В ответ на ругань Хрущева Берия мягко и вежливо отвечает, что рядом стоит майор ГБ Судоплатов, заместитель начальника разведки, и он все может объяснить. После этого передает трубку Судоплатову.
Хрущев, недослушав разъяснений насчет того, что Адамович-де компетентный работник, хорошо знающий Польшу, грубо обрывает Судоплатова и заявляет, что сломает ему карьеру, если он будет упорствовать и «покрывать бандитов и негодяев». А потом бросает трубку. Это — любимый демократами автор будущей гнилой «оттепели».
Нелюбимый же ими «палач» Берия сухо и официально дает Судоплатову два дня на розыски Адамовича, предупреждая: «В случае невыполнения указания члена Политбюро вы будете нести всю ответственность…»
Начинается горячка чрезвычайного розыска, но и через два дня — пусто. И тут Судоплатов сделал то, с чего, пожалуй, надо было начать, — позвонил Адамовичу на дом, жене… И жена, польщенная вниманием начальства мужа, поблагодарила за заботу и сообщила, что мужу уже легче… Он лежит дома два дня с сотрясением мозга, и к нему, спасибо, приезжали из поликлиники НКВД.
Итак, оказалось, что Адамович…
Нет, уважаемый читатель, я так просто не могу… Я прежде воспользуюсь советом инопланетянина-голована Щекна из романа Стругацких и попрошу: «Читай внимательно, понимай правильно, запоминай надолго»…
Оказалось, что Адамович… напился в вокзальном ресторане в Черновцах, ввязался в пьяную драку в туалете, получил сильнейший удар по голове, потерял конверт с фотографиями агентов (его потом обнаружили на вокзале сотрудники местного НКВД), сумел сесть в московский поезд и укатил домой, никому не сообщив о случившемся.
И вот Судоплатов опять в кабинете шефа.
«Докладывая Берии, — вспоминал он, — как обычно в конце дня, я сообщил, что Адамович… в Москве.
— Под арестом? — спросил Берия.
— Нет, — ответил я и начал объяснять ситуацию.
Мы были в кабинете одни. Он грубо оборвал меня, употребляя слова, которых я никак не ожидал услышать от члена Политбюро (Берия вообще-то был тогда еще кандидатом в члены. — С.К.). Разъяренный, он описывал круги по своему огромному кабинету, выкрикивая ругательства в адрес меня и Адамовича, называя нас болванами, безответственными молокососами (а как их еще называть? — С.К.), компрометирующими НКВД в глазах партийного руководства.
— Почему вы молчите? — уставился он на меня, неожиданно прервав свою тираду.
Я ответил, что у меня страшная головная боль…»
В «демократическом» киносценарии о Берии после такого ответа Судоплатова должна была бы следовать примерно следующая реплика Берии:
— Ах, у тебя голова болит? Да я тебе сейчас ее оторву вместе с х…, в окно выброшу и в лагерную пыль сотру…
В жизни же все было иначе:
«— Тогда немедленно, сейчас же, — бросил Берия, — отправляйтесь домой…
На следующее утро позвонил секретарь Берии. Он был предельно краток и деловит — нарком приказал оставаться дома три дня и лечиться, добавив, что хозяин посылает мне лимоны, полученные из Грузии».
Это, уважаемый читатель, не случайное барское благоволение, а норма — для Берии. Через много лет, стоя уже во главе урановой проблемы, на просьбе ведущих теоретиков проекта Юлия Харитона и Якова Зельдовича об отпуске он, дополнительно к разрешающей визе, дает указание о том, чтобы их еще и хорошенько подлечили.
А Адамович? Его просто выгнали из органов, сплавив куда-то в наркомат иностранных дел. Судоплатов как-то столкнулся с ним в начале 50-х на театральной премьере в Москве.
Берия был непримирим к врагам. Адамович же оказался просто прохвостом, и Берия от него всего лишь избавился. Это ведь был не Хрущев с его склонностью к самодурственной жестокости, настаивавший на расстрелах и тогда, когда Берия видел возможность смягчения приговора.
Берия действительно был предельно внимателен к тем, кто этого заслуживал. Когда в Мексике арестовали Меркадера, то Берия объявил Судоплатову, руководившему операцией по ликвидации Троцкого, что для защиты Меркадера не будут жалеть никаких средств, а адвокаты должны будут доказать, что произошедшее — результат внутренних троцкистских склок.
А ведь если бы Берия был тем монстром, которым его выставляют негодяи, то решение было бы противоположным — убрать сделавшего свое дело Меркадера, а то вдруг он заговорит. Через два с лишним десятка лет самые демократичные демократы в самой демократической стране мира так, между прочим, и поступят вначале с якобы убийцей президента Кеннеди Ли Освальдом, а потом — с реальным убийцей Освальда — Джеком Руби. О Рамоне же Меркадере по указанию Берии, действовавшему и после его отхода от дел НКВД, заботились в тюрьме и далее.
А чтобы читатель лучше понял, как в деликатных случаях может стать роковой всего лишь оплошность, болтливость, я сообщу, что личность Меркадера спецслужбы установили в 1946 году после побега из Москвы на Запад одного из видных деятелей Компартии Испании. А тому о роли Рамона в казни Троцкого рассказала в эвакуации в Ташкенте мать Меркадера — Каридад. Она была убеждена, что ее знакомый все будет держать в секрете.
Но вот — не только не удержал, но сознательно и подло выдал. Так что недоверие, которое Берия нередко проявлял в делах разведки, имело под собой основания — иногда простая болтовня в таком деле может обернуться невольным преступлением даже против собственного сына.
Но Берия умел, как мы уже знаем, и верить. И те, кому он верил, как правило его доверия были достойны. Оказался его достоин и Александр Коротков… В 1940 году он опять активно работал и в июле был отправлен в Германию в месячную командировку, которая затянулась почти на полгода. В декабре он опять возвращается в рейх, и на имя «легального» резидента НКВД в Берлине Амаяка Кобулова, заместителем которого назначался Коротков, ушло письмо:
«Основным его заданием на первое время согласно указаниям т. Павла будет работа с Корсиканцем и детальная разработка всех его связей…
Одновременно Вам следует использовать его как Вашего основного помощника по всем организационным и оперативным внутренним делам резидентуры… для активизации всей работы в вашей конторе…»
Товарищем Павлом был Берия.
И он действительно был старшим товарищем для тех своих сотрудников, кто готов был работать так, как он сам — живя порученным делом.
СТАНИСЛАВ Ваупшасов в своих воспоминаниях цитировал одного из любимых героев Хемингуэя: «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок». Ваупшасов был профессиональным чекистом. Берия — тоже. Но Ваупшасов всю жизнь так и делал одно свое чекистское дело, а у Берии их, крупных жизненных дел, каждое из которых можно было назвать главным, оказалось несколько. И чекистская линия в его жизни не стала единственной путеводной, хотя и здесь он успел очень много и как оперативный работник, и как организатор и реформатор советской спецслужбы.
Однако его главные успехи были зримыми в том смысле, что были достигнуты в открытых сферах жизни страны — в прямом ее социалистическом строительстве. Оно шло все более успешно, причем строились не только заводы и фабрики, электростанции и новые города. Строился и новый человек.
В этом общегосударственном строительстве роль и значение Берии к 1941 году стали уже очень значимыми — вскоре он будет назначен еще и заместителем Председателя Совета Народных комиссаров СССР. И, принимая на себя все больший груз обязанностей, он работал не для умножения личного состояния, не для возможности получить редкие удовольствия, мало кому доступные, а работал во имя создания мощной державы, подвластной ее народам. И так же, как он, работали тогда миллионы и миллионы его сограждан.
В 1935 году Аркадий Гайдар написал одно из самых светлых произведений мировой литературы — рассказ «Голубая чашка». А в 1938 году он же закончил киносценарий по своей повести 1934 года «Военная тайна» и приписал к нему несколько советов режиссеру-постановщику, где о главной героине Натке Шегаловой говорилось так:
«НАТКА ШЕГАЛОВА — только что выросла. Человек она умный. У нее чувство легкой иронии, и оно проявляется не только по отношению к другим (что встречается часто), но и к самой себе.
Она культурная советская девушка — такая, каких сейчас еще не так много, но зато через три-четыре года будет уйма».
1938 + 3…4 = 1941…1942.
Итак, в 1942 году перспективную ситуацию в стране должны были определять молодые парни и девушки, полностью сформированные новым строем. Это было поколение уже не первых энтузиастов, а поколение детей первых энтузиастов. На них и рассчитывал Сталин, как на опору незыблемого могущества державы. Они смогли бы обеспечить в конце 1941 года альтернативные выборы и доломать «партократию», и они никому не позволили бы манипулировать их сознанием и ставить под сомнение их право быть хозяевами своей судьбы и своей страны.
В 1940 ГОДУ посетителей главного павильона Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, ВСХВ (предшественницы ВДНХ), встречала огромная надпись над входом в павильон:
«Завидую внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Россию в 1941 году, идущую впереди просвещенного мира.
Это была не совсем точная цитата, Белинский в 1840 году писал так:
«Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Россию в 1940 году — стоящею во главе образованного мира, дающею законы и науке, и искусству и принимающею благоговейную дань уважения от всего просвещенного человечества».
Но организаторам выставки вполне можно было простить некоторые неточности в целях краткости и большей устремленности в будущее. Относительно главного все было сказано точно: следующий, 1941, год мог вполне оправдать многие из надежд «неистового Виссариона», высказанных им сто лет назад.