Из «зауэра» Гусельников стрелял без промаха, ружье било мягко и кучно. Выстрелил, почти не целясь, и Атабек-ага, — черепок разлетелся вдребезги.
— Хотите из ТТ? — предложил Гусельников.
Старик повертел в руках пистолет.
— Из винтовки стрелял, из нагана стрелял, из «мак-симки» стрелял — из такого не доводилось.
После выстрела дернулась тряпочка на ветке саксаула.
— Отлично! — похвалил Гусельников.
— Тяжелый, — сказал старик, — руку оттягивает книзу. И отдача сильная. Наган удобнее. А ты стрельнешь?
— Да мне что, — пожал плечами Гусельников, — мне привычно.
И сажал пулю в пулю, Атабек-ага только языком цокал.
Назарчик все время тянулся к пистолету. Разрядив его, Николай протянул мальчику ТТ. Тот деловито поднял его обеими руками, но спустить курок сил недостало.
— Любит парень оружие, что яснее ясного, — заметил Николай.
— Все мальчишки любят, — вздохнул старик, — да лучше бы в другие игрушки играли. А все эти пушки, пулеметы, пистолеты, новые бомбы, которые на Японию кидали, — их в песок зарыть в самом центре Каракумов, чтоб никто никогда не нашел.
— Защищаться чем, если нападут?
— Нападать не надо, в мире нужно жить.
— Нужно, да жаль, что не все это понимают.
— В армии останешься, сынок Николай?
— Вряд ли, отец. Осточертело все это: стрелять, бомбы бросать… В гражданскую авиацию перейду — буду пассажиров возить, разные полезные грузы.
— Жена хорошая? Русская?
— Пока нет, но будет.
— Кто она?
— Туркменка она, зовут Розия. Только она живет в Казани. Сестра Абдуллы.
— Тебе спасибо, сынок, что не посчитал за труд заехать к нам. Теперь я знаю, что Керим настоящим мужчиной оказался, не опозорил свой род.
— Не опозорил, отец. Приезжайте и вы к нам в гости, отец. Встретим как родного.
— Стар я до Сибири твоей добираться, может, Назар-джан когда-нибудь приедет.
— Пусть только подрастает. Но и вы помните, что у вас в Сибири второй родной дом. Разве это плохо?
— У человека, сынок, должно быть много друзей, а дом должен быть один, — вот тогда хорошо.
— Тогда считайте, что у вас в Сибири друзья.
— А ты считай, что у тебя в Каракумах друзья.
Медленно догорали краски заката. Солнце сползало за барханы, подернутые ветровой рябью, и синие тени ложились на склоны. Монотонное однообразие песков нарушали лишь три пары следов — между тяжелыми отпечатками сапог и чокаев тянулась цепочка крохотных детских следов. Следы взрослых словно бы охраняли ее с двух сторон, не давали свернуть, направляли на вершину бархана, откуда еще долго можно видеть солнечный диск…
Перевод В.Курдицкого
Часть вторая
Шли годы, похожие и разные, как облака; летели, словно в беспамятстве, над бурыми водами Амударьи. Летели над песчаными берегами, заросшими матерым камышом, над притаившимися в камышовых дебрях кабаньими выводками, над обмирающими от сонной одури пучеглазыми лягушками, распластавшимися у самой воды, над корявыми саксаульниками, над мирными крышами прибрежных аулов, в которых уже народилось новое поколение и готовилось вступить в жизнь, полную тревог и надежд, готовилось шагнуть от родного порога за дрожащую в зыбком мареве черту горизонта.
В тот летний день, как всегда, собрались на берегу реки аульские мальчишки — ловили и надували через камышинку лягушек, жарились под палящими лучами солнца, строили из камыша шалашики, в неверной тени которых можно было спрятать голову; зарывали друг дружку в песок, прыгали через костер. Все было как обычно, ничто не предвещало ни событий, ни перемен в жизни мальчишеской ватаги, где все сложилось, казалось, раз и навсегда. Здесь каждый знал свое место: от Хемры, негласного, но общепризнанного верховода аульских мальчишек, до маленького слабосильного Реджепа.
Сын косого Кули, Хемра, держал всех в повиновении не столько своею силой, сколько редким жестокосердием. Ему ничего не стоило ударить головой в лицо, укусить, подставить подножку. Вероломство Хемры давно уже вызывало среди мальчишек тщательно скрываемую ненависть. Но бунтовать пока что никто не осмеливался. Да и кому из них это было по плечу, кроме Назара… Но так сложилось, что его Хемра никогда и пальцем не трогал.
Особенно подрос и окреп Назар в это последнее лето. Сейчас он стоит на высоком обрыве и собирается прыгнуть с кручи в реку, — все знают, что под обрывом глубоко и вода вскипает в воронках крутящейся желтой пеной. Замершая на обрыве фигурка Назара казалась маленьким черным столбиком на фоне белесого от зноя неба. До воды метров пятнадцать, а может, и все двадцать — никто не мерил. Даже большие парни никогда не прыгали с этого обрыва. А Назар решил, что прыгнуть можно, и вот он стоит сейчас на самой кромке обрыва, высоко над головами мальчишек, стоит и как будто чего-то ждет — то ли когда проплывет мимо коряга, то ли когда успокоится дыхание, сбившееся при подъеме на крутизну.
— Назар, ну давай! Чего стоишь?
— Прыгай!
— Боишься?! — крикнул Хемра, презрительно вскидывая свое маленькое, загорелое до черноты личико, кривя в усмешке тонкие губы.
Голова у Хемры удивительно маленькая и круглая, а плечи прямые, не по годам широкие, и руки длинные с твердыми как дерево пальцами. Когда Хемра бьет щелбан, кажется, что ударили по лбу палкой. Многим они знакомы — эти знаменитые шелбаны Хемры. Больше всего достается маленькому Реджепу.
— Боишься! — словно эхо повторяет Хемра. — Ишь-ся… ишься!.. — летит по безмолвной реке, будто камень, пущенный вскользь.
И в ту же секунду черная маленькая фигурка на обрыве надает в пропасть. Назар прыгает не солдатиком, что было бы гораздо проще и на что все рассчитывали, а ласточкой — широко раскинув по сторонам руки, вниз головой. На какую-то долю секунды он зависает над темной водой реки, четко отпечатывается на фоне светлого неба, успевает соединить руки впереди, головы и исчезает в темной мутной воде, едва не попав в воронку.
— Прыгнул! Прыгнул! — захлебываясь от радости, первым закричал маленький Реджеп. — Ай молодец, Назар!
— Ура! — подхватили другие мальчишки и кинулись за маленьким Реджепом вдоль берега, ближе к тому месту, где должен был вынырнуть смельчак.
Только Хемра остался на месте все с той же вызывающей и немного презрительной ухмылкой на маленьком лице.
— А вдруг его закрутит воронка?.. — беспокойно глядя на речные водовороты, обронил кто-то из мальчишек.
— Не закрутит, — уверил Реджеп, — он знаешь как плавает?! Как рыба, даже еще лучше!
И в ту же секунду черная голова Назара показалась из мутно-бурой тяжелой воды. Мальчишки увидели, как Назар, отплевываясь, встряхнул головой, рассмотрел, где берег, и поплыл к нему широкими саженками.
— Назар, а страшно?! — почтительно заглядывая в глаза, спросил его маленький Реджеп.
— Немного, — просто ответил Назар, выходя на берег, — чуть-чуть. Подумал, а вдруг брюхом упаду или воронка затянет…
— И сом мог схватить — они там глубоко живут, большие такие! Говорят, у дяди Непеса в прошлом году теленка утащили, он пить пришел, а они его утащили, — забегая вперед, тараторил словоохотливый Реджеп.
— Брехня это все, нет там никаких сомов! — зло крикнул Хемра, не желающий приветствовать победителя.
— Нет? А ты сам попробуй! — съязвил Реджеп и инстинктивно спрятался за спину Назара.
— Надо будет — и прыгну, хоть десять раз, — запальчиво бросил Хемра, догадываясь по лицам мальчишек, что они ему не верят. Никто не верит, даже маленький Реджеп.
Хемра понимает, что дело его плохо, что надо что-то немедленно предпринять, — например, взбежать на обрыв и прыгнуть точно так, как прыгнул Назар. Но высоко… А воронки? А коряги?.. А сомы? Хемра лихорадочно соображает, что же ему делать, как спасти свой авторитет? Промедление смерти подобно. Если он не ответит ничем на прыжок Назара, то мальчишки, пожалуй, отвернутся от него. Самые трусливые уже жмутся к Назару, даже этот сопляк Реджеп.
«Ага», — вдруг соображает Хемра, когда взгляд его падает на тлеющий костер, что развели недавно мальчишки.
— Эй, Атаджан, Ходжа, Непес, быстро наловить мне лягушек! — приказывает Хемра голосом, не терпящим возражений, и мальчишки ему подчиняются.
Пока все лежали на песке и расспрашивали Назара, не страшно ли на глубине, пока все восхищались и цокали языками, Хемра нанизывал лягушек на острый прут, как на шампур, и поджаривал их на углях костра. Зеленое лягушачье мясо противно дымилось, лягушки пищали.
— А ну-ка, Реджеп, иди сюда, попробуй моего шашлыка, — вдруг тихо позвал Хемра.
Мальчишки, лежащие на песке вокруг Назара, замолкли. Глаза маленького Реджепа испуганно округлились, он спрятался за спины товарищей.
— Реджеп! Я кому сказал, иди покушай — ты проголодался, — с издевкой повторил Хемра и подошел к Реджепу.
— Я не хочу! Не хочу! — вскрикнул Реджеп и побежал по берегу.
Хемра догнал его в несколько прыжков, схватил за руку и поднес к его губам прутик с дымящимися, противно воняющими лягушками.
— Эй, Хемра!
Хемра обернулся на голос с деланным равнодушием, как будто бы хотел сказать: «Кто-то меня окликнул или мне показалось?»
— Хемра! Отпусти Реджепа! — крикнул Назар, лежа на песке.
— Пусть сначала покушает мой шашлык. Когда скажет, что вкусно, тогда и отпущу… Ну, Реджеп, бери, пока не остыл…
— Отпусти! — вскочил Назар и подбежал к Хемре со сжатыми кулаками.
— А может, ты хочешь попробовать? — усмехнулся Хемра. — Попробуй, Назар, тогда и Реджепа отпущу.
— Сейчас ты его сам попробуешь! — Назар ударил Хемру головой в живот, прут с нанизанными лягушками отлетел в сторону, упав на песок у самой кромки воды.
Сцепившиеся мальчишки покатились по песку, изо всех сил тузя друг дружку кулаками. Назар бился за справедливость, защищал слабого, хотя, по правде сказать, Хемра давно уже надоел ему. Он только и ждал повода для драки. Хемра тоже понимал, что от исхода этой драки зависит его положение. Если победит Назар, то он станет верховодом аульских мальчишек.