апка в дорогу, да добрая память на всю жизнь, да горечь утраты в сердце Лидии Васильевны, учительницы русского языка.
Лидия Васильевна овдовела совсем молодой. После смерти мужа многие мужчины предлагали руку и сердце красавице вдове, но она твердо решила посвятить свою жизнь дочери. Она была из тех, кто способен полюбить единственный раз в жизни, а выходить замуж просто так, чтобы, как говорится, «устроить жизнь», Нинина мама не могла и не хотела.
Дочь унаследовала от отца твердость характера, сметливый здравый ум, а от матери — исключительную честность и веру в жизнь, желание видеть в человеке прежде всего хорошее.
Когда Назар и Сергей впервые пришли к Трояновским, их поразила удивительная чистота, царившая в квартире.
— Ого! — брякнул Сергей, осматриваясь. — У вас стерильно, как в операционной!
— А ты там был? — стараясь сгладить бестактность друга, спросил Назар.
— Еще бы, а аппендикс кому вырезали?!
— У нас всегда одинаково, — улыбнулась Нина. И это была правда — не к приходу гостей навели они с матерью образцовый порядок в своей маленькой уютной квартирке. Страсть к чистоте и порядку в равной мере владела матерью и дочерью.
— Не верю я грязнулям, — говаривала Лидия Васильевна, — если человек может ходить с оторванными пуговицами в нечищеных ботинках, небритый, если он неряха в быту, то и в душе у него наверняка такая же неразбериха. Если в квартире свалка, то и в сердце ничего хорошего — пустота и бессмысленность. Жизнь любит порядок, а смерть — хаос. На то мы и люди, чтобы содержать в порядке себя и свои жилища. Плохо у тебя на душе, возьми-ка тряпку да вымой хорошенько полы — замечательное лекарство от хандры, прямо-таки бальзам!
Нина не раз убеждалась в правоте матери. Она и к Назару присматривалась с этих позиций — по душе была ей аккуратность Назара, его пунктуальность, нравилось, что и в тетрадях у него нет ни одной кляксы, ни одной неряшливой помарки, не то что у Сергея…
Матери Нины не было дома.
— Мама еще в школе, — сказала Нина, — она всегда задерживается. Давайте пока чайку выпьем, а?
— Можно, — согласился Сергей.
Пили чай с малиновым вареньем, потом Нина играла на фортепьяно и пела. Голос у нее оказался чудесный — сильный, чистый и очень хорошего тембра.
Чайка смело пролетела
Над седой волной,
Окунулась и вернулась,
Вьется надо мной…
Назар прикрыл глаза: в далеком далеке несла свои тяжелые бурые воды Амударья, мимо высокой кручи, мимо домов его родного поселка, вперед и вперед к Аралу….
Они не слышали, как вошла в квартиру Лидия Васильевна. Назар и Сергей вскочили с дивана, неожиданно увидев ее в дверях комнаты, но Лидия Васильевна остановила их движением руки, подошла к сидевшей за фортепьяно Нине и, выждав такт, подхватила песню:
Ну-ка, чайка, отвечай-ка:
Друг ты или нет?
Ты возьми-ка, отнеси-ка
Милому привет…
Мать и дочь были очень похожи друг на друга: тот же овал лица, та же синь в глазах, те же русые, гладко зачесанные волосы. И чувствовалось, что спелись они давно, что песня для них — радость и поют они ее не для гостей, а в большей степени для себя.
Когда прозвучал последний аккорд, Назар и Сергей дружно ударили в ладоши.
— Нина, что же ты скрываешь свой талант?! — восхищенно воскликнул Сергей.
— Какой там талант, — отмахнулась Нина, — просто мы с мамой любим петь.
— Лидия Васильевна, — представилась гостям хозяйка дома. — Так вот вы какие! Очень приятно, очень! Ниночка, вы ужинали?
— Ждали тебя.
— Ну, это вы зря, а в общем славно, давайте-ка, ребята, мыть руки да за стол! — властно распорядилась хозяйка.
— Они уже мыли, перед чаем, — улыбнулась Нина, — но пусть еще разок — шкура не слезет, а, Назар?
— Можно, — засмеялся Назар. Ему стало легко и просто в этой семье, как дома.
За ужином Лидия Васильевна расспрашивала Назара о Каракумах, рассказывала о своем родном сибирском селе Шиян, что раскинулось на берегу широкой Оби. Словом, не прошло и пяти минут, а хозяйка дома сумела не только расположить ребят к себе, но и снять налет робости, скованности, который обычно сопровождает первые часы знакомства.
— Ну что, Назар, нравится тебе в городе? — спросила Лидия Васильевна.
— Нравится. Хорошего здесь много. — Назар задумался на минутку, видно соображая, как ему получше сказать, как выразить словами то, что давно наболело. — Нравится, только дома здесь всё загораживают…
— Понятно, — улыбнулась Лидия Васильевна, — простора тебе не хватает.
— Точно, — радостно подтвердил Назар, — у нас в песках — смотри в любую сторону — далеко видно!
— Мама, его обязательно надо познакомить с тетей Тоней и Митричем! — воскликнула Нина. И, обернувшись к Назару, добавила: — Вот уж вы поймете друг друга. Они когда из Шияна к нам приезжают, только и разговоров, что дышать нечем!
— А мне по душе город, — вступил в разговор молчавший до этого Сергей, — чего хорошего в лесу — одни комары! Был я как-то с отцом на рыбалке, так они меня чуть не съели!
— Какой нежный, — усмехнулась Нина. — А хорошо бы летом закатиться в Шиян! Да в этом году, видно, не получится!
— Что и говорить, год трудный, — подтвердила Лидия Васильевна, — пока экзамены на аттестат сдадите, пока выберете, кому куда поступать…
— А мне выбирать нечего, я в педагогический — решено с первого класса, — сказала Нина, с любовью и нежностью посмотрев на улыбающуюся мать. — А вы куда? — обратилась она к ребятам.
— Я еще думаю, — сказал Сережа.
— А у меня тоже все с детства решено, — обронил Назар, — пойду в летное.
— Да, — улыбнулась Лидия Васильевна, — как время летит, как летит! Казалось, еще вчера были вы совсем крошки, а теперь уже на пороге большой жизни.
Торопливо несет свои желтые воды Амударья, как будто боится, что расплещет все по пескам, оскудеет и не добежит до Арала. Жадно толпятся у реки переулки поселка; от каждого двора протоптана к берегу тропинка — живая связь каждого дома с водой, а значит, и с жизнью.
На другой день после возвращения из песков решил пройтись старый Атабек-ага к реке, посидеть, поразмыслить на ее бережку о житье-бытье. Навстречу старому охотнику попалась ватага ребятишек. Они торжественно тащили старый деревянный плуг-омач, облепив его со всех сторон. Поравнявшись с Атабек-агой, приостановились и почтительно поздоровались.
— Куда это вы омач тащите? — удивился старик. — Неужели пахать собрались?
Мальчишки засмеялись.
— Не пахать, Атабек-ага, а в музей… Нам его дал Курбан-ага, тот, что у реки живет, говорит: зачем он теперь нужен? А мы его в музей!
— В музей? В область, что ли?
— Зачем в область? — радостно загалдели мальчишки. — Теперь у нас в поселке свой музей! Колхоз уже дом выделил! Из района начальник приезжал — толстый, с портфелем!
— Если толстый и с портфелем, тогда будет дело, — улыбнулся старик. — Всего два месяца дома не был, а столько перемен!
— А Тезегуль кумган дала, — продолжали докладывать мальчишки. — Он от старости аж позеленел! А дядя Курбан сумку немецкую обещал дать, которую он у фашистского офицера на войне отнял! А тетя Бостан свой старый дыгырман притащила!
— Дедушка Атабек-ага, а вы что-нибудь дадите? — вдруг спросил самый маленький.
— Я? — старик задумался. — Что-нибудь дам, обязательно.
— Ура! — закричали мальчишки и дружно поволокли свою добычу.
Ушли все, кроме маленького Реджепа.
— Дедушка Атабек-ага, я знаю, кто Назару деньги в карман подложил…
— Кто, дорогой Реджеп? Говори, не бойся. — Старик наклонился так низко, что губы мальчугана пришлись как раз на уровне его уха. — Я слушаю…
— Хемра… Он хвастался, что отомстил Назару за «лягушатника»…
— Ты это слышал сам или тебе рассказали?
— Сам. Нас двое было: я и еще Рахман, сын Дурды.
— А что же ты не сказал об этом раньше?
— Я ждал, когда вы вернетесь из песков. Хемра сказал, что, если мы проговоримся, он нас убьет!
— А ты сможешь повторить свои слова при людях или побоишься?
— Смогу.
— А Рахман?
Реджеп задумчиво сморщил свой маленький носик, а потом заявил решительно, непреклонно:
— И он сможет. Не боимся мы этого Лягушатника, хоть он и сильный как бык и дерется больно!
— Спасибо тебе, Реджеп, ты настоящий друг. Беги, и пока никому ни слова. Договорились?
— Договорились! — расплываясь в улыбке, подтвердил Реджеп и припустил вдогонку за своими товарищами.
Сказанное маленьким Реджепом настолько взволновало и обрадовало старика, что он, повернув от реки, быстрым шагом направился к своему дому. Звенящая радость, казалось, наполнила все его существо, он вдруг помолодел на добрый десяток лет, словно живой воды напился. Вчера, когда Акгуль рассказала ему обо всем, Атабек-ага не поверил в возможную вину своего правнука Назара.
— Не верю, чтобы Назар мог пойти на такое, — сказал старик, выслушав плачущую Акгуль, — не верю! И зря ударил его твой отец Меретли. Зря. Но мы еще с ним поговорим, — закончил он угрожающе, — тот, кто сомневается в своих близких, может быть, и сам… — Атабек-ага не закончил фразу, пожалел дорогую его сердцу невестку Акгуль.
И вот сейчас он спешил в дом, чтобы обрадовать Акгуль, снять камень с ее души.
— Я так и знала, отец! Я так и знала! — счастливо запричитала невестка. — Не мог пойти на такое грязное дело мой сын Назар! Я так и знала! Где же этот маленький Реджеп? Когда же он скажет всем?
— Не торопись, — довольно улыбнулся Атабек-ага, — теперь можно не торопиться. Соберу стариков, поговорим… Слушай, Акгуль, оказывается, в нашем поселке открылся музей, слышала?
— Слышала. Но забыла сказать вам… вчера не до этого было.
— Хорошее дело, — продолжал старик, — замечательное дело, я удивляюсь, как это нам раньше не пришло в голову? Сколько вещей пропало даром! А что же подарим музею мы?