Вот почему Алиханов написал прямо Берии, зная, что тот решит все оперативно. Причем Лаврентий Павлович не стал ведь вникать в суть дела — в ней он не разбирался. Но решил компетентно — как управленец! Не возмутился «мелочностью» темы письма, а переадресовал его через Махнева Завенягину и в Научно-технический совет. Понимая, что коль уж «вопрос» попал в поле зрения Берии, то больше «без всякого движения» лежать не будет — сами не решат, так генерал Махнев кому надо напомнит.
И здесь, пожалуй, надо сказать хотя бы несколько слов о самом Василии Алексеевиче Махневе — человеке скромном, но, по мнению людей сведущих, уникальном. Вятич, 1904 года рождения (умер в 1966 году). После окончания в 1926 году Института народного хозяйства и работы в Вятке и Горьком в системе Рабоче-Крестьянской Инспекции, в 1940 году он стал заместителем Комитета советского контроля при СНК СССР. В 1941–1945 годах был заместителем наркома боеприпасов, будучи с 1942 года одновременно заместителем члена ГКО Берии.
С 1945 года Махнев — член Спецкомитета и начальник его секретариата. В 1949 году после испытания первой атомной бомбы он стал Героем Социалистического Труда, в 1951 году — лауреатом Сталинской премии I степени, а в 1953 году — II степени.
Как я понимаю, он был для Берии чем-то вроде Поскрёбышева для Сталина. Возможно, его можно назвать и «серым атомным кардиналом» Берии, не забыв при этом, что хотя «серое преподобие» Жозеф дю Трамбле и был крайне умен, великим был его шеф — сам кардинал Ришелье.
Французы говорят: «Каков хозяин — таков слуга». И Василий Махнев был достойным слугой — не Берии, а России, Советского Союза.
ЧИТАТЕЛЬ уже знаком с Андраником Петросьянцем. Берия хорошо знал его еще по Наркомату танковой промышленности, а потом — по совместной работе в Государственном Комитете Обороны, и в конце 1946 года добился его перевода в атомную отрасль. В ПГУ Петросьянц обеспечил сооружение и ввод заводов № 813 и № 418 по диффузному и электромагнитному разделению и обогащению урана-235, а почти через десять лет после смерти Берии, в 1962 году, стал председателем Государственного комитета СССР по использованию атомной энергии. Ранее я приводил его оценку роли и заслуг Берии во время войны. А вот как он же сказал об «атомном» Берии:
«Берия… сумел полностью оправдать доверие Сталина, использовав весь научный потенциал ученых ядерной науки и техники… Он придал всем работам по ядерной проблеме необходимые размах, широту действий и динамизм. Он обладал огромной энергией и работоспособностью, был организатором, умеющим доводить всякое начатое им дело до конца. Часто выезжал на объекты, знакомился с ходом и результатами работ, всегда оказывал необходимую помощь и в то же время резко и строго расправлялся с нерадивыми исполнителями, невзирая на их чины и положение. В процессе создания первой советской ядерной бомбы его роль была в полном смысле слова неизмеримой. Его усилия и возможности в использовании всех видов и направлений отраслей промышленности страны в интересах создания ядерной индустрии, научно-технического потенциала страны <…> обеспечили ему полную свободу действий и победу советскому народу в этой научно-технической эпопее»…
Увы, уважаемый читатель, я и в этой характеристике Берии Петросьянцем кое-что выпустил. Вместо многоточия в жирных угловых скобках текст Петросьянца таков: «…и громадных масс заключенных, страх перед ним…»
Насчет «страха» — это, увы, малодушный экивок академика Петросьянца в сторону разгулявшейся к 1995 году «демократии». И если перед мысленным взором читателя по прочтении слов «расправлялся с нерадивыми исполнителями» встает густая «лагерная пыль», то я могу уверить его, что глаза ему закрывать не стоит — эта пыль глаза не выест по причине отсутствия ее наличия. Я позднее приведу примеры, подтверждающие только что сказанное, но, затронув эту тему, сразу скажу следующее…
Объективное изучение рассекреченных документов и конкретные (без общей «лагерной пыли») воспоминания тех из атомщиков, кто прямо имел дело с Берией, позволяют сделать вполне однозначный вывод о том, что роль Лаврентия Павловича Берии в советском Атомном проекте была не только выдающейся — это очевидно, но и вполне положительной с позиций обеспечения нормального делового климата в отрасли.
Вот как, например, происходило назначение Бориса Глебовича Музрукова директором комбината № 817.
Комбинат № 817, он же: Государственный химический завод, объект № 859, «Проект № 1859 горно-обогатительного завода», База-10, завод «А» или «агрегат № 1» — это комплекс сооружений первого промышленного реактора-наработчика плутония, построенный в 16 километрах к востоку от города Кыштым, на берегу озера Кызыл-Таш в Челябинской области. Современное его название: производственное объединение (ПО) «Маяк». Возникший при комбинате закрытый город впоследствии был назван «Челябинск-40» (ныне Озерск) — в просторечии «сороковка».
Между прочим, Василий Васильевич Чернышев, заместитель вначале наркома внутренних дел Берии, а затем — министра внутренних дел Круглова (К. Залесский в своем биографическом словаре называет генерала Чернышева «хозяином миллионов рабов ГУЛАГа») в 1947–1949 годах практически постоянно жил в «сороковке» вместе с семьей, контролируя ход строительства атомных предприятий Южного, Среднего и Северного Урала. Скончался он всего 56 лет от роду в 1952 году (такие его бывшие «рабы», как, например, Лев Разгон, благополучно загрязняли умы и души сограждан даже в 90-е годы прошлого века).
Берия на этот «объект» приезжал не раз, и он у него был на особом счету, потому что при всей общей грандиозности проблемы ее ключевым и наиболее дорогостоящим звеном оказывалось получение в необходимых количествах активных, делящихся оружейных материалов — высокообогащенного урана-235 и плутония.
Здесь, в отличие от работ по схеме и конструкции атомной бомбы, было меньше «тонкой» науки, зато много «грубой» организационной рутины, которая постоянно грозила превратиться в паутину. И здесь Берия был способен без консультаций ученых увидеть резервы ускорения и оптимизации, в том числе — и кадровые.
Одно время «объект» лихорадило. Главный инженер Славский и уполномоченный Совмина Ткаченко (тот самый, во время войны приезжавший в Ижевск, генерал НКВД) направляли Берии докладные о неблагополучии.
Несколько отвлекаясь от рассказа о Музрукове, я приведу указание Берии от 27 июня 1947 года, которое не подписано им, а написано им:
«Тт. Круглову (созыв), Ванникову, Завенягину, Чернышеву (замминистра внутренних дел. — С.К.), Борисову (ПГУ и Госплан СССР. — С.К.), Комаровскому (крупный строитель, начальник Главпромстроя НКВД СССР. — С.К.)
1. Срочно рассмотрите докладные записки тт. Славского и Ткаченко и доложите о принимаемых мерах по ускорению и упорядочению строительных работ на строительстве № 859.
2. Свяжитесь с тт. Хрулевым (начальник тыла Советской Армии. — С.К.) и Кафтановым (министр высшего образования СССР. — С.К.) и вместе с ними разработайте меры дополнительной посылки на строительство № 859 необходимого количества младшего и среднего инженерно-технического состава из оканчивающих вузы молодых строителей, а также из числа командиров военно-строительных батальонов.
3. Тов. Круглову командировать заместителя министра МВД СССР т. Чернышева сроком на 2–3 месяца на строительство № 859 для усиления руководства строительством и принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установленные правительством сроки.
4. Тт. Чернышеву, Завенягину, Курчатову, Комаровскому, Борисову, выезжающим на строительство, на месте рассмотреть состояние дела строительства и монтажа завода № 817, принять необходимые меры и о результатах доложить.
Тов. Круглову и тов. Ванникову взять под свой контроль ход строительно-монтажных работ по заводу № 817 и каждые 10 дней докладывать о положении дел на этом строительстве и о принимаемых мерах.
Однако положение не улучшалось, и 8 июля 1947 года Берия впервые приехал на Базу-10 сам, отстранил от должности директора П. Т. Быстрова (он остался в замах) и назначил на его место Ефима Павловича Славского (мы не раз еще с ним встретимся). Однако у Славского тоже появились проблемы, и на Урал выехал В. А. Малышев — нарком транспортного машиностроения, без пяти месяцев — зампред Совмина СССР.
Возник конфликт уже между властным Малышевым и крайне уверенным в себе Славским. Вячеслав Александрович позвонил Берии и предложил немедленно Славского снять. В результате на комбинат 20 октября 1947 года вновь прибыл Берия. И тут Малышев предложил заменить Славского Музруковым, хорошо знакомым Берии и Малышеву с войны по танковым делам, по «Уралмашу». Лаврентий Павлович согласился, обратился к Сталину и, получив его согласие, вызвал Музрукова в Москву.
Выслушав предложение (не приказание!) Берии, Борис Глебович призадумался — дело было для него новым. И вот как поступил Берия… Он не топал ногами (думаю, он вообще никогда ни ногами не топал, ни кулаками по столу не стучал — не его стиль). Он и приказывать не стал. Он вначале свел Музрукова и Курчатова. И Игорь Васильевич провел оперативный и внятный «ликбез» потенциального коллеги. Лишь после этого Музруков пришел к Берии и дал согласие при двух условиях.
Первое… Курчатов и до этого формально числился научным руководителем комбината, однако Музруков попросил назначить его своим заместителем «по делу» (естественно, заручившись согласием Курчатова).
Второе… Ответственные представители генерального проектировщика комбината — ГСПИ-11 и генерального разработчика оборудования — НИИхиммаш, а также и самого ПГУ будут руководить строительством и монтажом не из Ленинграда и Москвы, а на месте, быстро решая с Музруковым все «больные» вопросы.
Вначале Славского хотели понизить сильно (до главного инженера одного из заводов комбината), но Музруков попросил Берию оставить его главным инженером всего комбината. Славский работал самоотверженно (облучения тогда хватало на комбинате на всех, включая начальство!), стал Трижды Героем Социалистического Труда, первую Звезду получив при Берии. Но, будучи человеком, увы, злопамятным, Славский держал потом обиду на Музрукова всю жизнь, а ведь с течением лет Ефим Павлович стал «атомным» министром. И Музруков, имея одну Звезду Героя Труда за танки и вторую — за первый советский плутоний, так и не получил заслуженной третьей Звезды за руководство с 1955 по 1972 год крупнейшим оружейным центром в «Арзамасе-16».