«Докладываю… – вспоминал Музруков, – слышу, молчит, сопит в трубку и вдруг спрашивает: «А где второй пресс?»… Отвечаю, что не имею понятия, где второй (его отгрузили на Урал при эвакуации Ново-Краматорского завода, и он где-то застрял. – С.К.). «Какой ты, к чертовой матери, директор, – кричит Берия, – если ты не знаешь, где отгруженный в твой адрес пресс!» И бросил трубку. Каково же было мое удивление, когда утром приходят ко мне свердловские чекисты и докладывают, в каких эшелонах находятся части и детали краматорского пресса. Непостижимо, удивительно: как всего за несколько часов, ночью, можно было в великом хаосе и столпотворении эвакуации, среди сотен эшелонов найти то, что надо. Эшелонам с прессом дали зеленую улицу, через неделю они прибыли, а еще через, кажется, две – заменили главный цилиндр…»
Из этой истории хорошо виден подлинный Берия – не только умеющий спросить, не только умеющий помочь, но и умеющий признать свою ошибку не на словах, а на деле и делом же ее исправить.
Вдумаемся! Даже Уралмаш для масштабов Берии – лишь одна из десятка первоочередных проблем. Ну, запороли пресс при выполнении задания Берии, но член ГКО вполне мог сделать вид, что он здесь ни при чем – пусть Музруков сам отдувается, раз «не сумел обеспечить…».
А Берия – коль уж тут и он не без вины – делает все для того, чтобы вывести лично Музрукова и Уралмаш в целом из тяжелого положения. Да и не в одном извинении дело. Ведь без пресса нет танков!
Искал эшелоны, конечно, не Берия – искали другие по его поручению. Но по его поручению нашли, а вот по поручению других…
Не знаю, нашли ли бы!
И не в страхе перед НКВД и Берией причина – другие руководители страны умели грозить получше Берии и обладали тоже чрезвычайными военными полномочиями. Но их аппарат мог не подвести, а мог и подвести. А аппарат Берии – нет, не мог. Потому что Берия имел у себя лишь компетентные кадры, не терпя некомпетентных.
О членах Совета по эвакуации заместителе Председателя Совнаркома А.Н. Косыгине, наркоме танковой промышленности В.А. Малышеве, председателе Госплана Н.А. Вознесенском порой приходится читать, что они, мол, всегда знали, где какой эшелон находится и что куда направлено. Однако в критический момент Музруков позвонил не «танковому» наркому Малышеву, а Берии.
Почему?
Потому что Малышев мог помочь, а мог и «подставить», возложив на подчиненного ему директора Уралмаша вину за срыв поставок танков. А в Берии Музруков, выходит, был уверен! Верил, что уж Лаврентий-то Павлович поймет… Поймет и поможет.
Уже вычитывая эту главу начисто, я вспомнил – по аналогии – о чем-то схожей ситуации из совсем другой сферы. В 1942 году легальный резидент разведки НКВД в Швеции Борис Рыбкин-Ярцев (Кин), работавший под прикрытием советника посольства, и его жена и сотрудница, знакомая нам Зоя Рыбкина-Воскресенская, получили «сверхоперативное» задание Центра наладить канал связи с «Красной капеллой» в Берлине. Подходящая кандидатура нашлось быстро – шведский промышленник, женатый на русской эмигрантке и по коммерческим делам часто бывавший в рейхе. Получив оперативный псевдоним Директор, он выполнил задание, хотя и не с первого раза – подвела неопытность. И вдруг из Центра приходит сообщение об аресте и казни всех членов «Красной капеллы». Центр считал, что это результат провокации Директора, и для его проверки приказывал Кину вновь направить этого связника в Берлин на связь к заведомому «двойнику», о котором Центр знал точно, что он работает на немцев.
Проанализировав ситуацию, Рыбкин и Воскресенская пришли к выводу, что Директор – честный человек и направить его вновь в Берлин – значит обречь и его на смерть.
«Мы настойчиво пытались доказать Центру свою правоту. – вспоминала Воскресенская. – Последовал приказ: «Выполняйте указание». Мы снова просим все взвесить. В ответ – грубый окрик. Тогда мы решили обратиться к наркому. Просим отменить указание главка, не губить человека. Через пару дней пришел ответ. Посылка Директора в Берлин отменяется, с ним приказано прекратить всякую связь».
А ведь «нарком» – это Берия. Тот, кого генерал от «демократии» Волкогонов называл и «вурдалаком», и бездушным «чудовищем». Но реальный Берия был, напротив, чутким, хотя и абсолютно без сюсюканья, и мудрым человеком. Зная это, Кин и решился апеллировать прямо к нему через голову непосредственного начальства.
И, коль уж я отвлекся, скажу дополнительно, что был поражен воспоминаниями вдовы Бухарина – Лариной о беседе Берии с ней на Лубянке в 1939 году. Ларина-Бухарина не отходит от стандартной оценки Берии как «сатрапа», но – сама того не сознавая – передав разговор и поведение Берии психологически и в конкретных деталях точно, нарисовала облик на удивление, повторяю, мудрого и чуткого человека, искренне жалеющего ту былую пятнадцатилетнюю девочку, за счастье которой он восемь лет назад, когда она была у него в гостях еще с отцом, поднимал тост.
Вернемся, однако, к военным годам и к Б.Г. Музрукову. По словам Н.З. Тремасова, он рассказывал, что однажды Берия разнес его по ВЧ так, что Борис Глебович уже совсем решил, что его сейчас арестуют, и даже двинулся домой – проститься… И вот он уже одет, стоит у двери, а тут звонит телефон ВЧ. Музруков подошел, снял трубку…
Берия…
– Что делаешь?
– Иду садиться…
– Работать надо, – донеслось из трубки, и сразу же пошли гудки отбоя.
Прочтя это, я вспомнил рассказы о том, как Главный конструктор ракет Сергей Павлович Королев иногда увольнял подчиненных по три раза на дню! Идет сложная сборка, срывается график, и начальник цеха слышит от него: «До свидания! Ты уволен!..» Проходит пара часов, и тот же подчиненный слышит: «Я объявляю тебе выговор…»
И вот тут подчиненный ухмыляется:
– А не имеете права, Сергей Павлович!
– Как?! Я тебе не имею права! Строгий выговор!
– Не имеете… Вы же меня сегодня уволили…
И оба смеются.
У эмоциональных и перегруженных ответственностью людей подобные выплески чувств возможны и объяснимы. Это ведь не пасквили кропать за письменным столом, это – работа… Такая, когда уходишь в нее не по горло, а по уши… Причем по уши не только потому, что ею увлечен, а еще и потому, что ее так много, что она сама по себе захлестывает тебя выше горла! Но когда такое пишут о Королеве, то все умиляются: мол, вот даже как было! Но в действительности-то Сергей Палыч так никого и не уволил!
А Лаврентию Палычу в праве на перехлест в эмоциях отказывают… Ему нельзя, он – «монстр», он – «вурдалак…». А ведь и Лаврентий Палыч никого не посадил – за срывы в работе! Ни Музрукова, ни Малышева, ни Ванникова, ни Шахурина, ни начальника ГАУ Яковлева, ни авиаконструктора Яковлева и прочих, всю войну якобы боявшихся, что «посадит…».
Кто-то, правда, сидел – но не по вине Берии! Даже такой клеветник на Лаврентия Павловича, как бывший замнаркома вооружения Новиков (мы с ним вскоре познакомимся), вспоминал уже в годы «перестройки», что во время войны именно после того, как «мы оказались в сфере влияния органов безопасности, аресты заводских работников любого ранга практически прекратились».
А бывший нарком Малышев на «антибериевском» пленуме 1953 года невольно признался: «Мы думали, большое дело делает человек, горячится, наверное, так нужно… конечно, мы и с авторитетом считались, мы (здесь и ниже выделение мое. – С.К.) считали его непогрешимым, а иногда и побаивались…»
То есть не боялись, а иногда побаивались… Так что ж – на войне как на войне… Причем, заметим, не сам Берия считал себя непогрешимым, а его считали таковым отнюдь не восторженные мальчики, а опытные «капитаны» советской индустрии. Выходит, практически всегда его управленческие решения «били в точку», что и создавало члену ГКО Берии такую лестную репутацию.
К слову, о «посадках…». Даже два раза арестовывавшийся перед войной и посидевший в тюрьме бывший нарком вооружений Ванников, став начальником «атомного» Первого Главного управления, мог в эпоху решения Урановой проблемы, то есть тогда, когда немцы к Москве, как-никак, не рвались, перевести в лагерь для заключенных инженера Абрамзона, допустившего ошибки в ходе монтажных работ. И при этом «пошутить»: «Ты не Абрамзон, а Абрам в зоне». Хотя и со стороны Ванникова это была мера временная.
Однако Ванникова не честят «сатрапом», зато его тоже подают как «жертву» Берии. А Ванников уже в пятидесятые годы в частном разговоре в «Арзамасе-16» признавал, что в свое время «зарвался» и «сел» не без вины.
А ВОТ стиль Берии, описанный человеком, в своих мемуарах ни разу имени Берии не упомянувшим, но написавшим именно о нем…
В 1981 году Воениздат выпустил в свет мемуары начальника ГАУ военных лет, маршала артиллерии Яковлева «Об артиллерии и немного о себе». И вот что он пишет:
«Каждому из членов Государственного Комитета Обороны было поручено единолично отвечать: одному – за выполнение плана поставок по авиационной технике, другому – по танкам, третьему – по вооружению и боеприпасам…»
Забавно и одновременно грустно то, что Яковлев пишет, вообще-то, о едином в трех лицах (почти как Господь Бог) Берии. И вот что он пишет (без упоминания имени, естественно) о Берии «боеприпасном…»:
«При члене ГКО, отвечавшем за поставки вооружения и боеприпасов, в конце 1941 года были созданы группы из ответственных работников Госплана и Совнаркома во главе с П.И. Кирпичниковым (вооружение) и Н.А. Борисовым (боеприпасы). После этого процесс планирования пошел через эти группы, державшие постоянную связь с наркоматами и ГАУ».
Пусть читателя не смущают слова «работников Госплана», позволяющие предположить, что под членом ГКО, о котором пишет маршал Яковлев, он подразумевает председателя Госплана Вознесенского. Во-первых, именно Берия с самого начала отвечал в ГКО за вооружения и боеприпасы – он, как мы увидим позднее, за это потом и отмечен был. Во-вторых, Вознесенского ввели в состав ГКО лишь с февраля 1942 года, а Яковлев пишет о конце 1941 года. К тому же в 1981 году фамилия «Вознесенский» не была табу – в отличие от фамилии «Берия».