткова подают часто как отчаянный. Мне же он представляется логичным. Причем явно доказывающим, что Коротков (а он ведь тоже был неплохим психологом), после личного, хотя и не очень-то радостного, знакомства с новым наркомом, верил, что этот поймет!
Короткова поддержали коллеги, обратившись в партком ГУГБ. Берия вызвал его для беседы, а после нее подписал приказ о его восстановлении на работе.
Не лифтовым, уважаемый читатель, и не делопроизводителем… Лейтенант ГБ Коротков почти сразу же направляется в краткосрочные командировки в Норвегию и Данию для восстановления законсервированных связей.
В июле 1940 года он вновь едет в Германию…
Вот так!
А нам талдычат, что Берия-де никогда и никому не доверял. Но сумел бы он за свою не очень-то долгую жизнь сделать так много в самых разных сферах деятельности, если бы не верил людям и в людей, если бы им не доверял?
Другое дело, что он их и проверял – когда в том была нужда. Но так и должен поступать умный и честный человек, сполна отвечающий за выполняемое им дело.
Я приведу еще один, показательный для установления правдивого взгляда на Берию, пример его отношения к нелегалам, и этим, пожалуй ограничусь, потому что если приводить их все, так или иначе обнародованные, надо писать отдельную главу.
Арнольд Дейч родился 21 мая 1904 года в Вене, а в январе 1932 года он, член Компартии Австрии и бывший курьер Коминтерна, приехал в Москву с женой Жозефиной и вскоре начал работать в ИНО ОГПУ.
Замечу, что в ИНО тогда работало всего 150 человек, половина которых – за границей. Если учесть, что за шесть лет – к 1938 году – эти цифры резко увеличиться не могли, то можно понять, чего стоят басни о «сотнях советских разведчиков», уничтоженных «палачом» Берией и его «подручными». Их всего-то, включая зарубежных агентов-иностранцев, было на все про все две-три сотни, из которых сотню «сдал» Кривицкий.
Чтобы читатель понял, что значил для нашей разведки Дейч, я сообщу, что это он создал и воспитал «кембриджскую пятерку», составленную из Кима Филби, Дональда Маклина, Гая Берждеса, Энтони Бланта и Джона Кернкросса. Но это был далеко не единственный его успех.
В сентябре 1937 года Дейч с семьей (жена и дочь, родившаяся в Лондоне) возвратился в СССР. И ни в какие «мясорубки» его не запустили, хотя его биография к тому, казалось бы, располагала (он и с Быстролетовым в Лондоне работал). Тем не менее никто товарища Стефана не трогал. Напротив, в 1938 году он, жена и дочь получили советское гражданство.
До войны Дейч так и не получил нового задания – ранее он работал по английскому направлению, а там одна измена Кривицкого смешала много карт. Однако Берия не упускал его из виду, и с началом Великой Отечественной войны Дейч вновь был призван на «тихую» войну. Местом работы ему была определена Аргентина, но группа Стефана до нее не добралась – пароход «Донбасс», на котором она плыла в исходную точку зарубежного маршрута, был потоплен германским крейсером.
Берия верил ему, потому что Дейч был настоящим, убежденным коммунистом, а при этом – еще и несомненным советским патриотом.
Да, Берия умел верить подчиненным. Умел он о них и заботиться… И вот тому лишний пример…
Павел Георгиевич Громушкин – в 2008 году ему исполнилось 94 года – был зачислен младшим оперуполномоченным в иностранный отдел НКВД (7-й отдел ГУГБ) в марте 1938 года, еще при Ежове, и вскоре стал асом в таком тонком деле, как изготовление поддельных документов для разведчиков. Громушкин – это живая история советской внешней разведки, одна из ее славных легенд и реальностей. В 2008 году он дал интервью крупному московскому еженедельнику «Военно-промышленный курьер» (№ 12, март 2008), где, в частности, вспоминал, как новый нарком Берия знакомился с разведчиками и аппаратом разведки – лично, с каждым. Я приведу такую деталь процесса этого знакомства, описа