«не раз имел с Королевым серьезные конфликты». Копирование тогда, впрочем, было разумным выходом — немцы в ракетных работах ушли от остальных так же далеко вперед, как янки — в атомных.
Но активно велись и собственные исследования и разработки — в 1947 году в ОКБ Королева прошли натурные испытания экспериментальных ракет. Сотрудник ОКБ с 1946 года А. Н. Вольфицин в восьмидесятые годы вспоминал, что некоторые пуски «скорее напоминали демонстрацию фигур высшего пилотажа» — почти сразу со старта ракеты вместо вертикального полета переходили в замысловато криволинейный.
В 1948 году у Сталина вновь собралось совещание, где маршал артиллерии Яковлев (еще одна «невинная» жертва Сталина и Берии) резко высказался против принятия ракетной техники на вооружение, мотивируя отказ сложностью и низкой надежностью ракет, а также тем, что те же задачи решаются авиацией. Королев столь же резко выступал «за»…
Наши первые баллистические ракеты были действительно несовершенными. Но их появление в войсках стало бы серьезным толчком к совершенствованию техники, а одновременно военные набирали бы опыт эксплуатации. Сталин в этом духе и высказался, заметив, что товарищу Королеву надо сделать такую ракету, чтобы «не огорчать наших военных»…
К слову! Тем, кто пытается представить дело так, что наши ракетчики, зажатые указанием Сталина, в первые годы лишь воспроизводили немецкие образцы, не мешало бы знать, что уже в 1948 году Королев пригласил к себе в КБ специалиста по компоновке кабин самолетов — инженера А. В. Афанасьева из КБ Яковлева, для проработки проекта пилотируемого корабля. Тогда этот проект «не пошел», но Афанасьев впоследствии принимал активное участие в разработке космических кораблей «Восток» и «Союз»…
В Спецкомитете № 2 многое решал министр вооружений Устинов, но «ракетное» значение Берии можно понять из одного разговора времен 1952 года, описанного Г. Кисунько.
Тогда возникли проблемы с одной из конструкций КБ-1, и Устинов собрал межведомственное совещание, на котором Кисунько впервые познакомился с Королевым. По окончании совещания Кисунько попросил Королева подбросить его на «Победе» и уже в машине упрекнул коллегу в том, что он не лучшим образом поддержал КБ-1, представителем которого на совещании был Кисунько…
Я не сторонник цитирования прямой речи из мемуаров, поскольку это всегда нечто если не вымышленное, то и не достоверное, но ответ Королева в изложении Кисунько приведу:
«— А если я немного переборщил, то это тоже объяснимо: у меня свой министр (Устинов. — С.К.), а у вас свои начальники, которые даже по его просьбе не захотели принять участие в совещании, где присутствовали и представители от самого ЛП… Мне надо было немного сместить акценты в сторону КБ-1… Вы для ЛП свои: вас могут не более чем пожурить»…
Кисунько к Берии (отцу) относится отрицательно, и поэтому особенно убедительно выглядят в его изложении такие слова Королева, которые показывают уважительное отношение к ЛП Сергея Павловича. У ракетчиков и атомщиков такие аббревиатуры («СП» — Королев, «ЮБ» — Харитон и т. п.) были в ходу лишь по отношению к тем, кого уважали.
ВЕРНЕМСЯ, впрочем, к ПВО Москвы.
В 1950 году по Постановлению СМ СССР № 3389–1426сс/оп от 9 августа система ПВО Москвы получила наименование «Беркут». Точное происхождение такого наименования сегодня установить нельзя, но ветераны КБ-1 сходятся на том, что оно образовано из начальных слогов фамилий главных конструкторов системы — Берии и Куксенко. А для обеспечения разработки, проектирования и изготовления средств, входящих в комплекс ПВО системы «Беркут» 3 февраля 1951 года постановлением СМ СССР № 307–144сс/оп было образовано Третье главное управление при Совете министров СССР под руководством В. Н. Рябикова с непосредственным подчинением Специальному комитету, то есть Берии.
Рябикова перевели в ТГУ из Спецкомитета № 2, но в острых ситуациях Берия подключал к нему еще и Ванникова. Причем Ванников — по свидетельству того же Кисунько — разговаривал порой очень жестко, например так: «Я… собираюсь доложить ЛП, что все вы здесь забыли, что такое ответственность… Вы избаловались и думаете, что вам все позволено. Вам давали все, что вы просили… А теперь хватит, теперь вы давайте»… Однако, как признает даже Кисунько, обходилось «без поисков… козлов отпущения».
Теперь как председатель Спецкомитета Берия курировал:
• Первое главное управление во главе с Б. Л. Ванниковым;
• Второе главное управление во главе с П. Я. Антроповым, которое ведало вопросами добычи и переработки уранового сырья в концентрат, а также осуществляло производственно-техническое руководство добычей урана из месторождений, разрабатываемых в Германии, Чехословакии, Болгарии и Польше, и контроль за геологоразведкой на уран и торий;
• Третье главное управление по управляемым ракетам и системам ПВО во главе с В. Н. Рябиковым.
Заместителем Рябикова стал С. И. Ветошкин, научным руководителем ТГУ — академик А. Н. Щукин. А КБ-1 было включено в состав ТГУ. Куксенко и Серго Берия имели статус Главных конструкторов, единственным же заместителем Главного конструктора был назначен будущий академик и Герой Социалистического Труда А. А. Расплетин, создатель центрального радиолокатора наведения Б-200, обеспечившего одновременное сопровождение до 20 целей. Радиолокаторы первых американских зенитных ракетных комплексов «Найк-Аякс», в отличие от многофункционального секторного локатора Расплетина, могли сопровождать лишь одну цель.
Главным конструктором зенитных управляемых ракет (ЗУР) системы «Беркут» стал известный авиаконструктор Семен Алексеевич Лавочкин. Ракета Лавочкина получила индекс В-300.
Начальником же КБ, фактически заведующим опытным производством, Берия выбрал Героя Социалистического Труда Амо Сергеевича Еляна. Во время войны генерал Елян был директором головного артиллерийского завода по выпуску самых массовых полевых и танковых пушек среднего калибра (ко Дню Победы было выпущено 100 тысяч орудий). И тогда же Елян вошел в сферу влияния Берии как опытный и умелый управленец. Как и в «атомном» деле, Берия видел залог успеха «ракетных» дел в компетентных кадрах и поэтому перебросил Еляна, работавшего до этого в системе ПГУ, в систему нового Третьего ГУ.
Если в урановой проблеме «первую скрипку» играли физики, проблемы которых могло понять в полном объеме очень небольшое число физиков же, то в ракетной проблеме все было понятнее, осязаемее. И вокруг нее быстро сгруппировались динамичные коллективы молодых энтузиастов-ракетчиков, двигателистов, создателей наземных и бортовых систем управления. И как вспоминал тот же Куксенко впоследствии, работы разворачивались с непостижимой быстротой. В 1951 году начался этап изготовления опытных образцов.
В ноябре 1952 года прошел первый пуск ЗУР В-300 по воздушной цели. 26 апреля 1953 года был сбит специально переработанный — дистанционно управляемый беспилотный — бомбардировщик «Ту-4», использованный в качестве самолета-мишени. А в мае 1953 года был завершен первый этап программы пусков по реальным радиоуправляемым самолетам.
Вот две позднейшие оценки вклада Берии-старшего в эти достижения.
Генерал М. И. Науменко:
«Он неоднократно бывал на полигоне Капустин Яр, где, кстати, участвовал в испытаниях его сын Сергей… За время строительства вплоть до 1953 года, пока Берия отвечал за осуществление проекта, ни одного сбоя не было с самого начала…»
Генерал-лейтенант, академик А. Г. Басистов (величина в советских работах уже по противоракетной обороне выдающаяся):
«В августе 1952 года я докладывал Лаврентию Берия о состоянии полигонного образца системы ПВО Москвы. Берия приехал к нам на объект… Разговаривал спокойно, уважительно… В тот приезд он решил для нас проблему питания. Работали мы по 18 часов, а поесть толком было негде. А после его визита сразу все появилось…»
Я прерву цитирование Анатолия Георгиевича Басистова, чтобы познакомить читателя со «свидетельством» некоего безымянного (даже в 2000 году) «командира одной из подмосковных ракетных баз ПВО», взятым из «расследования» Е. Жирнова, опубликованного 6 июня 2000 года в «Коммерсантъ ВЛАСТЬ» под заголовком «Они растворили Берию в щелочи». По уверению автора, у этого «боевого офицера, прошедшего Отечественную войну с первого до последнего дня, и десятилетия спустя начинали трястись колени при воспоминании о встречах с Берией»… Читатель сам сопоставит это «откровение» с воспоминаниями Басистова, а я лишь напомню, что к моменту ареста Берии под Москвой не было никаких ракетных баз ПВО — система «Беркут» тогда была опытной, и армейцы ее не эксплуатировали. Жирнов, к слову, приводит и другое заявление этого вряд ли существовавшего «офицера» о том, что труп Берии после расстрела якобы растворили в щелочи, — откуда и заголовок цитированного журнального пасквиля.
Возвращаясь же к оценке Берии Басистовым, приведу ее завершающую часть:
«В технике он разбирался не слишком, но на верхнем уровне был сильный, сильнее, пожалуй, не было в то время»…
Сдержанная оценка «разбирался не слишком…» из уст высокого профессионала стоит иной восторженной. И особенно ценна она на фоне заявлений одного из вполне заслуженных ветеранов КБ-1 и НПО «Алмаз» Карла Самуиловича Альперовича. Лауреат Ленинской и Государственной премий, имеющий ордена Ленина и Трудового Красного Знамени, доктор технических наук, профессор, он в сентябре 2007 года (тогда ему шел восемьдесят шестой год) дал интервью еженедельнику «Военно-промышленный курьер», где крайне негативно отозвался о Серго Берии, снисходительно — о Куксенко, а относительно роли Берии в создании московской ПВО сказал так:
«Особое положение Лаврентия Берии в руководстве страной и его особый „характер“ (и тут облыжный намек на то, что Берия возглавлял-де „пытошное ведомство“, хотя руководителями спецслужб были тогда Круглов и Игнатьев. —