Но именно с 1938 года начался бурный подъем советской авиации, и она быстро приобрела вполне современный вид. Недаром первая книга классика истории авиации Шаврова (создателя серийной амфибии Ш-2) называется «История конструкций самолетов в СССР до 1938 г.», а вторая – «История конструкций самолетов в СССР. 1938–1950 гг.».
Для «демократов» 1938 год – это год репрессий. Для советской авиации – год начала ее обновления.
А то, что часть ее создателей оказалась в том году в условиях «особого режима» и жила «на казарменном положении», под охраной, виной Берии не было. Ведь я, уважаемый мой читатель, еще не все сказал относительно лжи хрущевцев… Все они прекрасно знали без всяких записок 1955 года… На антибериевском Пленуме ЦК, когда о Берии каких только гадостей не говорили, Молотов сказал:
«Известны и такие бывшие вредители, которые дали нам хорошие конструкции самолетов и в последующем настолько решительно отказались от своего антисоветского прошлого, что превратились в крупных деятелей нашей промышленности, как передовые инженеры-конструкторы…»
Кто-то возразит, что это, может быть, не о Туполеве конкретно!
Но, во-первых, о Туполеве, потому что в примечаниях к стенограмме сказано, что имеются в виду, в том числе, «А. Туполев, В. Петляков, В. Мясищев и др.».
Во-вторых же, я привел часть исправленной стенограммы выступления Молотова, взятой из сборника «Лаврентий Берия» издания Фонда А. Яковлева. Но там же приведена и неправленая стенограмма, и в действительности Молотов сказал (при Хрущеве, естественно) следующее:
«Туполев посидел вредителем, а теперь самолеты нам делает. Когда увидел, как дело обстоит, что надо работать на эту власть, то стал работать, и дай бог ему здоровья, пусть себе работает.
Он теперь уже не тот человек, новый человек…»
Вот так! С высокой трибуны Туполев прямо был назван вредителем! Бывшим… И никто Молотову не возразил – чего уж мы тут, Вячеслав Михалыч, на Андрея-свет Николаича бериевскую-то напраслину возводим… Это же все Берия, Берия, Берия…
Ведь в зале заседаний уже не было Лаврентия Павловича, который мог бы доказательно подтвердить правоту Вячеслава Михайловича.
Но когда Берия входил в высшее руководство государства, он не тиранил арестованных до него конструкторов, а, напротив, постарался сделать «особый режим» для них максимально рабочим. И я, заканчивая с Туполевым, кое-что об этом скажу… А точнее, приведу воспоминания аэродинамика из ЦАГИ Аполлинария Константиновича Мартынова.
Однажды его вызвал и.о. начальника ЦАГИ Поцепкин, сообщил, что назавтра Мартынов должен будет посетить группу Туполева для консультаций, и прибавил: «Вы там увидите ваших бывших друзей и знакомых. Не беспокойтесь и не волнуйтесь. Разговор будет строго деловой, и никаких других тем затронуто не будет».
Разговор был в московском здании ЦАГИ на улице Радио, и Мартынову даже из-под крыши не пришлось выходить – он просто поднялся на пятый этаж…
«Меня провели в большую комнату, – вспоминал Мартынов, – и представили майору Кутепову… который, видимо, и был начальником группы.
Он вел себя весьма вежливо и предупредительно. Мне было сказано, что проектируется пикирующий бомбардировщик (будущий «Ту-2». – С.К.), работы находятся в стадии изысканий… Первая консультация с моим участием состоится немедленно… И действительно, скоро в комнату вошли Туполев, Озеров, Соколов, Стерлин, Изаксон и еще двое незнакомых мне лиц… Я испытывал сильное волнение. Ведь передо мной находились мой учитель и ряд товарищей, с которыми я работал много лет, и все они, как уверял нас с трибуны нарком М.М. Каганович (брат Л.М. Кагановича. – С.К.), были государственными преступниками. Все они сильно изменились, особенно Озеров, который из толстяка превратился в худощавого мужчину. Исключение составлял А.Н. Туполев, который остался таким, каким мы его всегда знали… Если все казались несколько подавленными, то Туполев вел себя так, как будто ничего не изменилось, похохатывал в своей обычной манере и держался довольно фамильярно по отношению к офицерам…»
Контакты стали регулярными, а тем временем ЦАГИ перебазировался в поселок Стаханово (будущий город Жуковский), где был ударными темпами построен мощный исследовательский комплекс. И теперь уже Туполев приезжал туда. Мартынов пишет об этом так:
«В назначенный срок к дверям лаборатории подъехал автомобиль, из которого вышли А.Н. Туполев и два офицера, одним из них был Кутепов. Они проследовали в мой кабинет на первом этаже. На столе было уже все подготовлено: графики… и расчеты… Но вот часы показали три. Андрей Николаевич отложил графики и с веселым смехом сказал: «Стоп! У меня заболела голова, и больше я работать не могу. Привык к регулярному питанию. Раньше, бывало, до двух часов ночи не ешь, и ничего, а теперь уже не могу. Давайте есть».
Я сказал, что, к сожалению, могу предложить ему только чай с сахаром, и сейчас же распорядился приготовить чай. Но один из сопровождающих Туполева офицеров встал и, ничего не говоря, вышел из кабинета. Он отсутствовал минут пятнадцать-двадцать и вошел в кабинет с кульками, содержащими провизию: хлеб, масло, колбасу и еще что-то. Был организован чай с бутербродами, и Андрей Николаевич с аппетитом поел. «Ну, вот, теперь давайте продолжим работу», – сказал Туполев, и мы вернулись к нашим графикам».
А вот как описывает Туполева тех дней новый нарком авиационной промышленности Шахурин:
«…приезжает Андрей Николаевич Туполев, энергично входит в кабинет, и во всем его облике – неиссякаемый оптимизм и сила… Андрей Николаевич заходил ко мне так, словно он только что приехал в наркомат из дома после обеда. Одет просто: в толстовке из сурового материала. Начинается разговор, и он тотчас пошутит, рассмеется…
Я наблюдал его и на аэродроме. Он вел себя там как хозяин, как настоящий главный конструктор…»
Таков истинный портрет «жертвы интриг Берии». И я потому так подробно остановился на истории с «бутербродами для Туполева», что мы ведь, уважаемый читатель, время от времени как бы ведем расследование. А любое расследование – это факты, непрерывно сопоставляемые с другими фактами и постоянно осмысляемые и переосмысляемые в свете новых и новых фактов и (или) логических доводов.
Дедов, Баранов и Серов вкупе с теми, кто готовил им записку для Хрущева, фактически возвели на Берию поклеп. И для того чтобы это понять, надо было затратить определенные усилия. Мне – для добывания и анализа фактов, а тебе, уважаемый читатель, – для их усвоения и уже собственного анализа.
Я ведь и еще кое-что могу сказать, напомнив, что Сталин вначале «сватал» на НКВД Чкалова. Валериан Павлович органически не мог стать двоедушным, лицемерящим. И если бы в
НКВД Ежова действительно творились средневековые кровавые действа, в том числе и по отношению к авиаконструктору Туполеву, могла бы прийти Сталину в голову идея вовлечь великого летчика с его непоспредственной, открытой натурой в «мрачные тайны застенков Лубянки»? Воля твоя, уважаемый читатель, но взвешенный ответ здесь может быть один: «Нет!»
Теперь же, разобравшись, надеюсь, с «авиационными» инсинуациями против Берии, можно двинуться дальше – к новым фактам и к новому их анализу.
УЖЕ ИЗВЕСТНЫЙ нам Виталий Павлов в своих постперестроечных мемуарах 1996 года написал:
«К началу 1941 года внешняя разведка сумела в значительной мере оправиться от страшных ударов, нанесенных ей ежовско-бериевской чисткой».
Если учесть, что с 25 ноября 1938 года Берия был наркомом и все существенные процессы в НКВД (кроме, разве что, деятельности Отдела актов гражданского состояния и Управления пожарной охраны) проходили под его контролем, это заявление Павлова выглядит бесподобно!
Ведь внешняя разведка оправлялась «от страшных ударов, нанесенных ей бериевской чисткой», под руководством самого Берии! Не так ли, уважаемый читатель?
Опять же Павлов пишет, что «чистки»-де центрального аппарата НКВД, «особенно его зарубежных структур, проводившиеся в 1937–1939 годах наркомами Ежовым и Берией», привели к тому, что «в ИНО из примерно 100 сотрудников осталось всего два десятка. Некоторые направления работы были совершенно оголены».
Сказать так – это сказать примерно следующее: «Россия в период правления Софьи и Петра Великого вошла в число ведущих европейских держав».
Но если даже средний ученик средней школы знает, что Софья и Петр – это, как говорят в Одессе – две большие разницы, то валить в одну кучу Ежова и Берию не запрещается, оказывается, даже генералам КГБ.
Я не говорю уже о том, что подавляющее большинство репрессий в зарубежных нелегальных и легальных структурах ИНО НКВД приходится на эпоху Ежова. Берия же, напротив, и здесь провел частичный обратный процесс. Но нельзя же забывать и о сотне нелегалов, «сданных» Кривицким.
Бритты и янки ведь не сообщили на Лубянку – кого он им «засветил», а кого – нет. А резиденты Рейсс-Порецкий и Орлов-Фельдбинг? Их ведь агентура, их коллеги-резиденты, связники – это ведь тоже автоматически попадало под подозрение. Если бы было иначе, Берия и Меркулов были бы просто болванами.
А они ими не были.
Между прочим, в напрочь «демократических» США издавна существует понятие «security risk». «Security» – это «безопасность, уверенность, охранение, гарантия, ценные бумаги…». Ну а «risk», он и в Африке риск.
Кризис в разведке был спровоцирован не Берией – кризис ему достался уже сформировавшимся. И формировал его не столько Ежов, сколько Кривицкий, Рейсс, Фельдбинг (а ведь был еще и такой, например, крупный предатель, как оставленный мной за рамками рассказа комиссар ГБ 3-го ранга, протеже Ягоды, Генрих Люшков, бежавший к японцам 13 июня 1938 года). Причем масштабы и последствия этого кризиса раздуваются именно с целью свалить все на Берию.
Но вот свидетельство выдающегося советского разведчика болгарина Ивана Винарова. Оно взято мной из его книги «Бойцы тихого фронта», изданной на русском языке в Болгарии в 1987 году.