Но и мы поступим разумно, если подойдем к некоторым изложенным фактам с осторожностью. Скажем, провинился ли в действительности Синицын перед Берией? Безусловно! Он оговаривается, что после вызова Молотова известил-де и свой наркомат. Но о точной дате выезда сообщил не в Наркомвнудел, а в Наркоминдел, почему его в Москве на перроне вокзала и поджидал не кто-то из сослуживцев, а работник скандинавского отдела Наркоминдела.
Что, Синицын не мог, получив вызов Молотова, тут же известить Лубянку и выехать в тот же день (что он и сделал) в Москву, сообщив о приезде не в НКИД, а в НКВД? И сразу же по приезде поехать туда, доложиться прежде всего Берии, а уж потом испросить у него разрешения отбыть к Молотову.
Да капитан ГБ Синицын это не только мог, он это обязан был сделать! НКИД – это прикрытие. А работа – это НКВД! Посылал его в Финляндию не Молотов, а Берия. И обо всех нештатных ситуациях прежде всего должен был узнавать как минимум начальник ИНО Фитин!
Молотов «временного поверенного» «Елисеева» в зад не колол. «Срочно» – не значит в тот же день, так что Синицын имел возможность (по срокам) вначале уяснить ситуацию «дома», на Лубянке, а уж потом «через десять минут» быть в НКИД. Но, как я полагаю, Синицыну хотелось понравиться Молотову… А вдруг из временных сотрудников НКИД да станешь постоянным! А вдруг Вячеслав Михайлович да заберет «Елисеева» из НКВД от Лаврентия Павловича к себе… В Наркоминделе ведь спокойнее, вольготнее…
Так что Синицын, вспоминая эту давнюю историю, не мог не сместить акценты в сторону, для Берии неблаговидную.
Верить оценкам Синицына надо с большой оглядкой и потому, что он, как и большинство его высокопоставленных коллег, повел себя в годы «катастройки» не очень-то достойным образом и поплыл по тем мутным волнам, которые вовсю гнали «демократы»….
Так, он сам же пишет, что во время работы в львовском консульстве слышал от местных жителей после начала германо-польской войны: «Приходит наш конец. Почему Советский Союз отдает нас немцам?» И у него же (возможно, впрочем, у политкорректировщиков его мемуаров) хватило совести написать, что он-де не знал, что «наши войска посылаются в Польшу для захвата части ее восточных воеводств по договоренности Сталина с Гитлером». Это Синицын так о том воссоединении украинцев с украинцами и белорусов с белорусами, принципиальную необходимость которого признавал даже империалист Керзон еще в 1919 году и подтвердил Верховный совет Антанты на конференции в Спа в 1920 году!
Так что «…не голос, а бич», «вскочил как ужаленный…», «…полулежал и угрюмо осматривал», «тяжело усевшись…», «…выкрикнул» и т. д. – это так, художественные детали для обеспечения должного восприятия читателем образа Берии…
А вот в то, что Лаврентий Павлович был с Синицыным груб и хлестко назвал его «нолем с точкой», я верю! Во-первых, такое не придумаешь…
А во-вторых, повел себя тогда Синицын действительно как дурак. И вразумить его надо было соответственно, то есть – быстро и жестко. Ведь Берии с Синицыным предстояло еще много работать, а линию поведения подчиненный избрал не деловую.
Причем, вразумив и получив от него важную информацию, Берия… тут же прихватил Синицына с собой в Кремль, на доклад к Сталину! Так что не проходит и то возможное объяснение, что Берия, мол, хотел-де выслужиться перед вождем, а Синицын ему карты спутал, дал возможность выскочить-де вперед Молотову. Если бы это было так, если бы Берия был интриганом и подлецом, то он бы, выслушав «Елисеева», просто уехал бы в Кремль без него и всю заслугу добывания ценной информации приписал себе. Ведь о том, что эти свежие сведения привез Синицын, не знал никто, в том числе и Молотов.
Но для Берии было важно дело. А для дела было полезнее, чтобы Сталин и услышал все без испорченных телефонов и мог бы Синицына расспросить. Вот Берия его к Сталину и привез…
ДА, НА ФАКТЫ, сообщаемые мемуаристами об их личном общении с Берией, можно как-то полагаться. Зато очень нечасто можно полагаться на их же общие оценки. Так, Судоплатов в мемуарах писал, что если до прихода Ежова в НКВД не было следственной части (оперативный работник, работавший с агентами и осведомителями, вел и следствие по делу арестованного, готовил обвинительное заключение и т. п.), то, мол, при Ежове и Берии была создана специальная следственная часть, которая, как он утверждает, «буквально выбивала показания у арестованных… не имевшие ничего общего с реальной действительностью».
Здесь налицо неправомерное соединение в один двух разных НКВД – Ежова и Берии. Причем Судоплатов пишет о том, к чему сам отношения не имел – он был не следователем, а разведчиком.
В действительности же Следственной части НКВД при Ежове не было! Она была создана (вначале во главе с Богданом Кобуловым) уже наркомом Берией, и это его нововведение 12 декабря 1938 года санкционировал сам Сталин. И вот как оценивает новшество Берии член Общества изучения истории отечественных спецслужб профессор Владимир Константинович Виноградов: «Это был первый шаг за многие годы существования советских спецслужб, когда функции розыска и следствия были разделены в интересах их квалифицированного ведения».
Сей казус, уважаемый читатель, типичен! Берии как прегрешение приписывают то, что на деле является его заслугой. В том числе – и заслугой перед не попранной беззаконием справедливостью.
Хотя уж, справедливости ради, сообщу, что впервые этот вопрос перед Сталиным поставил действительно Ежов. В апреле 1937 года он написал Сталину письмо, где в конце были и такие строки:
«Следователь, принимая от любого оперативного отдела ГУГБ для реализации агентурное дело, будет требовать достаточно веских и законных оснований для ареста и добиваться того, чтобы передаваемое ему агентурное дело было бы в достаточной мере доработано и документировано».
Нет, и из Ежова – при внимательном рассмотрении, «кровожадного палача» не получается.
ПАВЕЛ Судоплатов в своих мемуарах (а возможно, политкорректировщики его мемуаров) частенько злоупотребляет прямой речью, в том числе и вкладывая ее в уста Берии. За редкими исключениями я в аутентичность прямой речи в мемуарах не верю вообще, а в случаях, касающихся Берии, – тем более. Но то, как Берия реагировал на одну из ситуаций в конце 1938 года, Судоплатов передал, думаю, верно – и текстуально, и по духу.
В 4 часа утра накануне октябрьских торжеств его разбудил звонок начальника секретариата Иностранного отдела Козлова, который сообщил о срочном вызове на Лубянку и об аресте начальника ИНО Пассова.
Встретив Судоплатова, Козлов провел его к Меркулову, тогда заместителю начальника ГУГБ, а тот направился вместе с Павлом Анатольевичем к Берии.
Нарком официальным тоном сообщил, что Пассов и Шпигельглас арестованы за обман партии и что Судоплатову надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника ИНО. Судоплатов, возможно с недосыпа, возразил, что он, мол, не может войти в кабинет Пассова, поскольку тот опечатан.
Ответ Берии был коротким, конкретным, внятным и блестящим: «Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову такой ерундой. Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы».
Три фразы – всего-то!
Но Берия сразу:
а) дает Судоплатову понять, что он теперь – лицо, облеченное не только высокой ответственностью, но и немалыми правами;
б) определяет стиль и суть их будущих взаимоотношений: не мелочиться, а брать сразу быка за рога;
в) призывает подчиненного не бояться ответственности – мол, если ты тут пасуешь перед печатями на дверях кабинета уже не Пассова, а своего собственного, то как же ты, братец, будешь серьезные дела решать?
г) еще и выволочку подчиненному делает, но так стремительно, без ругани и без унижения, что тому остается только окончательно проснуться и в полную силу немедленно включаться в работу.
Это и есть тот высший класс компетентного управления, который Берия демонстрировал везде и всегда. И я сразу же приведу еще одну историю, относящуюся уже к 1940 году и рассказанную опять-таки Судоплатовым. Для тех, кто искренне верит в образ Берии – «монстра» и «вурдалака», она может показаться невероятной, но произошла на самом деле.
Дело было так…
В конце июня 1940 года к СССР была присоединена Северная Буковина, и Судоплатов (естественно, с санкции Берии) направил в Черновцы группу капитана ГБ Адамовича, куда входил, между прочим, и Вильям Фишер, ставший много позднее знаменитым под именем Рудольфа Абеля. Фишера увольняли (всего лишь увольняли!) из НКВД за связь с невозвращенцем Орловым-Фельд бинтом, но после проверки Берия вновь принял его в кадры.
Адамович должен был провести инструктаж четырех агентов, направляемых за кордон, а Фишер – обучить их основам радиосвязи. У Адамовича был и комплект фотографий сотрудников разведки, действовавших в Варшаве, Данциге, Берлине и Кракове под прикрытием дипломатических структур, торгпредств, журналистской работы, с которыми агенты должны были войти контакт. И вдруг после прибытия на место Адамович исчез, о чем узнал нарком внутренних дел УССР Иван Серов. Он тут же доложил о ЧП Хрущеву, не информировав Берию.
И вот Судоплатов в кабинете Берии, разъяренного тем, что Судоплатов не отследил ситуацию с Адамовичем. Раздается звонок по ВЧ – из Киева звонит Хрущев. И Судоплатов имеет возможность слышать, как украинский первый секретарь начинает попрекать Берию за вмешательство-де в работу украинского
НКВД, во-первых, и за посылку на Украину «изменника» Адамовича, во-вторых. «По данным» Хрущева, он уже «перебежал к немцам».
В ответ на ругань Хрущева Берия мягко и вежливо отвечает, что рядом стоит майор ГБ Судоплатов, заместитель начальника разведки, и он все может объяснить. После этого передает трубку Судоплатову.
Хрущев, недослушав разъяснений насчет того, что Адамович-де компетентный работник, хорошо знающий Польшу, грубо обрывает Судоплатова и заявляет, что сломает ему карьеру, если он будет упорствовать и «покрывать бандитов и негодяев». А потом бросает трубку. Это – любимый демократами ав